Он был так неотразим, так великолепен! Оставаясь одна, Анна презирала себя за слабость, за то, что поощряла герцога. Но когда тот оказывался рядом, она забывала обо всем, кроме волнующего ощущения, что ее любит и домогается человек, не боящийся ничего на свете.

Именно это и пугало Анну: беззаботное пренебрежение элементарной осторожностью, презрительное отношение к ее подозрительному мужу и открытая неприязнь к кардиналу. Герцог не боялся ничего, но Анне приходилось бояться многого, и по веским причинам.

Когда маскарад окончился, Людовик встал и подал руку Анне. С начала вечера он не обмолвился с ней ни полсловом.

– Великолепно исполнено, сир, – сказала, сделав над собой усилие, Анна. – Ее Величество, ваша сестра, танцует очаровательно.

– При той конкуренции, что ей составил герцог, боюсь, у нее мало что получилось, – возразил Людовик. – Столько сверкающих драгоценностей и такой сияющий костюм! Не удивительно, что английская казна почти пуста. А вот и сам Бог Солнца! Чтобы выразить вам свое почтение, без сомнения.

Королева почувствовала, как краснеет. В глазах Людовика было столько холодной ярости, что они, казалось, горели, когда он смотрел на нее. Держа в одной руке золотую полумаску, а в другой – трость из слоновой кости с рукоятью, усыпанной бриллиантами, Бекингем подошел к ним. Отвесив поклон королю, он повторил представление своей первой встречи с Анной, встав перед ней на одно колено.

– Поздравляю вас, милорд, – сказал король. – Чрезвычайно приятное развлечение. Моя жена получила даже большее удовольствие, нежели я. – Повернувшись, король пошел прочь.

Бекингем встал и приблизился к Анне. Они оказались слегка изолированными от толпы, которая теперь, когда маскарад закончился, хлынула на середину зала, и получили возможность обменяться несколькими словами, не боясь быть подслушанными.

– Мадам, – сказал он. – Я танцевал только для вас. И ваши прекрасные глаза следили за мной. Я это видел!

– Прошу вас, – прошептала Анна. – Следите за тем, что вы говорите. И, пожалуйста, не стойте так близко и не смотрите так на меня. Видите, король следит за нами, и тот красный колдун рядом с ним тоже. О, Бекингем, пожалуйста, не компрометируйте меня!

Он послушно отступил на шаг.

– Ничто в мире не заставит меня причинить вам вред, – сказал он. – Я люблю вас, Мадам.

– Вы не должны так говорить, – умоляла Анна. – Это безумие – мы ничего не сможем сделать!

– Несколько мгновений наедине с вами, по-настоящему наедине, только об этом я и прошу, – пробормотал он. – Разве это безумие, разве это невозможно?

– Для меня – да, – ответила Анна. – Пожалуйста, отведите меня к королеве-матери. Нам нельзя здесь разговаривать.

Герцог подал ей руку, и они пошли вместе к Марии Медичи сквозь расступившуюся перед ними толпу. Мария разговаривала со своим сыном Гастоном. Тот был в плохом настроении. С тех пор как прибыл герцог, он непрерывно дулся. Сей блистательный персонаж отвлек всеобщее внимание на себя, и вдруг оказалось, что хорошенькие девушки при Дворе интересуются теперь не им, а Бекингемом.

Он капризничал еще и потому, что его не пригласили для участия в маскараде. Кроме того, другой причиной было то, что прелестная жена его брата, казалось, потеряла голову из-за этого англичанина. Последнее время, когда он заходил к ней, она выглядела рассеянной и часто не прислушивалась к тому, что он говорил.

– Ваше Величество, монсеньер, примите мои поздравления, – Бекингем поклонился и попросил разрешения их покинуть. Уходя, он сделал еще один поклон, гораздо более низкий, – Анне.

– Вы поступили разумно, что не задержались наедине с герцогом, – резко заметила Мария Медичи. – У моего сына такой несчастный вид, что я боюсь, как бы он не заболел от ревности.

– Я ничего не могла сделать, Мадам, – сказала Анна. – Король ушел и оставил меня наедине с герцогом.

– Э, очень вероятно, – пожала плечами старая королева. – Но ради себя самой будьте осторожней, моя дочь. Тайный любовник – это одно, а публичные ухаживания – кое-что совсем другое. Гастон, приведите ко мне мою маленькую Генриетту!

– Вы не уйдете, пока я не вернусь? – спросил Анну герцог Орлеанский. – На этой неделе я вас почти не видел. И вы не так милы со мной, как раньше. Убежден, что виной тому этот чертов англичанин!

– Я буду здесь, – обещала Анна. – Герцог ни в чем не виноват, уверяю вас. Приходите ко мне завтра пить шоколад.

Гастон отошел, улыбаясь: его тщеславие было удовлетворено.

Так как Анна была любезна с ее сыном, старая королева решила дать ей несколько советов. Похлопав Анну веером по руке, она сказала:

– Одно словечко, дочь моя, пока мы одни. Я уверена, что вы ни в чем не провинились с Бекингемом, но не позволяйте ему еще больше вас компрометировать, если дорожите жизнью. Я слышала кое-что из того, что говорит мой сын Людовик. Он заставит вас заплатить за то, что уже произошло, но, Бога ради, не вздумайте стать любовницей герцога.

– Мадам, – ахнула Анна, – мне и в голову не приходило…

– Ах, не лицемерьте со мной, – прервала ее Мария. – Вам бы этого хотелось. Но надо устоять – это все, что я вам советую. Иначе вы расплатитесь своей жизнью.

Несмотря на то, что каждый шаг королевы находился под наблюдением, многие при Дворе считали, что Анна все-таки стала любовницей герцога. Только Ришелье знал, что это не так.

В знании истинного положения вещей он черпал силу, позволявшую сносить выходки Бекингема и изо дня в день наблюдать, как женщина, так грубо ему отказавшая, прямо тает от любезностей другого человека. А Анна действительно влюбилась. Она краснела, когда герцог заговаривал с ней, между ними при встречах всегда возникала атмосфера нервного напряжения, а шпионы кардинала докладывали, что Анна часами обдумывает свои туалеты и тайком получает письма. Но они же сообщали, что Бекингем и королева не провели и пяти минут наедине.

Уверенность в этом помогала ему находить слова для умиротворения короля. Людовик посылал за ним по нескольку раз в день, чтобы заслушать очередное сообщение о поведении королевы.

– Вы говорите, будто она отправилась на верховую прогулку с дамами своей свиты, – сказал он, бросив рапорт кардинала на письменный стол. – Бекингем ездил с ними?

– Он намеревался поехать. Но я велел мадам де Сенлис в определенном месте повернуть вместе с королевой в Париж, так что герцог катался впустую.

– Она бы с ним встретилась, – пробормотал Людовик, – если бы не боялась возражать мадам де Сенлис, понимая, что мне станет тут же известно об этом. Да, она бы с ним встретилась, сумела бы остаться с герцогом в лесу… и изменила бы мне.

– За королевой следят днем и ночью, сир, – заметил Ришелье. – Но вы сами не советовали мне недооценивать ее решительность. А потому, если бы она пожелала стать любовницей герцога, то нашла бы способ, несмотря на все наши усилия. Едва ли можно лишить королеву свободы только за то, что Бекингем делает ей комплименты.

– Лишить свободы! – Людовик жестоко рассмеялся и круто повернулся к кардиналу. – Если она ляжет в постель с этим выскочкой-иностранцем, я отправлю ее на Гревскую площадь!

В действительности он жаждал смерти Анны, так как она заставляла его страдать. Людовик был глубоко задет тем, что Анна не боролась за внимание мужа – против тех его склонностей, которых он так стыдился. Если бы только удалось от нее освободиться, жениться на другой женщине, с которой ему будет легко, которая будет доброй и терпеливой, с кем он научится любви, которую чувствуют другие мужчины. Одно слово со стороны Ришелье, и Людовик учинил бы следствие над королевой, но он не мог решиться и преодолеть сопротивление кардинала, внешне прикрытое скромными речами.

– Если королева вас обесчестит, сир, я буду знать об этом и первый прослежу за тем, чтобы ей в удел досталось ваше правосудие, а не чувство сострадания.

Людовик злобно нахмурился, кусая толстую нижнюю губу, и отвернулся.

– Она выставляет меня на посмешище, как когда-то вас. Почему вы ее защищаете?..