Наверное, глупо было проделывать весь этот путь на машине, но Рина пришла к нему, попросила о помощи. Для него это значило куда больше, чем пенсия и золотые часы на память.

Но к тому времени, как он нашел нужную улицу и начал искать место для парковки, глаза у него были как песком засыпаны, а затылок ломило от боли.

Прогулка от автостоянки до дома Пасторелли помогла ему размять затекшие ноги, но поясница ныла и болела по-прежнему. Джон зашел в попавшийся по пути корейский магазинчик, купил бутылочку минеральной воды и упаковку «Экседрина» [53]. Он принял две таблетки прямо на улице, запивая их водой, и стал невольным свидетелем того, как проститутка на углу сняла клиента и скользнула к нему в машину. Впереди толпилось еще немало ее товарок, выставлявших напоказ свои прелести. Чтобы избежать контакта с ними, Джон перешел на другую сторону улицы.

Пасторелли жил в старой, потемневшей от смога кирпичной пятиэтажке без лифта. Его имя было указано напротив квартиры, расположенной на втором этаже. Джон набрал на кнопках домофона номера квартир на третьем и четвертом этажах и открыл дверь, когда какая-то добрая душа отомкнула ему электронный замок.

Если воздух на улице наводил на мысли о паровой бане, внутри на ум приходила раскаленная духовка. Боль с новой силой забилась в голове Джона.

Из-за двери квартиры Пасторелли доносились звуки работающего телевизора. Он был включен так громко, что Джон разобрал некоторые реплики диалога и узнал сериал «Закон и порядок». Ему вдруг пришла в голову неприятная мысль: не отправься он, повинуясь порыву, в эту неожиданную поездку на север, сидел бы он сейчас один в затемненной комнате и смотрел то же самое осточертевшее шоу.

Если Пасторелли смотрел сейчас, как правосудие подтягивается по скользкому канату закона, значит, он точно не был полтора часа назад в Мэриленде. Значит, не он играл с огнем.

Джон сжал руку в кулак и постучал по двери.

Стучать пришлось дважды и даже трижды, прежде чем дверь со скрипом приоткрылась на цепочке.

«Я бы не узнал тебя, Джо, — подумал Джон. — Прошел бы мимо по улице и не оглянулся». Некогда смазливая и наглая физиономия «крутого парня» превратилась в череп с запавшими глазницами и желтушной кожей, свисающей многочисленными складками под подбородком.

От него пахло сигаретами и пивом. И еще чем-то сладковатым, напоминающим запах гниющих фруктов.

— Какого черта тебе надо?

— Хочу поговорить с тобой, Джо. Я Джон Мингер из Балтимора.

— Балтимор… — Смутный огонек зажегся в этих запавших глазах. — Тебя послал Джоуи?

— Да, можно и так сказать.

Дверь закрылась, звякнула цепочка.

— Он прислал денег? — спросил Пасторелли, открывая дверь. — Он должен был прислать денег.

— Не в этот раз.

Два вентилятора под потолком разгоняли застоявшийся горячий воздух и распространяли запах дыма, пива и того неуловимого, что пахло гниющими фруктами. Джон узнал этот запах. Это был не просто запах старика или даже запах больного старика, это был запах смертельно больного старика.

Черное кожаное кресло с откидной спинкой напоминало человека в смокинге, попавшего в ночлежку для бездомных. Рядом стоял шаткий столик, на котором умещались жестянка пива «Миллер», переполненная пепельница и пульт управления телевизором. Большой новенький телевизор, как и кожаное кресло, тоже был «из другой оперы» в этой убогой квартирке. И еще Джон заметил на столике несколько пузырьков с лекарствами.

У дальней стены стояла тахта, не развалившаяся только благодаря изоленте, которой она была обмотана, и многочисленным слоям пыли. В нише располагалась встроенная кухонька. Буфет, заляпанный жиром, был заставлен коробками из самых разных ресторанов, доставляющих еду на дом. Джон заметил, что меню последних дней включает китайскую кухню, гамбургеры и пиццу.

По коробке из-под пиццы, явно чувствуя себя как дома, прополз таракан.

— Откуда ты знаешь Джоуи? — спросил Пасторелли.

— Ты не помнишь меня, Джо? Почему бы нам не присесть?

Вид у Джо был такой, будто он вот-вот свалится, если не сядет. Он превратился в мешок костей, и Джон не понимал, как он двигается, не гремя ими. Сам Джон взял себе единственный стул — металлический, складной, — передвинув его так, чтобы сидеть лицом к креслу.

Джо сел и взял пачку сигарет. Джон наблюдал, как он вытаскивает сигарету трясущимися худыми пальцами, с каким трудом зажигает спичку.

— Джоуи должен прислать денег. Мне за квартиру платить.

— Когда ты видел его в последний раз?

— Ну, может, пару месяцев назад. Купил мне новый телик. Тридцать шесть дюймов, плоский экран. Гребаный «Сони». Джоуи дешевку не берет.

— Молодец!

— Кресло, вот, мне подарил на прошлое Рождество. Вибрирует, сука, если захочешь. — Потухшие глаза живого мертвеца уперлись в лицо Джона. — Он должен прислать денег.

— Я с ним не виделся, Джо. Честно говоря, я сам его ищу. Может, он звонил? Когда он звонил в последний раз?

— Эй, что это значит? Ты коп? — Джо медленно покачал головой. — Никакой ты не коп.

— Нет, я не коп. Речь идет о пожарах. У Джоуи большие неприятности в Балтиморе. Если он будет продолжать в том же духе, ты больше не получишь от него денег.

— Хочешь впутать моего парня в беду?

— Твой парень уже в беде. Он поджигает дома там, где вы раньше жили. Сегодня он убил человека, Джо. Он убил вдову одного из детективов, которые тебя арестовали после поджога пиццерии «Сирико».

— Ублюдки выволокли меня из моего собственного дома. — Джо выдохнул дым и закашлялся до того, что из его глаз потекли слезы. — Вон из моего дома.

Он взял пиво, отхлебнул и снова закашлялся.

— Сколько доктора дают тебе, Джо? Сколько тебе осталось?

Череп оскалился в улыбке, напоминавшей ночной кошмар.

— Болваны. Докторов послушать — я уже должен быть мертв. А я еще здесь, так? Ни хрена они не знают. Я их перехитрил.

— Джоуи знает, что ты болен?

— Возил меня к доктору пару раз. Они хотели накачать меня всякой отравой. К черту! Рак поджелудочной. Говорят, рак теперь поедает мою печень и всякое такое дерьмо. Кишки. Говорят, пить нельзя, курить нельзя. — Натужно ухмыляясь, Джо затянулся сигаретой. — Пошли они все куда подальше!

— Джоуи вернулся в Балтимор все подчистить, все закончить для тебя.

— Понятия не имею, о чем ты говоришь.

— Посчитаться с людьми, которые испортили тебе жизнь. Прежде всего с Катариной Хейл.

— Маленькая шлюшка. Нос задирает, будто она лучше всех на свете, а мы, жалкие твари, глянуть на нее не смеем. Подзуживает моего парня. Ну, хотел он урвать свое, что с того? Этот сукин сын Хейл, он что себе думает? Думает, он может указывать мне, что и как? Я ему показал.

— Ты за это заплатил.

— Всю жизнь мне поломал. — Ухмылка исчезла. — Этот говнюк Хейл всю жизнь мне поломал. Я потом так и не смог получить приличную работу. Всю жизнь потом только и знал, что чужую блевотину подтирал. И это жизнь? Отнял у меня достоинство, вот что он сделал. Отнял у меня жизнь. Я в тюрьме рак подцепил, что бы там ни говорили эти гребаные доктора. Может, и Джоуи от меня заразился. А что? Очень может быть. А все из-за этой маленькой шлюшки.

Не стоит и пытаться доказать ему, что рак поджелудочной железы невозможно подцепить в тюрьме, решил Джон. И уж никак нельзя передать его сыну по наследству.

— Тут есть на что разозлиться, согласен. Наверно, Джоуи тоже так думает.

— Он же мой сын, так? Джоуи своего отца уважает. Может, он от меня раковые гены получил, только он знает, что моей вины тут нет. У него котелок варит. Всегда варил. И он свои мозги получил уж точно не от своей тупой суки-матери. Он пришлет мне денег, может, возьмет меня в поездку, чтоб я мог выбраться из этой проклятой жарищи.

Джо на минуту закрыл глаза, подставив лицо под один из вентиляторов. Не дающий прохлады ветерок развевал его редкие, бесцветные волосы.