– Вернусь, ой вернусь! – мрачно гудел гигант голосом, не предвещавшим ничего хорошего.

Трей с рождения отличался болезненным чувством справедливости, а о местных эмпирах слышал много положительного и поэтому заранее сочувствовал обвиненном в отцеубийстве маркграфу.

Принц закинул на плечо ремешок футляра с гитарой и неторопливо зашагал в сторону храмовой колокольни, подобно сторожевой башне вздымающейся над крышами домов. В воздухе витало странное напряжение, густо пропитанное смешанной со страданием магией, и, сам того не осознавая, Тайлериан начал ощущать, как нити судьбы, подобно паутине опутывающие его со всех сторон, приходят в упорядоченное движение – сжимаясь в тугой кокон, состоящий из боли, гнева и неизбежности…

А чернокнижник Гедрон лла-Аррастиг, пристально наблюдающий за ним в ровной, будто зеркало, водной поверхности своего волшебного котла, подло хихикнул и довольно потер корявые ладони, нелепо контрастирующие с богатством парчовых рукавов, из которых они высовывались. Вызванное его магией зло сконцентрировалось и сформировалось, принимая форму карающего меча, готовившегося несправедливо обрушиться на головы ни в чем не повинных жертв. Решающий час пробил!

Площадь заполонила взволнованно колышущаяся людская толпа. Едва дождавшись последнего колокольного удара, Зорган выхватил из-за обшлага рукава белоснежный носовой платок и требовательно взмахнул куском шелка, расшитого его вензелями. Удобно устроившись в мягком кресле, установленном на балконе здания суда, своим передним фасадом выходящего как раз на свеженький, еще благоухающий сосновой смолой эшафот, он прекрасно видел происходящее на главной городской площади. При этом виконту не нравилось положительно все: и прорва тупой черни, собравшейся на судилище, и хмурое лицо верховного служителя богини Аолы, и пьяно затуманенный взор эйсенского архимага. Плюс владеющее Зорганом раздражение, вызванное постоянным умственным напряжением последних дней – ведь узурпатору пришлось собрать все доступные ему силы, чтобы хоть частично контролировать самых влиятельных в государстве лиц. Да к тому же эта гоблинова ведьма…

Виконт бессильно стиснул кулаки, глубоко впиваясь ногтями в ладони, но совсем не замечая боли. Эта проклятая молоденькая магичка, упрямая Лизелотта Беренбаум, привезенная из захудалой северной деревушки Ренби, чуть не довела Зоргана до безумия. Видят демоны Нижнего уровня, если бы он так отчаянно не нуждался в решающем слове противной девчонки, то без лишних раздумий давно бы уже приказал повесить ее. Хотя нет, не повесить! Он с превеликим удовольствием придумал бы для Лиззи смерть помучительнее – сожжение, четвертование или же медленное удушение. Эта несговорчивая девка просто выводила его из себя!

А ведь чего только он ей не предлагал! Мешок золота, звание верховной эйсенской колдуньи, замки, поместья и титулы. Но негодная девка отвергла все, продолжая твердить упрямое «нет»! При этом от нее требовали отнюдь не волшебство, а сущие мелочи – изобразить внезапный приступ озарения и изречь пророчество, переплетенное с обвинениями в адрес Вольдемара. Но Лизелотта бурно расхохоталась прямо в лицо виконту и заявила, что Вольдемар Эйсенский никакой не отцеубийца, а самый благородный эмпир, безусловно, как никто другой достойный трона, всеобщего поклонения и уважения. А если кто здесь и является убийцей, лгуном и подлецом, так это сам Зорган! Не помогли даже угрозы, а потом и побои – храбрая девчонка держалась стойко, продолжая фанатично твердить столь неугодные виконту слова…

Зорган недоуменно воззрился на кровь, струящуюся по пальцам и стекающую на подлокотники кресла. Видимо, задумавшись, он слишком глубоко разодрал свои холеные ладони! Ну ничего, за эти раны они тоже ответят сполна. Они оба – Вольдемар и Лизелотта…

Между тем сама Лиззи находилась в невероятном смятении чувств, понимая, что события ее недолгой жизни начинают неуклонно выходить из-под контроля, медленно, но верно приближаясь к чему-то страшному и невыразимо опасному. После нескольких дней бешеной скачки ее, совершенно выдохшуюся и обессиленную, окруженную кольцом суровых стражников, привели в замок, внушающий скорее страх чем восхищение, и поставили пред очи сиятельного красавца, зовущегося его светлостью виконтом Зорганом. Но с первой же минуты Лизелотта поняла – этот высокомерный аристократ, надменно выпячивающий сочную нижнюю губу и щеголяющий ослепительными нарядами, никакой не благородный лорд. Вернее, он, конечно, дворянин – но лишь внешне. Его душа испускала ментальные миазмы жестокости и жадности, способные обмануть кого угодно, но только не ученицу фрау Оссы. Виконт Зорган сразу же попытался подчинить себе ум и эмоции девушки, однако испуганно охнул и отступил, встретив решительный отпор. Девчонка явно оказалась ему не по зубам, обладая непонятной силой, сиявшей ярким, незамутненным никаким злом светом. Регент нерешительно покрутил перстень с черным бриллиантом, надетый на средний палец, и заговорил прямо, предложив деревенской магичке неслыханно щедрую сделку, мгновенно вознесшую бы ее на вершину власти и почета. Но странное дело – девица возмущенно тряхнула засалившимися, воняющими потом и давно не мытыми волосами, отвечая бескомпромиссным отказом. Зорган оторопел. Как, эта дурочка посмела противоречить ему? Ему, всесильному повелителю Эйсена? Подобное просто не укладывалось у него в голове!

Но Лиззи четко знала – тот, чей лучезарный образ еще витал в замковых покоях, являлся ее богоданным избранником, завещанным самой судьбой. Невзирая на щит из каменных стен, ныне скрывающих его прекрасные добрые глаза и улыбчивые губы, она ощущала – юноши лучше него нет в целом свете. Девушка робко потянулась, мысленно пробивая толстые стены глухого каменного мешка, и ласково прикоснулась к его израненным разуму и плоти, утешая и согревая храброго страдальца. Такого же непоколебимого, как и она сама. Его выдержка и смелость ничуть не удивили юную волшебницу. Ведь это был он – истинный наследник древнего рода эйсенских эмпиров, он – последний маркграф и владыка, он – ее мечта и радость, он – Вольдемар дер-Сольен. И еще Лиззи понимала, что он умирает… Рыдая от жалости, она гордо отказала искусителю – всеми фибрами своей возмущенно трепещущей души клянясь до последнего предсмертного вздоха, до последней капли крови защищать молодого эмпира, служа ему верой и правдой!

Но сейчас ее, избитую и покачивающуюся от голода, опутали пропитанными заговорами веревками, мешающими колдовать, а затем впихнули в водруженную на телегу клетку. Зорган бросил на девушку последний холодный взгляд и злорадно усмехнулся.

– Решай, ведьма, – холодный голос виконта не выражал ничего, – у тебя остался последний шанс! Либо ты со мной, либо, – изверг криво усмехнулся, – взойдешь на костер! Поняла?

В ответ Лиззи непокорно вскинула голову, превозмогая болезненные уколы в висках, мучительно прищурилась, разглядела бледное пятно холеного мужского лица и плюнула в него…

Прошлогодний снег закончился… Вольдемар печально улыбнулся разбитыми губами и медленно перекатился на бок, стараясь не потревожить истерзанные мышцы, ноющие однообразно-надоедливой болью. Бесполезно – на его теле практически не осталось живого места, потому что все оно стало единой незаживающей раной. Впрочем, он давно уже привык к страданиям плоти, но страдания души доставляли несравнимо большие мучения. Сколько времени провел он в этом мрачном застенке – три дня, пять, неделю, месяц?.. Вольдемар сбился со счета, утратив ощущение дня и ночи. Последним его утешением оставался холмик прошлогоднего снега, медленно проседающий под теплом умирающего тела. Но теперь растаял и он… Это могло означать только одно – срок земного существования Вольдемара истек, настала пора умирать!

«В конце концов, это же так естественно, – отвлеченно утешал себя эмпир, неподвижно лежа не спине и пристально вглядываясь в серое пятно света, расплывающееся высоко над головой. Крохотный кусочек свободы, доступный пусть не телу, так хотя бы разуму… – Ведь проходит все: молодость, любовь, счастье. Значит, жизнь каждого человека тоже должна рано или поздно заканчиваться. Жаль только, что моя закончится столь мерзким образом…»