Мэллу подобрался, тщательно рассчитал движения - и прыгнул с дерева через забор на крышу хлева. Под лапами гулко громыхнуло железо, и Мэллу припал к крыше всем телом, сливаясь с ней, становясь невидимым для бесполезных в темноте человеческих глаз.
Внизу протяжно замычала корова и забеспокоились, задвигались разбуженные козы - но вторжение сверху, похоже, обеспокоило только жителей хлева. Вокруг было по-прежнему тихо.
Мэллу спрыгнул с крыши хлева на крышу пристройки, неудобную, покрытую не металлическими листами, а декоративной черепицей. Скрипя когтями по черепице, осторожно спустился по скату крыши - и уже с нее мягко стек на землю, чувствуя собственное тело каплей тягучей жидкости, улыбнувшись про себя.
Обоняние рыси, конечно, никто не подумал бы сравнить с собачьим - но и для рыси было очевидно присутствие поблизости множества живых существ, здоровых и больных, сравнительно спокойных и привычно взвинченных, молодых и старых... Домашних и диких.
В ближайшем к Мэллу вольере обнаружились оленята. Вторжение рыси и ее опасный запах разбудили их; теперь они в Старшей Ипостаси стояли около решетки и смотрели на Мэллу большими, тревожными, влажными очами. Молчали. Безобидные вкусные звери.
Наискосок от оленят, в углу вольера лежал крупный кабан. Он даже не шевельнулся - так всех презирал - хотя Мэллу чувствовал, что кабан не спит. Тусклый свет лампочки превратил в неоновую проволоку жесткую щетину у кабана на хребте. Этот зверь не показался Мэллу потенциальной добычей - в нем чувствовалась громадная упрямая сила, даже смелый кот не был настолько безрассудным, чтобы считать себя способным справиться с кабаном.
Но люди его съедят, подумал Мэллу с неожиданной грустью. Сильный, отважный... хам... жизни в нем на десятерых... а люди его застрелят и будут жарить его мясо. Он вкусный, вкуснее оленей... и сила с храбростью ему не помогут...
Мэллу прошел мимо решетки, чувствуя на себе взгляд маленьких презрительных глаз. Услышал тихий храп и учуял отвратительный запах спиртного перегара и больного хищника.
В вольере, на куче подгнившей соломы спал медведь.
Он оказался мельче, чем Мэллу представлял себе - а может, такое впечатление создавала его худоба. Острые лопатки и выгнутый во сне позвоночник распяливали шкуру жесткими углами; осунувшаяся морда лежала на массивной когтистой лапе неподвижно, как неживая. Мэллу рассматривал медведя с любопытством, к которому примешалась надменная брезгливость - не зверь, а развалина зверя, презренное существо, не стоящее внимания. Кошачье высокомерие подняло Мэллу на сотню голов над медведем; кошкам совершенно не свойственны милосердие и снисходительность к падшим.
Тут же уйти помешало только осознание цели визита: надо поговорить с этой гадкой тварью, она что-то знает... Мэллу перекинулся и выфыркнул, как плевок:
- Проснись, убогий!
Медведь мотнул головой, стряхивая с себя тяжелый сон. Взглянул на рысь - и Мэллу увидел в его маленьких глазках, глубоко ушедших во впадины черепа, неожиданную спокойную силу. Растерялся. Молча дождался, пока медведь перекинется, сменив облик больного зверя на облик больного человека. Встретился взглядом с медвежьей Старшей Ипостасью - и ощутил холодную жуть, заставившую его отвернуться в сторону, начать пристально разглядывать грязный дощатый пол вольера, помятую жестяную миску, пустую бутылку из-под водки...
Медведь гулко зевнул и встряхнулся, будто озяб от ночной свежести. Мэллу покосился на него.
- Что тебе тут понадобилось, роскошный кот? - спросил медведь.
Его страшно худое, мертвенно неподвижное лицо и живой насмешливый тон поразили Мэллу так, будто с ним заговорило одухотворенное чучело зверя. Он вдруг осознал, что он сам есть просто котенок, клочок пушистого меха, который носят за голову, слепой, беспомощный, крохотный - и это произошло впервые в жизни кота, всегда отважного и самоуверенного. Не то, чтобы Мэллу испугался - но странная сила медведя его потрясла.
- Зачем ты... - пробормотал кот вместо приготовленного вопроса и машинально потерся щекой о ржавую решетку. - Зачем... я говорю, зачем такому, как ты, пить человеческую отраву?
Медведь сел. Его лицо исказилось чудовищной медвежьей усмешкой - трансформ не добавлял его Старшей Ипостаси лицевых мускулов, атрофированных у Младшей. Поднял с пола бутылку, потряс, будто желая убедиться, что она действительно пуста, поставил рядом.
- Зачем? Ты, великолепная киска, не поймешь - зачем. Вы, кошки, не созданы для того, чтобы понимать. Тебе пить ни к чему - значит, и прочие обойдутся...
- Я тоже сидел в клетке, - мрачно сказал Мэллу. - Я многое могу понять. Я умею...
- Сочувствовать? - и такая в голосе медведя слышалась явственная ирония, что даже не требовалось дополнять ее мимикой. - Нет.
- Это же... как допинг, - пробормотал Мэллу, вдруг смутившись. - Убивает Старшую Ипостась, а ты...
- А ты, киса, не знаешь, что такое голод, - сказал медведь, ерзнув, чтобы сесть удобнее. - Ты сидел в клетке - но ты не голодал.
- Тебя не кормят? - спросил Мэллу, чувствуя, как болезненно сжался его собственный желудок.
- Ну почему? - ирония приобрела уж совсем убийственный градус. - Кормят. Они же не хотят, чтоб я сдох тут раньше времени. Кормят дерьмом, конечно, но кормят... как я люблю сладкое! - вдруг вздохнул медведь и будто помолодел на сотню лет. - Хоть бы иногда дали сладкого... ягод, меда... хоть конфету...
Я слишком много общался с собаками, подумал Мэллу. Теперь вот жалею... жалею... как щенок. Как дурак... а ничего не поделаешь...
- Ты говоришь - голод, - сказал он, пытаясь справиться с приступом жалости. - А тебя кормят. Подумаешь, не дали конфету...
- А ты знаешь, киска, что такое - наш голод? - медведь снова поднял верхнюю губу в тщетной попытке усмехнуться. - Вы же, кошки, всю жизнь едите от случая к случаю - когда на охоте повезет. Вы разборчивые... и голодать вам не привыкать стать. А мы...
- Вы...
- Мы спим. Ты слышал, наверное, что мы спим несколько месяцев? Уже скоро пора бы ложиться - вот-вот снег пойдет, - медведь снова вздохнул. - Для того, чтобы спать, надо есть, кот. Все время есть, чтобы стать толстым и сильным. Тогда будет тепло, спокойно, тогда - все правильно, а если не есть, сколько нужно - заснешь и умрешь во сне. Понимаешь?
- Спите...
- Еда - это тепло, - сказал медведь. - Наше тепло. Летом мы его набираем, а зимой, когда холодно, оно потихоньку расходуется. А в этой клетке я уже забыл, как бывает тепло. Я ни разу досыта не наелся, понимаешь? Ни разу. Мне все время холодно. Я все время думаю, что засну и умру от холода. Для меня еда стала навязчивой идеей, понимаешь? А от водки хоть на час чуточку теплее... я знаю, что она меня убивает, но ведь я все равно умру...
- Их надо убить, - сказал Мэллу. - Их всех, этих мертвяков, полумертвых - всю это отраву. Я скажу людям, они приедут, мои друзья, Хозяин...
Ему было стыдно от собачьей торопливости собственного тона, но не получалось по-другому. Медведь показался Мэллу даже понятнее, чем собаки - эта смесь осознанного унижения и иронической надменности, этот насмешливый фатализм... На Мэллу снова накатил приступ ненависти к людям, которые запирают в неволю живое существо, не считаясь с его нуждами и используя его мучения в своих целях - когти, которые нельзя было вобрать в Старшей Ипостаси, впились в ладони.
- Я сам буду драться, - заявил Мэллу.
Медведь хмыкнул.
- Были только лосенок и щенок, а теперь еще и котенок прибился... Ну ладно, котенок. Слушай, ты ведь послушать пришел, я понимаю. Слушай. Это - интересное место. Тут всегда был дикий лес, истинный лес - всегда жили медведи, а все медведи немножко сродни... ЕМУ...
- Зеленому? - прошептал Мэллу чуть слышно, прижимаясь к решетке.
- Хоть как назови. Я приходил на место, где медведи слушали мир тысячу лет... пока люди не построили там поселок, а теперь вот еще эту... тюрьму...
