Дэвид шел по темным аллеям городского парка. Круглые фонарики спрятались в листве деревьев. Казалось, что они, как и сотни лет назад, горят естественным светом, что вот-вот откуда-нибудь вынырнет фонарщик со своей неизменной лестницей. Он не помнил, как зашел сюда, но интуитивно выбрал самую темную аллею. Здесь никого не было. Только фонари и деревья. Именно этим аллея и привлекла Дэвида.

Вдруг впереди раздались звуки шагов. Дэвиду стало досадно, что кто-то прерывает его уединение. Он всмотрелся в темноту. Впереди показался одинокий силуэт. Широкий капюшон скрывал лицо незнакомки. Голова опущена, как у монахини. Руки спрятаны в широкие рукава… Длинный плащ спускался складками почти до земли. По шуршанию можно было предположить, что это – женщина, одетая в длинное платье или юбку. Она подошла уже совсем близко, и Дэвиду показалась знакомой ее походка. Вспомнив сегодняшнюю лекцию, он, однако, поспешил отвести взгляд в сторону. Мало ли что можно подумать, встретив столь откровенное мужское внимание в темном переулке.

Женщина прошла мимо, не удостоив Дэвида взглядом, но… Что-то шевельнулось у него в груди. Запах ландыша… Дэвид четко помнил его. У Мишель были такие же духи. Он обернулся, незнакомка уже отошла шагов на десять. Она? Не может быть. Просто не бывает таких совпадений дважды за день в огромном городе. Но походка, фигура…

– Мишель? – окликнул Дэвид удалявшуюся леди, окликнул почти шепотом, храня в глубине сердца надежду, что его просто не услышат.

Она обернулась, капюшон упал с ее головы, золотистые кудри рассыпались по плечам… В свете фонарей волосы горели огнем, переливались, блестели. Голубые глаза испуганно устремили на него свой пронзающий душу взгляд. Дэвид чуть не вскрикнул – перед ним стояла Мишель.

Фонари придавали его карим глазам таинственность и какую-то особую притягательную силу. Голубоватые лучи света проникали под густые ресницы, окутывая их серебристым блеском. В этих глазах словно горели две свечи. Желтый огонек дрожал в черной глубине тревожно, робко, словно боялся чего-то. Мишель смотрела и не могла насмотреться, отвести взгляд.

Огонек вдруг испуганно заметался, как будто на него налетел порыв ветра. Дэвид отвел взгляд в сторону. Оба молчали. Мишель не знала, как вести себя в подобной ситуации. Что можно сказать человеку, который нравится, сводит с ума, но Мишель смущали сотни, тысячи разных «но».

Кто знает, почему он ее спас. Она должна быть ему благодарна. Может, он женат… Он – она, она – он, от обилия местоимений все мысли Мишель перепутались. Она решила действовать по совету Мари – пустить все на самотек, и будь что будет. Это придало ей некоторую уверенность.

– Вы тоже гуляете? – Она улыбнулась и сразу почувствовала, что дышать стало легче. Пауза уж очень затянулась. Интересно, о чем думал он эти несколько минут.

Дэвид улыбнулся в ответ.

– Да, как видите.

Его голос словно разлился по ее сознанию. Мишель, услышав знакомые звуки, интонацию, вздрогнула. И… сердце в груди болезненно дернулось. Пальцы Мишель задрожали. Она мысленно порадовалась, что их не видно под широкими рукавами.

– А почему один в темной аллее? – Мишель с ужасом поймала себя на том, что обратилась к Дэвиду не на «вы», а на «ты». Но исправлять теперь уже было поздно: если заметил – выйдет неловкая сцена, если не заметил – зачем же заострять внимание?

Дэвид, похоже, не заметил. Или, может, сделал вид, что не заметил.

– Я люблю места, где нет людей, – пояснил он, пожав плечами. – И люблю темные улицы. Они навевают мне мысли о старине.

Дэвид казался непринужденным, естественным, а Мишель не знала, что сделать с собой, чтобы не выдать своей симпатии, которая теперь стала столь явной. Сопротивляться ей было бесполезно. Мишель это поняла. Оставалось решить вопрос, а стоит ли вообще сопротивляться собственным чувствам и желаниям. Может, ему хочется того же, чего и ей? Может, и его переполняют чувства? Но как узнать? Рискнуть? Мишель представила себе это и сразу решила, что не станет делать ничего подобного: Митчелл сочтет свою студентку сумасшедшей, ненормальной. Спасая ее, он не собирался на ней жениться. Просто оказался рядом. И все.

– Я тоже люблю старину. – Мишель сама не ожидала от себя этой фразы. Какое ему дело до того, что она любит, а что нет? Хотя с другой стороны – ничего такого, простая попытка поддержать разговор, и не больше. Вот и нужно продолжать, а там будет видно.

– По вам заметно, – усмехнулся Митчелл. – Ваш костюм. Вам очень идет.

Они пошли вдоль по аллее. Было уже совсем темно, изредка налетавшие порывы ветра раскачивали ветви деревьев. Апрель в этом году выдался довольно теплый, листья уже успели украсить корявые сучья. Они были еще небольшие, но дыхание весны уже чувствовалось в них. Днем солнце ласкало зеленые пластины своими лучами, и листья извивались малахитовым узором на фоне голубого неба. Сейчас в свете фонарей их молодые краски поблекли, потускнели. Но все равно листья словно излучали силу распускающейся, оживающей природы. Глядя на них, Дэвид тоже чувствовал прилив энергии. У него внутри словно наступила своя весна, еще более пышная, но, увы, он знал это слишком хорошо, за его весной не придет лето. И там, где проклюнулись сильные молодые ростки нового чувства, никогда не распустятся цветы и не созреют плоды. Дэвид запретил себе об этом думать. Сейчас он шел рядом с Мишель л ощущал, как счастье, простое человеческое счастье овладевает его существом все сильнее и сильнее. Оно словно распространялось от сердца до кончиков волос и пальцев ног, до самых глубоких мыслей, чаяний и надежд. Пусть будет, что будет, но сейчас Мишель рядом. И еще целый месяц будет рядом.

Дэвид заметил, что они идут молча. Девушка смотрела себе под ноги. Ей было неловко. Он не сомневался в этом. Дэвид не смел прикоснуться к ней, но ощущал, что Мишель напугана, напряжена. Может, решила, что преподаватель следил за ней? Эта внезапная догадка поразила Дэвида. Бог знает, что Мишель теперь может подумать! И угораздило же их встретиться в такой час в таком месте. Нарочно не придумаешь ничего хуже. Оправдываться? Но за что? Да и к чему теперь? Это только ухудшит сложившееся положение. Еще минуту назад он хотел предложить ей проводить ее домой, но теперь не решался.

Она подумает, что он специально все подстроил. Кошмар!

Мишель стала тяготить пауза.

– Вы ведь американец? – спросила она, что бы подтвердить разговор.

– Да.

– И как вам нравится Швейцария?

– Я давно мечтал жить здесь. – Дэвид улыбнулся, желая скрыть волнение. – Мне нравится ваша история, ваши памятники… Мне здесь все нравится.

– Вы сказали «ваши». – Мишель снова накинула на волосы капюшон. – Мои родители переехали в Швейцарию, когда мне было два года. Я француженка. Просто отец тогда работал в Женеве. Мы жили в Цюрихе. Потом срок контракта закончился, но мы решили не возвращаться. Франции я почти не помню. Мы все собираемся съездить туда к моим многочисленным бабушкам и дедушкам, но как-то все не получается. Хотя это и не далеко, родители вечно работают, у меня учеба. Так и обмениваемся только открытками и подарками на праздники. Но этим летом я обязательно съезжу. Практики у меня пока не намечается, я, наверное, запишусь на летний семестр.

Дэвид кивнул. Ему тоже стало легче, когда Мишель заговорила: уж очень тяжелым было молчание.

– А я тоже скоро уезжаю. И, скорее всего, в Базель больше не вернусь. Буду работать где-нибудь еще: в Санкт-Галлене или Берне. Там тоже преподавание ведется на немецком.

Когда он сказал, что покинет Базель, Мишель как будто вздрогнула. Или ему показалось? Нет, действительно вздрогнула. И побледнела. Бледность эта постепенно распространялась по ее лицу, оттененному капюшоном. Но Дэвид заметил ее. О чем Мишель думает?

– Почему вы не хотите работать в Цюрихе или остаться здесь? – Голос девушки стал тише, напряженнее.