В довершение впечатления на его трансформированную шкуру в черных, белых и рыжих пятнах был наброшен форменный китель, а на голове красовался лихо заломленный форменный берет с Путеводной Звездой. Гарик держал в руках дамскую сумочку - и не выпустил ее, даже ткнувшись носом в щеку Лилии.
Она улыбалась, глядя, как он суетится вокруг, и ждала, когда можно будет заговорить. Всякий, кому доводилось общаться с собаками, знает, что разговаривать с ними можно только, когда они обонятельно изучат объект беседы. Потом погладила Гарика по голове.
- Ах! - потрясенно тявкнул Гарик, весь подрагивая от волнения, когда процедура приветствия, наконец, закончилась. - Ты пахнешь... ах, удивительно пахнешь! Лесным зверем, да? Неужели же лесным зверем?!
- У нас в гостях лось, - сказала Лилия. - Я знаю, что ты не видел и не чуял лосей раньше. Сегодня ты будешь работать вместе с ним. Рамона поедете искать. Пойдем?
- Гулять? - Гарик ухмыльнулся, подавшись вперед всем телом, будто готов был завилять хвостом даже в Старшей Ипостаси, у которой хвоста нет. Зачастил: - Пойдем погуляем. И поговорим. И я понюхаю. Я знаю Рамона, о нем знаю. Мне так жалко, что вчера не получилось! Он славный, славный парень, мы так играли, ах, ты бы видела! Пойдем! Пойдем еще поищем! - сбросил китель с плеч на спинку стула, кинул берет на стол и дернулся к дверям.
- Эй, Гарик! - крикнула Лобелия, полная девушка, одна из тех, с кем щенок играл до прихода Лилии. - Сумку-то отдай! Куда потащил!
Гарик обернулся. Его лицо сделалось умильно-лукавым.
- Я отдам. А ты мне отдай плюшечку. Мы договорились. Я ее выиграл.
Вокруг снова начали смеяться. Лобелия подошла, выхватила сумочку из рук Гарика и раскрыла ее.
- Не выиграл. Ты назвал не все. Тут еще трамвайный билет. Ты его не назвал. Не учуял - значит проиграл.
Рыжеватые бровки Гарика приподнялись драматическим домиком.
- Я сказал! Ах, я же сказал! Я сказал - бумажка, маленькая бумажка, сказал - бумажка пахнет городом, пахнет чужими руками, ах, пахнет железом, пахнет монетами, пахнет электричеством. Пахнет типографской краской, ах, дешевой краской. Я назвал. Ты обманываешь. Жалеешь плюшечку, - добавил он горестно и облизался.
Женщины хохотали; маленькая кудрявая Астра вытирала слезы от смеха. Гарик укоризненно вздохнул:
- Я учуял! Я же не читал, ах, нет, я же только нюхал! Я выиграл... а ты - жадина.
Лобелия слушала, поджав губы. Астра, запыхавшись от смеха, еле выговорила:
- Он прав, дорогуша. Он говорил. Отдай ему плюшку, проиграла - расплачивайся.
Лобелия достала из сумочки плюшку в целлофановом пакетике и с сердцем протянула облизывающемуся Гарику. Тот деловито разорвал целлофан, вынул плюшку и с наслаждением ее съел под хохот диспетчеров. Потом взглянул на Лилию, снова облизался и сказал:
- Ну пойдем, все.
Лилия выпустила его в дверь. Ей было сложновато себе представить, что этот обаятельный охламон, молодая веселая дворняга без признаков серьезности настоящей ищейки - действительно, вундеркинд сыскной службы. Зато это моментально принял Локкер.
- Ты и есть Гарик? - спросил он, нагибаясь и давая суетливому щенку себя обнюхать. - Тогда у нас получится.
И вслед за Хольвином и псами пошел к автомобилю - нерадостно, но безропотно. Лилия посмотрела, как грузится опергруппа, и пошла наверх, к рысенку, который мог в любой момент проснуться в одиночестве.
Рысь.
Никто из людей никогда не заподозрил бы Мэллу в интересе к судьбе какой-то собаки, а пуще того - в беспокойстве о судьбе собаки. Впрочем, люди, приносящие бойцам еду и убирающие нечистоты, дружно считали, что кот вообще существо безмятежное и недалекое. Опасное, но недалекое.
Люди, которые много общаются с собаками, почти всегда недооценивают кошачий разум.
Когда служитель принес еду последний раз за этот день, он решил, что Мэллу дремлет. И кот именно так и выглядел - его золотистые очи на миг приоткрылись, а потом закрылись снова. Для людей кот все время дремал.
Для себя он думал.
В свои еще весьма молодые лета бойцовый кот успел очень много повидать. Ему случалось выживать в лесу и в городе. Он очень рано научился полагаться только на себя. В бою он убивал кого угодно, легко, с кошачьей элегантностью. Он выглядел независимым и равнодушным - и действительно, за бурными событиями не знал любви. Не успел.
Зато знал дружбу. Люди не верят в кошачью дружбу, как, впрочем, и в кошачью любовь - в особенности, если идет речь о дружбе с собакой. Но даже до тех пор, как в вольер по соседству швырнули молодого черного пса-ищейку, бесчувственного от наркотиков, у Мэллу был кое-какой опыт почти настоящего товарищества - старый бездомный пес по имени Тибальд.
Так что кота не впервой занимал пес, правда, другой пес. Дурной бобик, нелепое, взбалмошное, как все псы, существо. Рамон. Теплый крупный зверь, издающий смешной запах, распустеха, проливающий воду вокруг миски во время питья. Самоотверженный охламон с кодексами, как все собаки. И, похоже, так же, как Тиб, испытывает при виде кошки что-то вроде эстетического наслаждения.
Его не вернули в клетку после боя, но из-за приступа обоюдной симпатии, вошедшего внутрь и растворившегося в крови, Мэллу чувствовал, что пес не убит, что его сердце где-то бьется - так же, как в свое время чувствовал вдалеке жизнь Тиба. И это ощущение необорванной жизни камнем лежало у кота на душе.
Лучше бы убили сразу. Будет страшно встретиться на ринге с ним... переделанным. Мэллу не прикоснулся к еде, тасуя в иллюзорной дремоте мрачные мысли.
В этом месте делалось все хуже. В ближайший месяц стало нестерпимо плохо. Владелец этого места, Битер, был, когда сюда попал Мэллу, еще живым - за прошедшие четыре месяца его душа умерла окончательно. Раньше Мэллу ненавидел и боялся его; теперь ужас, вызываемый Битером, был так тяжел, что лишал рассудка и сил. Раньше, в начале боевой карьеры, Мэллу казалось, что хуже, чем в лаборатории по нейрофизиологии трансформов, ему не будет нигде; теперь стало очевидно: жалкая жизнь в неволе с выпусканием пара во время боев нестерпима и тут. Тем более, если учесть Рамона...
О город, проклятый город... Нечего двоесущному делать в городе, жизнь у него ломается в городе - но рысь никто и не спрашивал...
Мэллу поймали и привезли в город, вернее, на чью-то пригородную виллу, безумные люди, которые называются "охотниками". Он, котенок-подросток, уже довольно давно ушедший от матери, чтобы учиться жить самостоятельно, и вполне способный выжить в лесу, гордый и отважный, был оскорблен, потрясен и перепуган, когда его впервые заперли в клетку. Целыми днями лежал и думал, как вырваться на волю, не мог ничего есть, беззвучно шипел, когда кто-то подходил близко к решетке - и удрал-таки, улучив момент, ударив человека лапой и оставив клочья шкуры на колючей проволоке забора. По улочкам городка сновали машины, это было мучительно страшно, хотелось спрятаться - и котенок не знал, куда. Роскошный парк обманул его издали сходством с лесом - но оказался совершенно мертвым местом; там не на кого было охотиться, там люди, свистящие и вопящие, устроили облаву на него самого. Мэллу сбежал из парка, потом, преодолевая цепенящий ужас, бродил по городку, избегая людных мест, не понимая, как попасть обратно в лес, голодный и потерянный. Неизвестно, чем бы это кончилось, если бы громадный бродячий пес с обвисшими мышцами и изуродованной шрамами мордой, не вступил с ним разговор и не поделился ворованной едой.
Пса звали Тибальд. Полуищейка, полудворняга, он бродяжничал всю сознательную жизнь, но был существом общительным и незлобивым. Охотничий инстинкт отсутствовал у Тибальда напрочь. Юные звери - даже желторотые воробьята - вызывали у него умиленное любопытство, разбавленное желанием помочь. Котенок старого бродягу очаровал - пес никогда не видел таких зверят, совсем непохожих на щенков. Расспросил, пожалел, приютил, а потом, постепенно привык считать своим детенышем - не без тайной гордости.
