— Почти две тысячи боевых самолетов, не считая транспортных, — с гордостью говорил мне заместитель командующего 2-й воздушной армией по политической части генерал С. Н. Ромазанов. — А ведь летом сорок второго года, когда была организована армия, в ней насчитывалось всего лишь триста семьдесят четыре самолета. Причем одну треть из них составляли машины устаревших конструкций. К началу контрнаступления советских войск под Курском вторая воздушная армия имела семьсот сорок восемь самолетов, а под Киевом — около семисот. Как быстро умножилась наша воздушная мощь!

Чувствовалось, что Сергей Николаевич Ромазанов. свободно оперировавший цифрами, хорошо знает свою армию, ее историю. Он обладал богатым боевым опытом, сражался на фронтах гражданской войны, громил басмачей, воевал с японскими милитаристами на Халхин-Голе и с первых дней Великой Отечественной войны находился на фронте. Я всегда с уважением относился к этому заслуженному и опытному политработнику.

В завязавшемся разговоре я спросил генерала С. Н. Ромазанова, не порождают ли наше безраздельное господство в воздухе и возросшая авиационная мощь зазнайство среди летчиков и нет ли у них пренебрежения к противнику, опасной недооценки его сил и возможностей.

Сергей Николаевич ответил, что зазнайство решительно пресекается, что личный состав 2-й воздушной армии нацелен на борьбу с сильным, коварным и опасным врагом, имеющим еще немало авиации. Гитлеровцы стянули под Берлин фактически весь оставшийся у них военно-воздушный флот, перебросили с Западного фронта почти все боеспособные авиачасти, и прежде всего истребительные. Нам было известно, что на подступах к столице Германии действовала группа отборных фашистских асов, пилотировавших новые реактивные истребители Ме-262. Применялись и другие авиационные новинки, включая так называемую систему «Мистель». Она представляла собой сцепку из двух машин пилотируемого истребителя и беспилотного бомбардировщика, начиненного взрывчаткой. Над объектом бомбардировщик отделялся от истребителя и направлялся на цель. Противник пытался использовать подобные самолеты-снаряды для уничтожения мостов и переправ, а также других важных объектов.

Политотдел 2-й воздушной армии, возглавляемый в прошлом летчиком генерал-майором авиации А. И. Асауленко, совместно со штабом армии и инженерно-эксплуатационной службой вооружил авиаторов рекомендациями, помогающими успешнее бороться с немецкими реактивными истребителями Ме-262, имевшими серьезные конструкторские недоделки. Были даны и практические советы по перехвату и уничтожению довольно громоздкой системы «Мистель», не обладавшей достаточной маневренностью и оборонительным вооружением. Это, несомненно, помогло летчикам в борьбе с немецкими авиационными новинками. На Висле наши войска развенчали миф о непобедимости сверхтяжелых немецких танков — "королевских тигров". На Нейсе и Шпрее была развеяна дутая слава сверхскоростных для того времени немецких реактивных самолетов Ме-262 и самолетов-снарядов системы «Мистель».

На войне очень важно вовремя заметить появление у врага нового оружия и не оказаться застигнутыми врасплох. Важно быстро распознать сильные и слабые стороны новой техники противника, раскрыть тактику ее боевого применения, найти эффективные способы борьбы, сделав их достоянием всех войск. При таких условиях новое оружие противника не может поколебать моральный дух личного состава и боеспособность войск, внести перелом в ход боевых действий.

Беседу с генералом С. Н. Ромазановым прервал выскочивший из блиндажа связист. Меня вызывали к телефону. Член Военного совета 3-й гвардейской армии генерал И. С. Колесниченко сообщил по ВЧ, что наш сосед справа — 1-й Белорусский фронт, судя по всему, начал артиллерийскую и авиационную подготовку. До войск правого крыла доносится сильный орудийный грохот и неумолкаемый гул самолетов, а небо непрерывно озаряется всполохами.

Я поблагодарил генерала И. С. Колесниченко за хорошее сообщение. Узнали мы, почему в полосе соседа так ярко полыхало небо. Оказалось, что войска ударной группировки 1-го Белорусского фронта выдвинули на передний край большое количество мощных прожекторов, осветив поле боя.

Мне захотелось узнать, как И. С. Конев оценивает применение соседями большого количества прожекторов. Он выслушал меня внимательно, слегка улыбнулся и сказал:

— Не знаю, Жукову виднее, как успешнее разбить врага. Он — полководец многоопытный. А мы вместо прожекторов, как тебе известно, применяем маскирующие дымы.

Но тревожная мысль не давала мне покоя: Жуков освещает поле боя, а мы, наоборот, задымляем. И я еще раз обратился к Коневу:

— Что же все-таки лучше?

— Что лучше? — переспросил Иван Степанович и, немного подумав, твердо и убежденно ответил: — Конкретно в условиях нашего фронта — дымы!

Войскам 1-го Украинского фронта, надо заметить, приходилось наступать в обстановке, которая сильно отличалась от условий нашего соседа. 1-й Белорусский фронт имел за Одером крупный плацдарм в районе Кюстрина. У нас же за рекой Нейсе, прикрывавшей южные подступы к Берлину, не было ни одного плацдарма. В результате войска 1-го Украинского фронта, как я уже отмечал, вынуждены были начинать наступление с форсирования Нейсе при одновременном прорыве обороны противника на западном берегу реки.

Чтобы скрыть и замаскировать переправы, помешать противнику вести прицельный огонь по нашим войскам в момент форсирования ими реки, было решено поставить во всей полосе фронта дымовую завесу общей протяженностью 310 километров. В таком крупном масштабе маскирующие дымы применялись в Великую Отечественную войну впервые, другого подобного примера история не знала.

— Вроде неплохо все задумали и спланировали, — заключил наш разговор Маршал Советского Союза Конев. — Но точнее на этот вопрос ответит сама операция.

Иван Степанович озабоченно взглянул на часы. До начала наступления осталось совсем немного времени, и он приказал вызвать машину.

— Поеду к Пухову, — сообщил Конев, — буду с армейского НП следить за ходом артиллерийской и авиационной подготовки, за началом атаки. Потом вернусь сюда.

Я в свою очередь выехал в 5-ю гвардейскую армию. Наблюдательный пункт командарма Жадова находился неподалеку от фронтового НП. После короткой беседы с командующим и членами Военного совета армии я вместе с начальником поарма генералом Ф. А. Катковым направился в один из ближайших стрелковых полков, чтобы встретиться с воинами, побеседовать с ними, узнать их думы и настроения перед боем.

Побывал я и на митингах. Всюду выносились боевые Знамена, зачитывалось обращение Военного совета фронта, а командиры и политработники давали солдатам боевое напутствие. Я мысленно сопоставлял митинги начального периода Великой Отечественной войны и победного 1945 года. Невольно пришел к выводу, что эта великолепная форма политического воздействия на массы обогатилась еще более глубоким идейным содержанием. Заметно повысилась политическая сознательность солдат, сержантов и офицеров, еще более возрос боевой дух воинов-патриотов. Выступавшие с сыновней любовью говорили о партии Ленина, о Родине и народе, выражая свои мысли и чувства ярко, кратко и эмоционально. Они зажигали сердца воинов отвагой, воодушевляли их на героические подвиги.

В 6 часов 15 минут 16 апреля 1945 года на нашем фронте грозно и мощно заговорила артиллерия всех калибров. На направлении главного удара огонь вели более 300 орудий и минометов на километр фронта прорыва. Дополнительно были выделены артиллерийские подразделения и танки для непосредственной поддержки пехоты. Им ставилась задача непрерывно сопровождать наши штурмовые батальоны и роты.

Неумолимо грохотали тяжелые орудия. Над головами пехотинцев, находившихся в траншеях, с воем пролетали снаряды крупного калибра, вспышками молний сверкали залпы легендарных «катюш». Это вели огонь 3-я гвардейская минометная дивизия генерала П. В. Колесникова (начальник политотдела полковник С. И. Белобородое), 3-я и 17-я артиллерийские дивизии прорыва, которыми соответственно командовали генералы И. Ф. Санько и С. С. Волкенштейн (начальники политотделов полковники И. Е. Евдокимов и П. А. Лапаев).