Антонио работал кардиологом в госпитале Сантьяго-де-Компостелло. С ним было легко. Весь вечер они танцевали, шутили и болтали обо всем на свете. Тони оказался первым мужчиной, который не расточал комплименты ее внешности. Люсия даже забеспокоилась: может, она плохо выглядит?

Но на прощание Антонио Мельядо сообщил ей:

– Все-таки вечер прошел не зря: тебе удалось меня удивить. Никогда раньше не верил, что красивая девушка может быть еще и хорошим собеседником.

Она возмущенно фыркнула, но обижаться не стала. Что поделаешь, если люди почему-то решили раз и навсегда, что все красавицы – обязательно круглые идиотки! Люсия так часто сталкивалась с подобным мнением, что оно уже перестало ее раздражать.

…Даже мать была удивлена заявлением дочери, что та собирается стать психологом.

– Зачем тебе это надо?! – недоумевала Соледад. – С твоим лицом и фигурой ты можешь быть моделью, телеведущей… Даже актрисой! Поверь мне, у тебя все получится. И это гораздо приятнее, чем глотать пыль в библиотеках во имя науки!

Но Люсия взмахом руки отмела все доводы матери, блестяще прошла вступительные тесты и была зачислена в Университет Комплютес в Ла-Монклоа.

По-другому она просто не могла. Протест рос в ней годами. Она должна была сломать этот идиотский стереотип, представляющий красивых девушек лишь милыми куколками, этакими очаровательными безделушками!

По этой же причине у Люсии не очень складывались отношения с молодыми людьми. Девушка думала, что многочисленных поклонников интересует лишь ее внешность, а она сама, ее внутренний мир, совершенно безразличны им… Слова Антонио, сказанные тогда на прощание, казалось, еще раз подтвердили ее правоту.

…Она очнулась от очередных воспоминаний и обнаружила, что стоит посреди спальни совершенно голая и с охапкой одежды в руках. Да что с ней сегодня такое творится?! Надо спешить, а она мечтает! Девушка посмотрела на часы у кровати – о ужас, уже почти полдень! – и опрометью бросилась в ванную.

Приняв душ, Люсия опять задумалась. Что же надеть? Она опять посмотрела в окно. Снег идти уже перестал. Чудесные белые хлопья еще лежали на ветках деревьев, но на мостовых они уже успели превратиться в лужицы грязи, через которые старались перепрыгнуть спешащие женщины в изящных туфельках и мужчины в легких ботинках. Люсия поежилась от прохладного воздуха и поспешила вернуться в комнату. Быстро натянула светлые джинсы, теплую футболку и подошла к зеркалу, чтобы причесаться. Завязав «хвост» и слегка подкрасив губы, она кинула в зеркало последний взгляд, желая убедиться, что все в порядке. Оно ее, как всегда, не подвело: ни отсутствие косметики, ни скромный наряд не могли скрыть сияющей молодости и красоты девушки.

Она несколько секунд разглядывала себя в зеркале, покачивая головой. Потом показала язык своему отражению, быстро надела ботинки и кожаную куртку, схватила сумку и выскочила из квартиры.

Своей необычной для Испании внешностью Люсия была обязана браку матери-испанки с английским скрипачом Филиппом Нортоном. Высокая, очень стройная блондинка с великолепными длинными ногами, она притягивала к себе взгляды везде, где бы ни появлялась. Сочетание светлых волос (а блондинкой Люсия была натуральной) с карими глазами и белоснежной кожей действовало на мужчин убийственно. Добавьте к этому изящный носик и полные, хорошо очерченные губы… Нельзя сказать, что черты ее лица отличались классической правильностью, но в совокупности они составляли то, что не поддается описанию и определяется лишь словом «очарование».

Несмотря на восхищение, постоянно окружавшее ее с детства, Люсия относилась к своей внешности очень спокойно. Иногда казалось, что девушка даже стесняется производимого ею впечатления. Впрочем, такая манера держаться только усиливала ее привлекательность. Да, она красавица, а что здесь такого?! В их роду все красивы: и мама, и бабушка Габриэла, и все остальные родственницы, которых она когда-либо видела.

Мать Люсии, известная танцовщица фламенко Соледад Эставес, родилась в Валенсии – прекрасном средиземноморском городе, одном из самых больших в Испании. Здесь жила и вся ее многочисленная родня.

В Испании, как, впрочем, и во многих других странах, издавна принято считать, что жителям каждой провинции свойственны какие-то определенные черты характера. Каталонцы слывут людьми заносчивыми, андалусийцы страшно не любят театральности в поведении и ценят все только подлинное. Согласно этой шкале оценок, настойчивость и смелость свойственны валенсийцам как никому другому.

Люсия всегда считала, что именно эти качества – основные в характере ее матери. Наверное, так оно и было. Ведь еще шестилетней крошкой Соледад, завороженная впервые увиденным ею искусством танца фламенко, объявила родителям, что будет танцовщицей, и потребовала, чтобы ее отправили учиться в Андалусию, на родину фламенко. Сначала родители не отнеслись к ее заявлению серьезно:

– Ты еще слишком мала, чтобы уезжать так далеко от дома, – увещевала дочь Габриэла. – Кто же будет кормить тебя, гулять с тобой и целовать тебя на ночь?

– Подумаешь! – отвечала Соледад, дерзко вздернув кудрявую голову. – Я все буду делать сама. Я ничего не боюсь. А к вам я приеду на каникулы.

– Ты можешь учиться и здесь, в Валенсии. Мы пригласим к тебе самую лучшую учительницу…

– Но, мама! – в слезах кричала девочка. – Разве ты не знаешь, что настоящий фламенко только в Андалусии?! А если вы меня не отпустите, то я… я… я разгромлю весь дом!

Столкнувшись с таким упрямством маленькой Соледад, Габриэла просто растерялась. Девочка и не думала отступать: она поедет в Андалусию, и баста! В шестилетней малышке уже проявлялся характер будущей Ла Валенсианы:[1] она не признавала полутонов. Либо да, либо нет. Либо дружба, либо вражда.

«Бедная девочка, как она будет жить с таким характером? Ведь хлебнет горя», – сокрушалась Габриэла. Но Соледад не слушала увещеваний матери и была вполне довольна собой.

Импульсивная, дерзкая, безрассудно смелая, она верховодила своими младшими братьями и всеми мальчишками на улице, с которыми дружила. С остальными Соледад регулярно дралась. С девочками она почти не общалась. «Вечно они ноют и завидуют», – жаловалась она матери. В ней самой зависть и злоба отсутствовали совершенно.

Мигель и Роберто – младшие братья Соледад – никогда не доставляли родителям столько хлопот. Габриэла надеялась, что если не поддерживать разговоры по поводу отъезда, то все пройдет само собой. Но она еще не знала своей дочери. Скандал не утихал несколько недель. Сдаваться Соледад не желала. Но ее родители совершенно не собирались уезжать из Валенсии и, естественно, не могли отправить малышку, которой еще не исполнилось даже семи лет, одну в незнакомый город. И наконец Густаво Эставес не выдержал. В один прекрасный вечер, не успела семья приступить к ужину, как Соледад в очередной раз завела разговор о своем отъезде. И тогда его терпение лопнуло.

– Довольно! – рявкнул он, вскочив со стула и стукнув кулаком по столу так, что тарелки подпрыгнули, а стаканы задребезжали. – Довольно, я не желаю больше слушать эти глупости!

Вся семья, включая двухлетнего малыша Роберто, с изумлением воззрилась на обычно уравновешенного отца семейства.

– Выбирай, – суровым голосом продолжал он, – или ты немедленно выкидываешь этот бред из своей глупой головы, или я завтра же отправляю тебя в закрытую школу при монастыре. Там тебя быстро научат послушанию!

Изумлению Соледад не было границ. Ее отец еще никогда с ней так не разговаривал! Она слегка испугалась, и ее темные глаза стали еще темнее. Но она тут же опустила их и тоненьким голоском пай-девочки проговорила:

– Хорошо, папа. Я буду учиться танцевать здесь.

– Давно бы так. – Густаво почувствовал, что его гнев иссякает, и ему сразу стало жалко свою любимицу, которая так и сидела с опущенными глазами над нетронутой тарелкой. – А вот когда подрастешь и покажешь, на что ты способна, может быть, ты и поедешь в Андалусию.