Он с несчастным видом осел на стуле и уставился в темный омут своего эля.

А затем до него вдруг дошло. В ослепительной вспышке осознания Алкан понял, почему имя Аспирины показалось ему таким знакомым. Теперь стало ясно, почему она достигла благословенного места за Верхним Столом. Раз они с Огдамом обращали так много народа к радости опьянения, представлялось более-менее очевидным, что конкретная божественная деятельность Аспирины должна была переживать определенный подъем.

По-прежнему сжимая руками голову, Аспирина, божество похмелья, проковыляла вперед и заняла место за Верхним Столом под нестройные и апатичные аплодисменты.

И в это самое мгновение Алкан поклялся, что в следующий раз он обязательно преуспеет. Так или иначе, но он непременно найдет способ сместить Огдама. Все, что ему требовалось, это новая волна жаждущих душ, отчаянно стремящихся испытать утешные восторги славного эля.

Мрачно глазея в свою кружку, Алкан начал составлять план.

Его высокобесподобие Брехли Трепп одиноко и заброшенно сидел на горном склоне вне поля зрения из Аксолотля и наполнял большую кружку из своей дорожной фляги. Невеселая улыбка гуляла по его лицу. По крайней мере, проповедник был рад, что Таргаш, этот долбаный завотделом сбыта Нужного Белья, не нашел его славный запасец эля. Едва лишь вынув пробку из фляги, Трепп в порядке утешения расстроенных нервов сделал длинный глоток. Язык его наслаждался, пока горько-сладкая жидкость оборачивала тело алкогольным одеялом покоя и безопасности. Проклятье, еще дюжина пинт этого дела — и он сможет снова почувствовать себя счастливым.

А пока что Трепп с жалким видом огляделся и тяжко вздохнул. Горная местность простиралась во всех направлениях, замусоренная невесть куда порхающими куропатками и бесцельно щиплющими траву козерогами. Во внутреннем кармане проповедника ощущалась тревожная пустота от прискорбного недостатка наличности. Тени становились все длиннее, а перспективы успешной и прибыльной работы все незначительнее — вплоть до полного исчезновения. Короче говоря, Брехли Треппа ударило в спину и растоптало тяжелейшее из времен.

Проповедник хорошенько глотнул эля, уставился в его бездонные торфяные глубины и вспомнил ту пору, когда одним словом мог воспламенить целые кочевые племена, сподвигнуть их на дикие выплески священного восторга. Разум его поплыл назад ко временам еще до заключения контракта на коммерческие проповеди, до создания милостионерий, к тем тихим и ясным дням Речистой Миссии. К чистой в своей незамысловатой красоте картине — человек с книгой, шагающий в поисках кочевников и скитальцев, созревших для обращения.

О да, тогда он бывал хорош. Грустная слезинка заискрилась в уголке его глаза, когда Трепп снова глотнул эля и вспомнил свой обет — принести слово святого Жмота Неумытого Д'мерским кочевникам в пустыне Гуппи. И пока глаза проповедника таращись в безмерную вечность дна его кружки, оттуда к нему плыли знакомые образы.

Стадо коз устало воззрилось на него в ответ, когда он одолел последние ярды пустыни Гуппи, направляясь к ярко раскрашенным палаткам кочевников. В заплечном мешке у него имелось несколько дюжин новых переводов «Красного манускрипта для новообращенных» святого Жмота Неумытого. Их девственные корешки любовно терлись о древний помятый тамбурин. Эх, размышлял Брехли Трепп, если бы ему давали мрот за каждый религиозный танец, который этот инструмент вызвал к жизни, он был бы сейчас богачом.

Сквозь подкрашенный элем повтор своего воспоминания священник постепенно продвигался ко дну кружки.

Что ему было совершенно неведомо, так это то, что он это делал не один.

В то же самое время другая персона одиноко и потерянно глазела в свой эль, пока божество с весьма выдающимся носом безостановочно острило в своей вступительной речи за Верхним Столом. Алкан, ответственный за эли и пиво, удивленно заморгал, когда что-то такое зашевелилось в глубинах его кружки. Он протер глаза, воровато оглядел интерьер «Манны Амброзии», покачал головой и воззрился еще напряженней, когда стадо коз, померцав, обрело полноценный вид. Дальше вступительная речь Огдама продолжалась для него лишь как выхлоп горячего воздуха где-то на заднем плане.

Его высокобесподобие Брехли Трепп наблюдал за своим элем, пока его прежнее «я» хваталось за клапан палатки, отбрасывало его в сторону и торопливо ныряло внутрь…

— …Как, вы еще не слышали слово? — воскликнул проповедник и принялся вынимать недавно отпечатанные книжки. — Вот, возьмите их и распространите. Если окажется недостаточно, поделите одну на двоих…

Эх, проклятье, вот как надо было это делать. Сунуться туда, завладеть их вниманием и обратить их раньше, чем они поймут, что же это такое их долбануло. Поднос с овечьими глазами застыл, так и не переданный, меж двух закутанных в покрывала туземцев.

— Но сперва краткий урок из «Книги апофегм», — объявил торфянисто-мрачный образ Треппа, прежде чем начать зачитывать кочевникам цитаты из объемистого тома у себя в руках. В это время Алкан там, вверху, на непостижимом отдалении, с благоговейным ужасом наблюдал за тем, как разворачивались события. За считанные минуты этот человек в черной сутане сломил всякое сопротивление, какое д'мерские кочевники могли ему оказать, и, не говоря худого слова, уже миг за мигом неотвратимо обращал их в состояние твердой и неколебимой веры в его слова.

Брехли Треппу предельно повезло в том, что д'мерцы не линчевали его в тот самый миг, как распознали в нем духовное лицо. Кочевников в пустыне Гуппи вечно бомбардировали всякими разными религиями — стоит только остаться в дикой местности дольше чем на сорок дней, и миссионеры начнут стаями слетаться, чтобы тебя спасти. Д'мерское племя желчью тошнило от всех этих миссионерских стад. Не то чтобы они не способны были воспринимать веру — вовсе нет. Просто им требовалась такая разновидность религиозной системы, которая позволяла бы временами оттягиваться на полную катушку со старым добрым развратом и дебоширством, а также на предельно долгое время уклоняться от уплаты долгов. Как только они находили подобную теологию, удержа их религиозному рвению уже не бывало.

Подкрашенный элем образ Треппа перевел дух и продолжил читать на ломаном д'мерском. Следовало сказать, что перевод был весьма точным. По сути он представлял собой буквальное воспроизведение оригинального текста. Но если бы Трепп свободно владел д'мерским, он бы заметил, что фразы, которые слетали с его языка, по смыслу вовсе не соответствовали первоначально написанным. Фразы эти проплывали через палатку и ловкими червями проползали во множество д'мерских ушей.

«Да, пусть брожу я в долине Долга и Прегрешений, мне это глубоко безразлично».

Д'мерские уши навострились.

«Благословен чистый дух, из зерна извлекаемый, ибо он суть вода живая».

Позывы к реформации звучали все громче, пока Брехли Трепп торжественно излагал последнее предложение, от которого д'мерцы просто не могли отказаться. В качестве гарантии надежности религии и обещания зубодробительного празднества, которое оставило бы далеко в кильватере такие слова, как «беспутство» и «разнузданность», прозвучала знаменитая ссылка на агнцев…

«Пусть же агнцы благочестия ясным пламенем горят».

Алкан в предельном благоговении наблюдал, как д'мерские кочевники жадно хватаются за эту новую религию, крепко прижимая ее к своим верующим сердцам. Для их непросвещенных ушей все это звучало чертовски заманчиво. Итак, плевать на все долги и прегрешения. Самогон надо гнать, пока он горяч. А затем в ход идут жертвенные агнцы — точнее, шашлыки из таковых. За считанные секунды соплеменники оказались на крючке.

И вместе с ними Алкан.

Он-то хорошо знал, как тяжело было убедить д'мерских кочевников хоть что-нибудь сделать, и уже бросил все попытки обратить этих обормотов в радости необоримой веры в восторги, предоставляемые божеством, ответственным за эли и пиво. Типа «Пей, пей, пей и будь весел».