— Ой, милая моя! — Джина крепко обняла Рину. — Тебя подставили. Но ты же знаешь, все прояснится. Вот увидишь, пяти минут не пройдет.

— Вот и я себе то же самое говорю. — Но для Рины пять минут пробыть под подозрением было ровно на пять минут больше, чем нужно. — Единственное, что указывает на меня, это тот факт, что мы с Люком вчера поссорились. — Она отстранилась от Джины, натянула свитер. — В таких делах подозрение всегда падает на бывшую жену или подружку… тем более что в данном случае бывшая подружка по чистой случайности служит детективом в отделе поджогов. Иногда именно те, кто расследует или гасит пожары, становятся поджигателями. Ты слыхала такие истории. — Голос Рины дрогнул. — Некоторые поджигают, чтобы потом погасить и почувствовать себя героями. А другие просто сводят счеты с кем-то.

— Я таких людей не знаю. И уж ты-то, конечно, не из их числа.

— Но такое бывает, Джина. — Рина закрыла глаза и поморщилась, потому что щека опять запульсировала болью. — Если бы я расследовала такое дело, я бы первым долгом заподозрила разозленную бывшую подружку, которая знает, как поджигать автомобили.

— Ну, допустим. Но, проведя тщательную проверку, ты бы вычеркнула ее из списка подозреваемых. И не только потому, что она в жизни пальцем никого не тронула и никогда бы не использовала огонь, чтобы поквитаться даже с самым последним мерзавцем, который ничего другого не заслуживает. Тебе пришлось бы ее вычеркнуть, потому что она провела ночь в своей квартире, поедая мороженое со своей лучшей подругой.

— Я бы для начала спросила себя: а уж не покрывает ли ее лучшая подруга? К счастью, в ее пользу свидетельствует ветеран пожарного дела, который знает, что его жена откликнулась на сигнал SOS и поехала поддержать подругу. Очко в мою пользу. Да еще тот факт, что Люк солгал вот об этом. — Рина осторожно коснулась пальцем щеки. — Пропущенный мяч с его стороны. Никто, взглянув на фингал, не подумает, что это вышло случайно. Я все задокументировала и, слава богу, позвонила тебе, а ты меня не послушала и приехала.

— Стив тоже на этом настоял. Он бы и сам приехал, но я подумала, что в такую минуту ты не захочешь видеть парня.

— Ты была права. — Волнение у нее в желудке улеглось, пока она обдумывала ситуацию, изучала в уме факты, как если бы речь шла о постороннем деле. — Мой послужной список чист, и он таким и останется. — Рина потянулась за тональным кремом, чтобы замаскировать синяк, но передумала: ну его к черту! — Мне надо спуститься вниз, сказать родителям. Они все равно узнают из новостей. Пусть уж лучше услышат сначала от меня.

— Я пойду с тобой.

— Тебе надо домой. Тебе же на работу.

— Позвоню, скажусь больной.

— Не надо. — Рина подошла и поцеловала Джину в щеку. — Спасибо, подружка.

— Мне Люк никогда не нравился. Знаю, ты скажешь, что это я сейчас стала такая умная. — Джина воинственно вздернула подбородок, в ее глазах сверкнул боевой огонек. — И тем не менее это правда. Он мне никогда не нравился, хотя на вид он красавец. Стоило ему открыть рот, как оттуда раздавалось: «Я, я, я». И он на всех смотрел свысока.

— Что я могу сказать? Ты права на все сто. Он мне нравился, потому что на него приятно было смотреть, он был хорош в постели, и с ним я чувствовала себя женщиной. — Рина пожала плечами. — Я вела себя глупо. Не задумывалась о последствиях.

— О чем это ты? Он что, мозги тебе промыл?

— Может быть. Я это переживу. — Рина со вздохом изучила свое отражение в зеркале. По щеке разливался синяк, он разрастался на глазах. — Ну, теперь мне предстоит выдержать сцену с родителями. То-то будет весело.

Бьянка взбивала яйца в миске с ожесточением чемпиона-тяжеловеса, выколачивающего дурь из конкурента, который осмелился покуситься на его титул.

— Почему он не в тюрьме? — спросила она. — Нет, почему он не в больнице? В тюремной больнице! А ты! — Она яростно взмахнула вилкой, указывая на Рину, и за вилкой потянулась вожжа яичной пены. — Ты не пришла и не сказала отцу, чтобы он сам отправил подонка в больницу еще до ареста!

— Мама, я сама с этим разобралась.

— Ты с этим разобралась. — Бьянка вернулась к яйцам, хотя они были уже в нокдауне. — Ты с этим разобралась! Ну, так позволь мне кое-что тебе сообщить, Катарина. Сколько бы тебе ни было лет, есть вещи, с которыми должен разбираться твой отец.

— Вряд ли папа помчался бы вслед за Люком, чтобы растереть его в пыль. Он…

— Ты ошибаешься, — тихо сказал Гиб.

Гиб стоял, привалившись к стене, и смотрел в окно.

— Папа! — Рина не могла вообразить своего кроткого отца в погоне за Люком или в кулачной драке с ним. А потом она вспомнила, как он много лет назад стоял лицом к лицу с мистером Пасторелли. — Ладно. — Она прижала пальцы к вискам. — Ладно, допустим. Но, несмотря на честь семьи, я бы не хотела, чтобы папу арестовали за оскорбление действием.

— А как насчет этого ублюдка? Его ты тоже не хочешь арестовать за оскорбление действием? — огрызнулась Бьянка. — Уж больно ты мягкосердечна для копа.

— Я никогда не была мягкосердечной, мама.

— Бьянка! — Опять мягкий голос Гиба установил тишину в комнате. Но на этот раз он повернулся и пристально взглянул на дочь. — А какой ты была?

— Трезвомыслящей, рассудительной. Во всяком случае, мне хотелось бы так думать. И еще мне хотелось сохранить все это в секрете. Но, честно говоря, я была потрясена. Я изо дня в день встречалась с Люком и не заметила никаких тревожных признаков. Теперь-то, задним числом, я их вижу, но, когда он меня ударил, для меня это стало полной неожиданностью. Если вам от этого станет легче, смею вас заверить, я причинила ему больше боли, чем он мне. Он будет хромать неделю.

— Большое утешение. — Бьянка вылила яйца в чугунную сковороду. — Зато теперь он причиняет тебе неприятности.

— Ну, кто-то же действительно сжег его машину.

— Я испекла бы им торт.

— Мама, — проговорила Рина с упреком, едва сдерживая улыбку. — Это серьезное дело. Кто-нибудь мог пострадать. Расследование меня не беспокоит. Мне повезло, у меня есть Джина: она подтвердила, что я была дома всю ночь. И ничто не связывает меня с этим происшествием, кроме ссоры с Люком. Мне станет легче, когда найдут того, кто это сделал, хотя это не моя проблема. Но я расстроена, — признала она. — Особенно из-за того, что приходится расстраивать вас обоих.

— Мы твои родители, — напомнила Бьянка. — Дети только и знают, что расстраивают своих родителей.

— Он бил тебя раньше, до вчерашнего вечера? — спросил Гиб.

Рина хотела просто ответить «нет», но потом решила рассказать всю правду.

— Один раз. Но я тогда подумала, что это вышло нечаянно, — торопливо добавила она, когда у Бьянки вырвалось проклятье. — Честное слово, мне показалось, что это вышло случайно. Он жестикулировал. Я подошла к нему, и так получилось, что он шлепнул меня рукой по щеке. Он тогда был в таком шоке, в таком ужасе. Опять-таки задним числом я понимаю, что это не так. — Рина встала и, взяв отца за руку, заставила его разжать кулак. — Поверьте мне. Посмотрите на меня и поверьте мне. Я бы никогда, ни при каких обстоятельствах не потерпела рукоприкладства от мужчины. Вы воспитали меня такой — независимой и сильной. Вы не зря старались. — Она обняла Гиба. — Люк ушел из моей жизни. Все кончено. Но я усвоила очень важный урок. Я больше никогда не буду пытаться стать не тем, что я есть. Даже в мелочах, чтобы угодить кому-то. И еще одно: теперь я знаю, что умею за себя постоять.

Гиб коснулся легким поцелуем ее ноющей щеки.

— Ты его свалила, да?

— Двумя ударами. — Рина отступила на насколько шагов и показала, как она расправилась с Люком. — Бац, бац, и вот он уже на полу: лежит, свернувшись, как вареная креветка. Забудьте об этом. Не тревожьтесь обо мне.

— Нам лучше знать, о ком тревожиться, — проворчала Бьянка и выложила на тарелку пышную яичницу. — Ешь.

Рина поела и пошла на работу. Ей пришлось пройти через синий коридор: каждый полицейский из ее отдела счел своим долгом встать и встретить ее кратким кивком, односложным замечанием, неуклюжей шуткой. Сочувствие выплеснулось и в кабинете капитана.