– Мне никто больше не нужен. Я не смогу даже смотреть ни на кого другого. Он стал смыслом моей жизни, единственным смыслом.

– На, покури, – Кармела протянула ей пачку «Мальборо», – легче станет. Главное – не зациклиться, не сидеть дома, не перебирать всякий хлам: записочки, подарочки, фотографии и прочее. Чем он лучше других?

– Всем, Кармела, всем без исключения. – Она закашлялась от слишком сильной затяжки.

– Да ты просто других плохо знаешь. Он – артист, вся красота выставлена напоказ. А какой-нибудь скромный бухгалтер сидит себе с калькулятором целыми днями, никто о нем не знает, а внутри у него, может, сокровище! Да и снаружи… молодое лицо.

– Нет, если что-то есть в человеке, этого не скроешь. Можно не знать, кто такой Дэвид, можно только увидеть его на улице и остаться на всю жизнь влюбленной.

– Ну ты скажешь, на всю жизнь! Может, он колдун?

– Да, наверное… У него в крови колдовство. Если бы ты знала, как на него смотрят прохожие!

– Может, они его по телевизору видели? В Англии, наверное, еще больше таких ненормальных, которые концерты слушают с постными физиономиями, – и она изобразила «ненормальных» так похоже, что даже Люсия не смогла не рассмеяться, не говоря уже о компании за соседним столиком.

– Нет, ты ничего не понимаешь. Это как море, в него погружаешься и становишься рыбой, не можешь больше жить на суше.

– Ну и чудовище твой Маковски! Надо же так забить тебе голову всякой ерундой. Была ведь совершенно нормальная.

– Я счастлива, что это со мной случилось, хотя мне так больно, что я готова на все, лишь бы избавиться от этой боли. – Она все стучала пальцем по сигарете, стряхивая давно опавший пепел.

– Тогда подойди вон к тому парню у окна. Как он на тебя смотрит!

– Кармела!

– Ты зря считаешь, что я не права. Вот у меня есть мой живот, и это настоящее счастье, а не какие-то там химеры.

– Да нет у тебя еще никакого живота!

– Будет. У меня все будет. Живот – это тебе не в поэтическом бреду плавать. Это настоящее, живое. Оно скоро так заорет, что все за головы схватятся! Я завтра же пойду и скажу об этом Феликсу.

Люсия в очередной раз удивилась, узнав, что будущий отец пока что в неведении, но говорить об этом не стала.

– Расскажи про Руанду. Там тепло? – попросила она подругу.

– Не очень. Там же высоко, и от этого много дождей. Мы жили в Кигали. Город как город, ничего особенного. Но я ездила на северо-запад смотреть достопримечательности: вулкан, озера. Ни крокодилов, ни болезней – рай земной. И чего поделить не могут злобные аборигены! Я думаю, что это они из-за внешних различий ссорятся. Чего только там не насмотришься: тут-си – самые высокие на земле, светлые, почти как мы, хуту – черные и злобные, а еще я видела одного из пигмеев-тва – вообще карлик! Говорят, пигмеи все такие.

– Ну и у кого ты пользовалась большей популярностью?

– Им не до меня, они только и думают, как бы отомстить друг другу. А я только и думала, что о Феликсе.

– Боялась за него?

– Почему за него? За себя. И не боялась я вовсе. Я не тратила время на страхи, я действовала.

И Кармела охотно и во всех подробностях поведала, каких трудов ей стоило заставить Феликса увлечься ею. Рассказ перемежался описаниями горных потоков, сливающихся в Кигеру, эвкалиптовых рощ, стад горных горилл и ширм, плетеных из пальмовых волокон.

…Время лекции давно истекло, но любимец старшекурсников Университета Комплютес Родригес Морено никак не мог закончить. Вопросы из аудитории не прекращались, поглощая время, отведенное для посиделок за чашкой кофе в преподавательской. Вечно ему достается. Студентов почему-то оставляют равнодушными проблемы познания или воспитания, зато стоит заговорить об эмоциях – и перерыва как не бывало.

– Вы говорите ревность… – вяло начал он, – ревность есть разочарование в собственных идеалах. В первую очередь, разочарование в идеализируемой любви, осознание того, что эта любовь не бесценна. Так как ревнивец находится в состоянии возбужденном, если не стрессовом, он ассоциирует собственную личность только с этой самой любовью, ставит между ними знак равенства, что, конечно же, неправомерно. Потеря уверенности в себе в такой ситуации просто неизбежна. Ревнивец не осознает, что интересуется более соперником, чем возлюбленным. Некоторые считают, что в этом есть даже элемент однополой любви. Ревнивец любит своего соперника, как бы его сознание ни сопротивлялось этой мысли. Ревность – это энергия, огромная сила, которая, если бы человек мог повернуть ее в другое русло, принесла бы добрые плоды, много плодов… – Он нервно посмотрел на часы и, не дожидаясь следующих вопросов, распрощался. Его тучная фигура быстро удалялась по длинному коридору.

Люсия и Пилар, сложив тетрадки, пробрались к выходу сквозь плотную толпу однокурсников. После того как Кармела засела дома с маленьким крикливым Феликсом, Люсия подружилась со строгой умницей Пилар, беспрестанно листающей своими холеными пальцами монографии, учебники, справочники и брошюрки по отраслевой психологии. Кармела потешалась над новой подругой Люсии и советовала не следовать дурному примеру, но Люсия, еще не зная, чему посвятит свою итоговую научную работу, чувствовала в себе готовность предаться этому занятию с увлеченностью Пилар. Это объединяло их, в остальном же… К сожалению, с ней нельзя было быть настолько откровенной, как с Кармелой.

– Я нашла неподалеку кафе, где варят отличный кофе! – сообщила Пилар и потащила Люсию в какие-то подворотни университетского квартала. К своему удивлению, они застали там не менее десятка знакомых лиц. – Нигде от них не спрячешься! Смотри, вон Виктор, сейчас начнет за тобой ухаживать. Может быть, он купит нам пирожных?

– Лучше спрячемся от него в следующем зале, – попросила Люсия.

– Кстати, он математик?

– Кажется, да. А что?

– Женщины-математики нравятся мне больше, чем мужчины.

Они взяли кофе и недорогих сластей: Люсия бросила работу в «Фернанде» месяц назад, чтобы полностью посвятить себя учебе на последнем курсе, и никак не могла привыкнуть к стесненности в средствах.

– Кстати, а что ты думаешь по поводу последнего вопроса Морено? – немного неуверенно спросила она Пилар.

– Рафаэла всегда задает дурацкие вопросы. И этот – не исключение.

– Я хотела спросить, что ты думаешь об ответе.

– Ответ стандартный.

– Меня интересует не столько ревность, сколько ее отсутствие, феномен ее отсутствия, я бы сказала. То есть, некоторые люди в обстоятельствах, способствующих ревности, почему-то ее не испытывают. Что позволяет им избежать этого зла? – Люсии было настолько любопытно мнение Пилар, что она даже забыла о кофе. Дымок над чашкой становился все прозрачнее и ниже.

– Я еще не видела людей, которые любили бы сильно и при этом относились спокойно к изменам. По крайней мере, среди испанцев я такого не встречала. Хотя теоретически можно предположить, что это либо застарелая любовь, любовь по привычке, либо полное забвение собственных интересов, своего рода мазохизм, либо… осознание того, что духовное важнее физического и что в духовном ты преуспел больше всех других.

– Мне тоже кажется, что чувства притупляются со временем. Если изменять жене двадцать лет, на двадцать первый ей станет все равно.

– На двадцать первый от семейной жизни не останется и следа при таком раскладе. Будет только сожительство. Пей кофе, а то остынет.

– Думаешь, сожительство?

– Или же муж любит только жену, принадлежит ей, так сказать, духом, а не телом.

– Это невозможно.

– Да, несколько схематично. – Пилар говорила так сухо, словно решала задачу.

Люсия поразилась ее исследовательскому равнодушию, отхлебнула наконец из чашки и продолжила:

– Одна моя знакомая влюбилась в человека, который гораздо старше ее. У него была жена, на которую он не обращал никакого внимания, по крайней мере в обществе. Он любил девушку и не скрывал этого. – Она остановилась, чтобы прошли спазмы в горле, выпила залпом кофе. – В самый разгар их романа она решилась спросить, какими он видит их дальнейшие отношения, и он ответил, что не может бросить жену и что жена все знает об их связи. Моя знакомая, она не то чтобы ревновала, но ей было обидно, что кто-то другой имеет на него все права…