– Обычно я бываю более прозорлив, – наконец произнес Клив задумчиво. – Мои должники считают за лучшее платить долги в срок, а не удваивать их.

Он принял еще более непринужденную позу – казалось, бессознательно, но это был точно рассчитанный эффект, подчеркивающий ужасную власть почти немигающего взгляда.

– Сэр, мне так везло в тот вечер! Я никак не думал, что…

– Разумеется, ты не думал. Ты еще слишком молод и глуп, чтобы предвидеть последствия. Вот так люди и попадают в истории. В очень, очень неприятные истории.

К этому моменту Тристана пронизал такой ужас, что он физически ощутил его в себе. Ужас густым черным туманом клубился, щупальцами обвивал каждый орган и неумолимо подбирался к сердцу, чтобы его остановить.

– Милорд, клянусь, я расплачусь с долгом!

– Правда? Очевидно, в этой непутевой голове возник очередной великолепный план. Можно полюбопытствовать, какой?

– Я… я решил попросить отца отказать мне часть наследства прямо сейчас! – выпалил Тристан, не в силах оторвать взгляда от темных глаз, в которых не было ни жалости, ни понимания.

– Понятно. Граф, очевидно, пожелает узнать, для какой цели тебе понадобились деньги. Что же ты ответишь? Что по уши в долгах? Что одному мне ты должен более десяти тысяч фунтов?

Тристан не находил в себе мужества даже мысленно назвать сумму самого грандиозного из своих долгов. Молодой человек побледнел и судорожно сглотнул.

– Ты же не настолько глуп, чтобы тешить себя надеждой, что в этом случае получишь деньги. Ты слабак, Тристан. Будь ты покрепче, ты не просил бы подачек, а просто взял то, что однажды все равно станет твоим.

– Вз-зял бы?

– Почему бы и нет?

– Как?! Убив отца?

– Ты сказал это, Тристан, а не я, – лениво заметил Клив, раскуривая сигару. – Разве я предлагал что-нибудь подобное?

Тот только бессмысленно таращил глаза на своего мучителя.

– Говорил или нет?

– Нет, но…

– Короче, я желаю получить свои деньги назад, – продолжал Клив, с небрежным изяществом стряхивая пепел. – К твоим услугам несчетное множество интриг, каждая из которых приведет к цели. Но советую поторопиться, потому что я устал ждать. Тебе ведь не хочется, чтобы блестящий лондонский сезон, который начнется для тебя так неудачно, закончился и того хуже.

Только тут, впервые за все время разговора, Клив улыбнулся. Его улыбка, при всей ее благожелательности, была даже страшнее для Тристана, чем зловещее бесстрастие.

«И того хуже…» – эхом отдалось не только в сознании молодого человека, но и во всем его существе, как отдавалось с тех самых пор день и ночь, в унисон с биением сердца.

Ужасный разговор имел место два месяца назад, но был так свеж в памяти, словно произошел вчера. По мере того как миля за милей ложилась за спиной, по мере того как мимо мелькали люди и лошади, росла отчаянная решимость, гнавшая Тристана вперед. Нахлестывая кобылу, он молился в безумии отчаяния: «Боже милосердный, помоги перехватить Ариадну! Помоги заполучить Шареба!»

Потому что где-то в мире, как безжалостный хищник, таился Клив. Пока он выжидал, но в любой момент мог совершить прыжок и вонзить когти в жертву.

«Закончится и того хуже».

О долговой тюрьме не говорят с такой леденящей кровь многозначительностью. Да и что толку запрятать его, Тристана, за решетку? Пять месяцев отделяет его от двадцати пяти лет – по английским законам, возраста совершеннолетия, – и до тех пор ни один суд не может предпринять каких-либо шагов в отношении наследства.

Тристан судорожно стиснул поводья, не замечая боли.

И зачем только он тогда рассказал все отцу! Ведь было ясно, совершенно ясно, что граф поступит именно так, как он и поступил. Сколько ошибок! Надо было лучше присматривать за сестрой. По крайней мере оставался бы шанс расплатиться, шанс спасти больше, чем свое доброе имя, – свою жизнь! И очень возможно, жизнь этой наивной девчонки!

Тристан угрюмо уставился поверх головы лошади, ничего не видя впереди.

«Если бы только я сидел сейчас верхом на Шаребе, а не на этой кляче. Да, но в таком случае мне было бы вообще ни к чему находиться здесь!»

Молодой человек почувствовал, что теряет ясность рассудка, и с силой помотал головой.

«Шареб далеко, – думал он, все глубже погружаясь в пучину отчаяния. – И Ариадна тоже, это уж наверняка. А это значит… это значит…»

Улыбка Клива в очередной раз явилась ему, леденя кровь и душу, лишая остатков разума.

«Я должен догнать ее! Должен, чего бы мне это ни стоило!»

Тристан повторял эти слова снова и снова, чтобы заглушить другие, более страшные, но чем дальше, тем яснее звучало в топоте копыт:

«И того хуже, и того хуже, и того хуже…»

Для леди голубых кровей Ариадна неплохо справилась с поставленной задачей. Трудно сказать, думал Колин, кто из двоих – она сама или ее не менее чистокровная кляча – выглядел при этом более недовольным жизнью. Правда, она надела упряжь поверх хвоста и потом вынуждена была высвобождать его. Шареб-эр-рех возмущенно прядал ушами и всхрапывал, лицо девушки пылало от смущения, зато Колин получил большое удовольствие от этого зрелища и с трудом сдерживался, чтобы не расхохотаться.

Когда экипаж был наконец заложен, леди Ариадна повернулась к нему, надменно вскинув голову.

– Довольны, мистер Лорд?

– Отчасти, – холодно буркнул Колин после долгой паузы.

– То есть как это – отчасти?! Все готово!

– Нет, не все, – возразил он, протягивая ей вожжи.

Ему отчетливо послышался скрип зубов. Девушка выхватила вожжи у него из рук и отвернулась. С Шареб-эр-реха было более чем достаточно. Когда хозяйка приблизилась еще с какой-то штуковиной в руках, он попытался подняться на дыбы, но хомут и дышла не позволяли.

Приблизив лицо к самой его морде, леди Ариадна посмотрела в глаза жеребцу.

– Мне все это нравится не больше, чем тебе! – проговорила она шепотом, но настолько громким, чтобы Колин мог расслышать. – Но нам придется через это пройти, так что смирись!

Удивительно, но животное тотчас перестало рваться из упряжки и замерло в неподвижности. Правда, вид у него был слишком недовольный для хорошо вышколенной лошади. Леди Ариадна сняла колпак, дав Колину возможность рассмотреть голову «спорного имущества».

Ветеринар затаил дыхание. Голова была точеной, ошеломляюще прекрасной; вдоль умного широкого лба шла белая отметина, очень заметная на медно-рыжей шкуре. Взгляд карих с синим отливом глаз был так разумен, что казался человеческим.

– Превосходное животное! – вырвалось у Колина, и он потянулся приласкать жеребца.

Тот оскалил зубы и чуть не откусил ему пальцы.

– Он что, не любит комплименты?

– Он предпочел бы уважение!

– Очень может быть, но на одном уважении далеко не уедешь, а нам нужно в Норфолк. Продолжайте, сделайте одолжение.

– Ваше поведение оскорбительно!

– Зато ваше весьма лестно для меня. Я хочу сказать – мой экипаж еще ни разу не закладывала настоящая леди.

Девушка испепелила Колина взглядом, потом повернулась к жеребцу. После недолгих уговоров удила все же оказались у него во рту. Шареб-эр-рех тут же принялся их грызть, не спуская взгляда с Колина, и тот мог бы поклясться, что мысленно жеребец пережевывает его откушенные пальцы.

Однако тот прекратил упрямиться и без дальнейших протестов позволил приспособить вожжи. Леди Ариадна поправила ремень у него на лбу, затянула застежку на шее и установила шоры под правильным углом. Потом обошла лошадь и экипаж, как бы для того, чтобы полюбоваться делом рук своих. Однако двигалась она слишком медленно, бедра чуть покачивались, к тому же она постоянно отбрасывала изящным движением волосы за спину.

Это походило на обдуманную попытку обольщения – и надо сказать, успешную. Тело Колина тотчас откликнулось, и он с наслаждением вдыхал восхитительную смесь запахов, исходивших от нее.

Леди Ариадна вернулась на свое место и торжествующе посмотрела на него.