— Да.

— А что это за значок у тебя? Тоже дали?

— Тоже дали.

— Красивый. А за что?

Машина выехала на главную улицу и нырнула в тоннель. И тут оказалось, что дальше проезда нет: где-то впереди образовалась пробка, и огромное стадо машин, сигналя и сверкая габаритными огнями, застряло в сизом от бензиновой гари сумраке.

— Так за что тебе дали этот значок? — допытывалась девочка.

— «За мужество и инициативу при исполнении служебного долга», — процитировал он.

— Это как?

— Ты знаешь, эта история не для маленьких девочек.

— А ты расскажи, чтобы для маленьких!

Инспектор откинулся в водительском кресле. С необычайной ясностью он вспомнил, как все это начиналось. Он ехал в этой же машине, только была зима, и вокруг был снег, много сверкающего под солнцем снега…

В середине основного повествования действие прерывалось «настоящим» (перед тем, как Лель разбудил Глебски, принеся оружие Хинкуса):

Инспектор с дочкой сидели в машине. Пробка в тоннеле все не рассасывалась.

— И он пошел спать, — сказала дочка.

— Да, я отправил его в постель. И сам лег спать. Я очень устал.

— А собачка? Ты совсем не рассказываешь про собачку…

— Сейчас будет и про собачку… Я как раз увидел ее во сне…

Еще раз прерывается действие после просьбы Брюн оживить Олафа, пусть даже он и робот:

Снова тоннель, машина, застрявшая в пробке.

— И ты его оживил? — радостно говорит девочка.

— Да, — помолчав, отвечает инспектор.

— И они улетели к себе домой на большом серебристом корабле! Да?

— Да, они улетели.

— Они всегда улетают, — удовлетворенно заключает девочка. — Я видела в кино. А дома их ждут мамы и дочки…

И в конце повествования, как бы для того чтобы подтвердить ошибку инспектора, истина высказывается его дочкой («Устами младенца…»):

Тоннель. Пробка впереди рассосалась, и инспектор трогает машину.

— Ты молодец, тебя правильно наградили, — говорит девочка.

— Конечно, правильно, — отзывается инспектор. — Я поймал опасного преступника, я не дал гангстерам сжечь отель, я вернул награбленные деньги… очень много денег…

— Нет, — возразила девочка. — Ты ничего не понял. Тебя наградили за то, что ты помог им улететь… На большом-большом серебристом корабле![12] Вот на таком…

Она показывает руками. Инспектор молчит.

Третий вариант сценария, который также присутствует в архиве, отличается и от повести, и от опубликованного сценария многими деталями, действующими лицами и финалом. Поэтому здесь он приводится полностью.

Заснеженная долина, окруженная неприступными отвесными скалами. Нетронутый, ослепительно-белый снег под чистым, ослепительно-синим небом в широком кольце страшненьких, мутно-сизых иззубренных стен. И посередине долины приземистое двухэтажное строение с плоской крышей. Тишина и безлюдье.

Перед крыльцом строения останавливается маленький автомобиль. Открывается дверца, и на утоптанный снег ступает высокий человек лет сорока пяти с увесистым портфелем в руке. Это полицейский инспектор Петер Глебски, герой нашего фильма. Он захлопывает дверцу, снимает противосолнечные очки и оглядывает фасад строения. Здание уютное, старое, желтое с зеленым. Над крыльцом вывеска: «У Алека Сневара». С крыши свисают гофрированные сосульки толщиной в руку, а высокие ноздреватые сугробы по сторонам крыльца утыканы разноцветными лыжами.

Глебски поднимается на крыльцо и входит в просторный холл с низким деревянным потолком. Тускло отсвечивают лаком модные низкие столики, не очень гармонирующие с массивными, обитыми кожей широкими креслами. В глубине холла — стойка небольшого уютного бара, блеск разнокалиберных бутылок с яркими этикетками, своеобычные круглые табуретки на высоких ножках.

У стойки двое: тощее гибкое существо в джинсовом костюме, не то мальчик, не то молоденькая девушка, бледное треугольное личико наполовину скрыто огромными черными очками, на губе — прилипшая сигарета; и длинный пожилой человек в полном вечернем костюме — фрачная пара, фалды до пяток, накрахмаленная манишка, галстук бабочкой, сед; редкая прядь аккуратно зализана через лысину.

— Совершенно верно, Брюн, дитя мое, — басовито воркует пожилой. — Каждый настоящий волшебник — это всегда немного фокусник. Вопрос ведь в том, с какой стороны на это смотреть. В старину нас сжигали как волшебников, а сейчас презирают как фокусников…

— Да бросьте вы, господин Бар… дю…

— Дю Барнстокр.

— А, все равно мне вас не выговорить… Я говорю — бросьте трепаться. Вам что — лучше было бы, чтобы вас сжигали?

— Избави бог! Но что это у вас? Где вы подцепили эту гадость?

Дю Барнстокр протягивает руку и делает хватающее движение над плечом Брюн. Разжимает ладонь. На ладони шевелится огромный мохнатый паук. Брюн соскакивает с табурета пятится.

— Дурацкие шутки!

Дю Барнстокр сжимает ладонь в кулак и снова разжимает пальцы. На ладони ничего нет.

— Ерунда! — говорит Брюн и снова взбирается на табурет. — Из рукава. Хилая работа, господин дю Бан… Барб…

— Дю Барнстокр. Нет, дитя мое. Это было бы слишком элементарно. Держать в рукаве таких опасных тварей…

Брюн отдирает от губы окурок, осматривает его и тычет пепельницу на стойке.

— Вы мне лучше сигаретку сотворите… — ворчит «оно». Дю Барнстокр вздыхает, разводит руками и снова их сводит. Между пальцами у него дымится сигарета, и он с поклоном протягивает ее Брюн.

— Вот это другое дело, — говорит Брюн. Глебски подходит к ним.

— Простите, — говорит он. — Где я могу найти госпожу Сневар?

Брюн тычет рукой с сигаретой в сторону.

— Туда, — говорит «оно».

Инспектор идет в указанном направлении, откидывает портьеру, входит в полутемный коридор и толкает дверь с табличкой «КОНТОРА».

В залитой солнцем комнате — письменный стол, несколько стульев, тяжелый стальной сейф. Из-за стола навстречу Глебски поднимается миловидная женщина лет тридцати пяти в меховом жилете поверх ослепительно белой блузки, в спортивных брюках и пьексах.

— Госпожа Сневар? — осведомляется Глебски.

— Да. Чем могу служить?

— Я из Мюра. Полицейский инспектор Петер Глебски.

— Прошу садиться, — говорит госпожа Сневар и садится сама. Глебски садится по другую сторону стола.

— Итак? — говорит он.

На лице госпожи Сневар появляется выражение озадаченности.

— Простите? — говорит она.

— Что у вас тут случилось?

— У нас? Тут? Не понимаю…

— Вы — госпожа Сневар? Хозяйка этого отеля?

— Да…

— Разве не вы вызывали полицию?

— Я?! — Пораженная госпожа Сневар приподнимается со стула. Несколько секунд они смотрят друг на друга. Затем Глебски расстегивает портфель, достает телеграфный бланк и протягивает через стол.

— Значит, это не ваша телеграмма?

Госпожа Сневар читает телеграмму, затем качает головой и возвращает ее инспектору.

— Подписано моим именем, Кайса Сневар, все верно… Но я никаких телеграмм не давала. И ничего такого у нас никогда не случалось, никто не рубил лыжи топором, никто шины у автомобилей не портил…

— Та-ак… — говорит Глебски. — Телеграмма передана в Мюр по телефону от вас сегодня в час ночи. Это мы проверили. Кто мог это сделать?

— Понятия не имею… В час ночи? Сегодня? Нет, не знаю. Ночью я спала…

— В номерах телефоны есть?

— Нет. Только здесь, у меня… — Она указывает на телефон на столе. — Разумеется, есть еще таксофон в холле… Может быть, оттуда?

— Может быть… — Глебски тянется к телефону. — Вы разрешите? — Он набирает номер. — Капитан? Это Глебски. Да, я на месте. Рад сообщить, что ничего здесь такого не произошло… Да, ложный вызов… Да нет, нет, все правильно, я только что говорил с хозяйкой, она ничего не знает… Что? Да, было бы неплохо, но для этого требуется пустяк — выловить этого типа… Что? Ладно, можно попытаться, тем более что место здесь чудесное… Нет-нет, я шучу, конечно… Хорошо. Завтра к двум вернусь… А? Ага… Какая-какая настойка? Понятно. Непременно… Ладно. Привет.