Присутствующие на площади женщины протяжно и покаянно завыли, осознав, что чуть не совершили непоправимое. Мужчины недовольно качали головами и прятали повлажневшие глаза. Дворяне смущенно прикрывались платками, а дамы – веерами.
Заметь, головы не клонит, видимо – мало били,
Что же ее в застенке, гордую, не сломили?
Смотри, гробовую телегу к кострищу влекут битюги…
В чем же она виновата? Жги ее, братцы, жги!
– Разобраться бы надо! – призывно повисло над толпой. – За что ее били-то?! Люди, дивитесь, да она же еще совсем дитя!
Эй, а чего же люди взоры отводят стыдно?
Оклеветать девицу – это ли не обидно?
Хочешь святошей зваться? Значит, о ней солги…
В чем же она виновата? Жги ее, братцы, жги!
Люди смущенно замялись, виновато поглядывая друг на друга. На лицах многих появилось выражение типа – ой, чего это мы, словно с ума все посходили…
Глядите, она смиренно прощает вруна и позера,
И каплют слезами глазища – прозрачные как озера,
Девка, сорви веревки! Девка, от нас беги!
В чем же она виновата? Жги ее, братцы, жги!
Волшебный голос певца очаровывал, выжимая слезы из глаз самых заматерелых мужланов и бурные всхлипывания из глоток их жен, более привычных к брани и сквернословию. Кто-то уже лез на эшафот, намереваясь отвязать удерживающие девушку веревки. Оторопевший Вольдемар взирал на горбатого певца с немым изумлением и обожанием. Он даже не подозревал, что в мире могут существовать такой сладкозвучный голос, подобная сила внушения и настолько завораживающая песня.
Да только молва людская над нею сейчас не властна,
В рубище и лохмотьях – чиста она и прекрасна!
Бессильно навет стекает с хрупких девичьих плеч…
Братцы, она не ведьма! За что же ее нам жечь?
– Отпустите девицу, никакая она не ведьма! – единодушно провозгласил народ.
Дворяне слаженно махали головными уборами и надрывались здравицей: «Виват!»
– А-а-а! – вырвался из груди очнувшегося виконта Зоргана одинокий исступленный вопль.
Одним могучим прыжком Зорган перемахнул через перила балкона, спрыгнул вниз, подхватил валяющийся на земле непотушенный факел и сунул его в кучу дров.
Пламя костра взметнулось до небес…
Глава 6
Настегивая Орешка, я вихрем ворвалась на примыкающую к собору площадь. Гневно раздула крылья носа, спрыгнула с коня и вклинилась в толпу, беспощадно колошматя сгрудившихся зевак рукоятями обеих сабель. «Только бы никого не убить! – молнией пронеслось в голове. – А ведь хочется, ой как хочется! Хорошенькие же делишки творятся в этом славном городе, да еще почитай у самого алтаря богини Аолы!»
Представшая моему взору картина поражала воображение, отдавая некоторым налетом нездорового сюрреализма. Прямо готовая иллюстрация к труду одного сумасбродного монаха по имени Генрих Крамер, откопанному мною в библиотеке Нарронской академии и носившему красноречивое название «Молот ведьм», а точнее, являющемуся весьма подробным пособием по распознаванию и уничтожению дам, обладающих способностью к магии. Ничего не скажешь, завидное наследие досталось нам от наших далеких предков, проживавших в более просвещенные, но не менее беспокойные времена.
В центре площади возвышался свеженький, видимо, совсем недавно сколоченный эшафот, еще запятнанный запашистыми потеками янтарно-золотистой сосновой смолы. Перед сим зловещим сооружением застыл невероятно пригожий эльф в спускающемся до самой мостовой плаще, не успевший отвести пальцев от едва умолкнувшей маленькой гитары. Последний куплет его потрясающей песни я успела услышать. Надо признаться – впечатлил он меня изрядно, даже с учетом мой закоренелой нелюбви к поэзии, развившейся после исключения из академии. А прямо на моих глазах какой-то черномазый красавец, явно пребывающий в полном раздрае со своей больной головой, сиганул с увешанного коврами балкона второго этажа выходящего на площадь здания, подхватил горящий факел и решительно подпалил сложенные у столба дрова. Пламя костра взвилось до небес, сразу же охватив тоненькую фигурку привязанной к столбу девушки. Рядом истошно голосил и дергался второй приговоренный, имевший чрезвычайно благородную внешность, чего не смогли скрыть даже многочисленные синяки и ссадины, густо испещрявшие его лицо… Народ орал и визжал, похоже совершенно не соображая, что следует предпринять. В общем, на площади творилось гоблин знает что!
– Что вы здесь за безобразие устроили? – нахально поинтересовалась я, щедро раздавая направо пинки, налево увесистые зуботычины, но пропихиваясь таки к подножию эшафота.
– Не хочешь получить страшный ответ – не задавай страшный вопрос! – доходчиво пояснил певец, только что огревший гитарой не в меру ретивого стражника, пытавшегося пырнуть его алебардой.
Я одобрительно хмыкнула – кажется, шустрый менестрель оказался настоящим виртуозом своего инструмента, причем виртуозом во всех смыслах этого слова.
– Логично! – признала я, с ходу вышибая зубы второму алебардисту. – Прикрой меня, если что… – И, не дожидаясь ответной реакции певца, я птичкой взлетела на высокий помост.
– Куда?! – возмущенно рявкнул черномазый вельможа-поджигатель, взбешенно округляя глаза. – Ты в мой сценарий не вписываешься!
На краткий миг я ощутила, как по моему сознанию словно бы скользнула призрачная ловчая сеть с мелкими ячейками, сплетенными из незримых, обжигающих холодом нитей. Скользнула и… бесследно сгорела в огне моей ярости. Эмпир недоуменно приподнял брови.
– На кудыкину гору! – агрессивно парировала я. – Щаз я тебе туда дорожку разъясню, маньяк-теоретик! – Я с размаху заехала коленкой красавцу в пах, а затем от души добавила набалдашником сабельной рукояти по затылку.
Чернявый эмпир шумно выдохнул воздух, сложился пополам и свалился мне под ноги. Надеюсь, я его не убила, хотя он это заслужил!
Окованным железом носком сапога я смачно саданула под копчик зазевавшегося палача, отправив в красивый полет с эшафота, и брезгливо поморщилась от его утробного, шедшего прямо из глубины желудка воя. Да, братец, сломанный копчик это тебе не фунт изюма, а гарантированные два, а то и три месяца нахождения в строго вертикальном положении – сидеть или лежать ты теперь долго не сможешь! Ибо я тебе не ведьма хлипкая и цацкаться, пальчиками руны выписывать не стану – я тебя и без магии так уделаю, что мало не покажется! Снизу до меня долетел хвалебный свист певца, по достоинству оценившего мои праведные труды, направленные во спасение невинных (в чем я была совершенно уверена) жертв эйсенского произвола. На этой бравурной ноте я подбодрила себя крепким ругательством и бесстрашно сунулась в костер…
Девушке приходилось туго. Кожа на ее ногах пузырилась и слазила клочьями, кончики пальцев почернели и обуглились. Горели волосы на голове, полыхал легкий льняной сарафан. От кострища распространялся невыразимый жар и запах горелой плоти. Медлить уже некогда, я и так чуть не опоздала… Понимая, что одними опаленными бровями тут не отделаешься, и мысленно проклиная свой гоблинов героизм, я с двух ударов перерубила удерживающие ее веревки и подхватила бессильно осевшее легкое тело. Хм, а странные у них тут веревки – в огне не горят… Скрипя зубами от боли в обожженных руках, выдернула девушку из пламени и бережно уложила на помост.
– На, прикрой ее, и огонь с одежды сбей! – Менестрель бросил мне свой плащ.
Я поймала роскошное полотнище, сшитое из какой-то очень дорогой ткани, и краем глаза потрясенно заметила, что прекрасный певец оказался горбуном. Обалдеть, первый раз в жизни вижу горбатого эльфа! Но времени на осмысление увиденного не оставалось, потому что над ухом продолжал обреченно голосить приговоренный к виселице парень. Я освободила от пут и его – поднатужившись, перерубила сковывающие руки кандалы, а заодно кончиком клинка поддела и сорвала странный черный обруч, плотно сидевший на голове юноши. Диадема с жалобным звяканьем укатилась в не желавший потухать костер. И мне показалось, что, лишившись своего непонятного украшения, юный эмпир вздохнул свободнее.
