Лосенок обладал независимым характером и надолго уходил в лес - Манефа думала, что хороший котенок вел бы себя так же. И когда ее новый детеныш, ее чужой детеныш подрос, Манефа, чувствуя скромную гордость за взрослое потомство, усыновила крохотного щенка-подкидыша, едва открывшего глаза и только-только учившегося перекидываться.

Жизнь Манефы наполнилась смыслом. Тяжело становилось лишь осенью и весной, когда весь мир наполнялся любовью и хотелось кататься по влажной траве, тянуться и петь древние, как лес, кошачьи зовы. Но как молодость и лес не тянули рысь с раненой душой к приключениям, она не поддавалась.

Оставалась в доме. Играла с Каратом, милым ребенком, который постепенно приобретал кошачью независимость, по-кошачьи тонкий ум и кошачью изысканность манер - хотя отучить его тыкаться во все носом решительно не представлялось возможным.

В свои пять лет Карат отлично раскапывал в саду гнезда полевок, а в подвале находил крысиные норы. Но за птицами гонялся раскоординированно и нелепо, ни одного воробья, ни одной галки, не говоря уж о сойках и трясогузках, ему так и не удалось поймать, как он не пытался. Манефа, лежа на подоконнике, наблюдала за его играми с другими щенками и печально улыбалась: он казался ей более ловким и подвижным, чем щенята его возраста, но куда более неуклюжим, чем котенок...

Нет, природу не обманешь. Как не учи собаку, кошкой ей не быть. Манефа обожала щенка со страстной болезненно-снисходительной нежностью, как несколько неполноценное, но обаятельное дитя. К лосенку она не испытывала таких чувств - он был слишком чужеродным существом, неспособным учиться кошачьим охотничьим премудростям в принципе - но щенок все время обманывал ее воображение.

И его все время хотелось вылизывать и чистить, чтобы от опрятного детеныша не пахло псиной. А от него все равно пахло. И в жару он не наслаждался, лежа на солнышке, а хахал и высовывал язык. Смешно и грешно.

Но зато он любил свою приемную мать с такой силой и был так зависим от ее мнения, что даже слегка пугал ее своей любовью. Могла ли Манефа бросить такое преданное существо на произвол судьбы?

Манефа стала отличной матерью; у нее были отличные дети, хоть и не котята. Великолепный лось, приходя к Хольвину в гости, нагибал голову Младшей Ипостаси, чтобы не зацепить рогами за верхнюю перекладину ворот - Манефа ни секунды не воспринимала его как потенциальную добычу, она восхищалась. Она не сомневалась, что щенок, покрытый мягким детским пухом, с толстыми лапами, с ушами, которые никак не хотели встать ровно, а то растопыривались в стороны, то заваливались друг на друга, с возрастом превратится в прекрасную ищейку. Имея в виду такие обстоятельства, личной жизнью можно и пожертвовать.

Ради детей.

Но все-таки осень разрывала сердце...

Манефу слабо интересовали общие дела собачьей Стаи. С мертвяками ей повезло никогда не встречаться, людьми она большей частью брезговала, в работу ищеек никогда не вникала. Разве что ее лось подался в город из-за каких-то там неприятностей у его приятеля-пса. Но с лосем не справятся и пятеро, он - серьезный боец в своем роде, а пес - на то и нужны псы, чтобы искать себе неприятностей. Манефа не волновалась.

Откровенно говоря, ее больше беспокоила осень.

И она лежала на окне в башне, смотрела на дорогу, на блестящий влажный асфальт, к которому прилипли желтые листья, как следы чьих-то странных лап. На далекий лес, на недосягаемый лес...

На автомобили, которые изредка проезжали мимо.

Некоторое время Карат лежал рядом, потом заскучал и ушел играть со щенятами - по временам он был все-таки слишком суетлив. А Хозяин с утра уехал из дома.

Впрочем, Хозяин приехал или Хозяин уехал - это все собачья суета. Манефа жила в доме у Хольвина как-то отдельно от Хольвина. Нельзя сказать, что она совсем с ним не считалась, нет - она его уважала, насколько для кошки это вообще возможно, а иногда даже чувствовала некую тень симпатии. Но все эти чувства никогда не переходили границы кошачьей вежливости: полежать рядом, когда Хольвин читает у камина, боднуть в колено, потереться подбородком об руку - изобразить еле заметную приязнь... но никогда ничего больше. Поэтому ничего не ждала.

Никого не ждала. Серьезный возраст - начинающаяся старость зверя и условная молодость трансформа. Осень.

А Хозяин привез кота.

Если ему случалось привезти из города в Стаю нового пса, он сам со Стаей и разговаривал. Собачий этикет: он - Хозяин, он и главный, ему представлять новенького, а его место в иерархии Стаи потом само отыщется. Самое главное - раз товарища привел Хозяин, значит он Стае по определению не чужой.

Но Хольвин догадался, что с кошками такое дело не пройдет.

Принцип экстерриториальности у Манефы с собаками соблюдался четко и издавна. Манефа жила в доме. Собаки жили на псарне и во дворе. Соблюдение незримых границ, отмеченных запахами, ликвидировало все возможные проблемы: все просто, все по местам и никто никого не обижает.

Сад, где жил, когда гостил у Хольвина, Локкер и где играли щенята, служил нейтральной полосой, куда, тщательно соблюдая этикет и субординацию, приходили все желающие.

И вот теперь.

Локкер и его друг Рамон пошли в сад, сидеть в любимой беседке, заросшей со всех сторон кустами аронии - болтать. Переволновались, давно не виделись - Манефа видела их из окна гостиной. Оба - в Старшей Ипостаси, лось жует березовый прутик, слушает; пес улегся к нему на плечо, тыкается, что-то показывает жестами... Манефа не стала звать Локкера поздороваться - надо будет, сам придет.

Шаграт ушел на псарню, спать - отдыхать от трудов праведных, надо думать. А кота Хольвин впустил в дом. Впустил - и поднялся на второй этаж, в кабинет.

Пусть кошки разбираются сами. Резонно.

Манефа перекинулась и в Старшей Ипостаси осторожно спустилась вниз. Ей хотелось распушиться, чтобы кот, кто бы он ни был, не забирал слишком много в голову.

Кот не забирал. Он стоял почти что у порога прихожей, тщательно принюхивался и осматривался с встревоженным вниманием. Учуяв и увидев Манефу, замер на месте - потрясенный.

Он оказался невозможно юным. Вот что. Судя по запаху, кот был моложе Неру, но Манефа ощутила упругую жестокую силу. Его тело покрывали боевые шрамы, а в глазах светилась ежеминутная готовность к драке на поражение - которая вдруг сошла на нет от взгляда на Манефу.

Серьезный кот... Но ведь - о, духи Сумерек, где вы? - совсем котенок... Такое наивное восхищенное удивление...

Однако Манефа не собиралась изображать его мамашу - кот все-таки давно вышел из того возраста, который нуждается в материнской заботе. К тому же она знала точно, что ее нынешний запах слишком сладок для кота - а раз так, стоит проверить, куда этот зверь годится.

Манефа, стоя на лестнице, окатила пришельца сверху вниз презрительным взглядом - правильным взглядом строгой старшей владычицы дома.

Кот переступил с ноги на ногу, отвел глаза, принялся вылизывать ладонь между пальцами. Нервное?

- Тебя учили здороваться? - холодно спросила Манефа.

Кот понял правильно. Он подошел поближе, потянулся вперед, но с изысканной церемонностью - скорее обозначил обнюхивание, чем вправду обнюхал. Манефа занесла, было, руку для оплеухи - но кот вел себя безупречно, а потому оплеухи не получил.

- Прости, - сказал он с честной кротостью молодого самца перед старшей самкой. - Я растерялся. От тебя пахнет Осенью... я просто ошалел... прости.

Манефа усмехнулась.

- От любой кошки осенью пахнет Осенью, - сказала она надменно и потянулась, протянув руки вдоль лестничных перил. - Как удивительно, правда?

Кот мягко-мягко подобрался ближе, присел на нижнюю ступеньку, поджал под себя ноги, сказал снизу:

- Я забыл. Я забыл, что на свете бывают кошки и что они так пахнут... не бей меня.

- Я подумаю, - сказала Манефа.

Кот потянулся носом к ее ноге.