Восточный метод интеллектуального развития был всегда диаметрально противоположен методу, родившемуся вместе с запад­ной наукой. В то время, как Европа изучала природу, свободно обсуждая каждый шаг и опубликовывая немедленно результаты исследований, азиатская наука изучалась секретно и ее открытия ревностно оберегались. Я не критикую и не защищаю этот метод.

Человечество всегда имело смутную интуицию, что некоторые способы учения, преследуемые некоторыми людьми в разных мес­тах, могли выявить более высокую науку, чем преподаваемая миру книгами и публичными лекторами. На Востоке, мы уже знаем, это впечатление не оставалось неясным. Даже на Западе существует литература об астрологии, алхимии и вообще мистицизме, предос­тавляя наиболее просвещенным думать, что все эти с виду абсурдные писания скрывают великие истины. Изучение оккультной фи­лософии иногда открывало неизвестные пути, ведущие на наиболь­шие высоты мудрости. Но до сих пор во всех подобных случаях и соответственно правилам этих школ, как только ученик силой про­никал в область тайны, он сам был принужден к самой непрони­цаемой секретности относительно всего того, что касалось его по­священия и его последующего прогресса. Так же и в Азии ученик оккультизма, как только его принимали, терял право свидетельст­вовать о реальности оккультных знаний. Со времени ознакомления с этим вопросом я был удивлен, как велико число этих учеников.

Существование оккультных адептов и важность их уроков мо­гут быть установлены двумя способами. Во-первых, внешней оче­видностью, свидетельствами квалифицированных людей, проявле­нием через людей или посредством людей, находящихся в связи с учителями, качеств, представляющих более чем простое предполо­жение невероятно расширенных познаний. Во-вторых, частичным изложением этих познаний достаточно широко, чтобы гарантиро­вать их истинную ценность. Первый труд автора основывался на первом методе; теперь он предпринимает более трудную задачу следовать второму.

Чем дальше мы углубляемся в оккультное учение, тем выше становится наше понятие о Махатме. Чтобы хорошо понять, до какой степени эти личности отличаются от обычного человечества, недос­таточно интеллектуального усилия. Некоторые аспекты существа посвященного, относящиеся к особенному развитию высших спо­собностей человека, не могут быть восприняты низшими способно­стями. Первоначальное понятие, которое мы себе составляем об адепте, способном проникнуть в опасные секреты духовной сущно­сти, основано на наших понятиях человека науки; ученого, высоко одаренного, но остающегося заложником собственного мышления. Мы склонны признать его адептом раз и навсегда, как высшее че­ловеческое существо, неизбежно пользующееся при всех условиях жизни особенностями, которые ему присущи в качестве Махатмы. Итак, если наши интеллектуальные усилия не могут отдать долж­ного его особенностям Махатмы, то мы подвержены опасности впасть в противоположную крайность, когда рассматриваем его как обыч­ного человека. Мы создаем себе, таким образом, многочисленные трудности по мере того, как мы начинаем усваивать особенности оккультного мира. Именно потому, что наиболее возвышенные осо­бенности посвященных относятся к качествам человеческой приро­ды, которые превосходят границы физического существования, адепт Махатма может им быть лишь в самом высоком значении слова, когда он находится, как говорят, «вне всякого тела», или по край­ней мере, когда усилием воли он поставил себя в анормальное состояние. Когда ему не нужно предпринимать этих усилий или бе­жать из тюрьмы своей оболочки, он гораздо больше похож на обык­новенного человека, чем могли бы думать его ученики.

Верная оценка этого положения объясняет очевидное противо­речие между видимым отношением ученика к своим учителям и не­которыми заявлениями, весьма обычными, этих самых учителей. Например, Махатмы не перестают утверждать, что они не безоши­бочны, что они люди, как и мы все, может быть, более умудренные в науке мироздания, чем вообще человечество, но, тем не менее, подверженные ошибкам в ведении дел, которыми им пришлось бы заниматься, а также в определении характера другого, или способностей кандидата к оккультному развитию. Как совместить такие утверждения с основным принципом всякого оккультного учения, которое рекомендует новичку иметь абсолютную и безграничную веру в учение и руководство своего Учителя? Решение находится в положении, о котором мы только что говорили. Адепт может быть человеком, удивительно подверженным ошибкам при обращении с некоторыми земными делами. Ведь и гении в повседневной жизни часто бывают непрактичны. Но как только Махатма начинает за­ниматься высокими тайнами духовной науки, он делает это благо­даря своим способностям Махатмы и употребляя их, и в этих во­просах трудно не считать его безгрешным.

Это рассуждение внушает нам доверие к учению, исходящему из такого источника, составляющему предмет этой книги; это дове­рие не может быть поколеблено мелкими инцидентами, которые наш опыт может рассматривать имеющими свойство успокаивать эту восторженную веру в высшую мудрость адептов, которую обычно возбуждают первые понятия оккультной науки. Эти восторженность и преклонение вовсе не должны, на самом деле, уменьшаться у уче­ника, по мере того, как он лучше понимает мир, в который он про­никает: человек, который в одной из своих сущностей есть Махат­ма, будет скорее пользоваться любезным вниманием, чем будет лишен своего права на уважение людей, мыслью, что в его обыч­ной жизни он не настолько возвышается над простым смертным, как могли бы заставить думать его нирванические опыты.

Если мы всегда будем помнить, что адепт лишь тогда действи­тельно является им, когда он исполняет свои функции, но тогда воспарив, он входит в духовное общение со всем тем, что для нас практически является всеведением, по крайней мере, что касается нашей солнечной системы, - мы избежим многих ошибок, к кото­рым приводит сложность нашего предмета.

Осложнения, которые уже можно предвидеть, станут совершен­но понятными лишь после прочтения некоторых последующих глав. Сущность Адепта столь вполне двойственна, что лица, находящие­ся с ним в специальном психическом общении, могут принять на себя часть его влияния, или его знания высших планов природы даже без того, чтобы Махатма-человек в этот момент почувствовал призыв, к нему направленный. Мы также вправе быть в сомнении, не представляет ли отношение Махатмы с Махатмой-человеком скорее «осенение», согласно выражению, употребляемому иногда в эзотерических книгах, чем воплощение в полном смысле слова.

Трудность также состоит в том, что каждый Махатма, представляя человеческое «Эго» в очень развитом состоянии, принад­лежит, так сказать, к какому-нибудь специальному отделу Вели­кой Иерархии природы. Каждый посвященный должен принадле­жать к одному из семи видов Великого посвящения. Мы еще недос­таточно знаем об оккультной организации в высших сферах. С некоторого времени эзотерические книги утверждают, что сущест­вует пять Великих «Чоханов», или высших Махатм, которые возглавляют все Братство посвященных. Когда писалась эта глава, автор был под впечатлением, что высший глава еще другого уров­ня властвует над этими пятью Чоханами, но, вероятно, его можно рассматривать как главу шестого вида Махатм, а это предположе­ние сейчас же заставляет нас думать о существовании седьмого Чохана, чтобы заполнить недостающие звенья нашей гипотезы. Но так как седьмая сущность природы или человека есть понятие в высшей степени непостижимое, недоступное никакой мысли, и которое можно формулировать лишь смутными и полными метафи­зических неясностей фразами, мы можем быть уверенными, что седь­мой Чохан для неопытного воображения недоступен. Без сомнения, он также играет роль в так называемом высшем духовном хозяйст­ве природы и личность такого порядка иногда видима для некото­рых из Махатм. Махатм можно рассматривать как необъяснимые, но необходимые явления природы, без которых человеческая эво­люция не подвигалась бы вперед, а не как исключительных людей, достигших большой духовной высоты.