— Что такой «тошуан»? Что такой «саморочил»? — спросил неначитанный и неспособный к языкам Тимо. — Я не болтал. Я молчал. А девушка хороший. Шалко.

— Меня бы лучше пожалел. — Майор тяжко вздохнул. — Дурачина я, простофиля. Не сумел взять выкупа с рыбки.

Верный оруженосец немного подумал.

— «Дурачина» знаю. «Рыбка» знаю. Bedeutung[11] не понимал.

Болвану было строго-настрого заказано вставить в речь немецкие слова, но сил браниться у Теофельса сейчас не было.

— Что русскому хорошо, то немцу смерть! — Он скрипнул зубами. — Бедный конь в поле пал… Черт, я не могу вернуться с пустыми руками!

— Если «не могу», то не надо вернуться, — с неожиданной мудростью заметил помощник. — Мошно быть здесь еще.

И посмотрел в зеркало — туда, куда убежала Зина. Майор закашлялся дымом, сгорбился.

— Нет. Всё пропало…

У подъезда стало шумно. Двое вели под руки Странника, еще один нес сзади богатую шубу и бобровую шапку.

— Всё маме расскажу! — кричал божий человек, грозя кому-то, оставшемуся сзади. — Думаете, слопали Григория Ефимова? Натекося, выкусите! По-моему будет! Вы кто все? Букахи-таракахи! А во мне Сила! Я через нее и ночью зарю вижу! Во тьме кромешной, и в той озаряюся!

Прохожие останавливались, глазели. Кто-то узнал, зашумели: «Странник! Странник!»

Буяна кое-как усадили в «дитрих». Пустили облако пахучего дыма, помчали на большой скорости. Машине сопровождения надо было отвезти припадочного и вернуться, пока начальник не собрался уезжать.

А Теофельс внезапно стукнул кулаком по лобовому стеклу, сильно.

— Это я не понимал, — сказал Тимо, неодобрительно глядя на зазмеившиеся трещины. — Сачем?

— Затем. — Зепп подул на ушибленный кулак. — Хоть я не божий человек, но и у меня бывают озарения.

В последующие два дня майор провел большую работу по сбору, сортировке и анализу информации.

Со сбором помогли сотрудники петроградской резидентуры, остальное — сам.

Два слова о резидентуре.

Германскую разведывательную службу в канун великой войны недаром считали лучшей в мире. Никогда еще не существовало столь слаженного, столь рационально устроенного механизма по снабжению генерального штаба сведениями о будущем противнике. Особенным новшеством была подготовка резервной сети на время войны — в мирный период эта структура почти не использовалась. Во всяком случае, ей не давалось рискованных заданий, чреватых обнаружением. В установленные сроки специальные инспекторы из центра проверяли состояние сети, обновляли инструкции.

Сотрудники делились по профилю предстоящей работы. Имелись агенты по мобилизации и передвижению войск; по военной технике; по диверсионной деятельности; по вербовке; по распространению слухов. Отдельное место занимали «агенты влияния», которые не всегда знали, кто и в чьих интересах их использует. К этим относились с особенным сбережением.

В момент, когда война стала неизбежной, вся резервная резидентура по установленному сигналу (закодированное сообщение во всероссийской газете) перешла в боевой режим — то есть сменила место проживания, а в некоторых случаях и имена.

Вся эта отлично работающая, успевшая набраться опыта организация была в распоряжении фон Теофельса. Довольно было дать знать, что именно его интересует. Сведения по цепочке начали поступать буквально через несколько часов.

Их было много, сведений. Даже слишком. Информацией о занимающем майора объекте петроградский воздух был перенасыщен. Ни о ком столько не болтали, не сплетничали и не злословили, как о Страннике. Сначала Зепп просто утонул в потоке разномастной, часто противоречивой информации. Но потом применил очень простую и действенную методику, которая многое прояснила.

К Страннику в России относились либо очень хорошо, с экстатическим восторгом — либо очень плохо, с ненавистью и омерзением. Преобладало второе мнение. Нейтрального отношения к этому человеку не было ни у кого.

Теофельс сделал вот что.

Поделил сведения на две папки: от сторонников — в одну, от противников — в другую. Всё, что не подтерждалось обеими партиями, выкидывал. Отбирал лишь то, в чем враги и поклонники «странного человека» сходились.

Таким образом в мусор полетели из папки № 1: рассказы о чудесах и знамениях, о новом пророке-избавителе, о защитнике обиженных. Папка № 2 пострадала больше. Из нее пришлось выкинуть сочные истории о разврате и диком пьянстве, о царской постели, о назначении и увольнении министров, об огромных взятках и немецком генштабе (уж это точно было неправдой — Зепп бы знал).

С отсеченными экстремами материал получился менее живописный, но все равно впечатляющий.

Итак, что из биографии и жизненных обстоятельств Странника можно было считать более или менее установленным?

Возраст — около пятидесяти.

Родом из зауральской деревни.

В двадцать восемь лет резко поменял образ жизни и «пошел по Руси», то есть, собственно, стал Странником. Исходил все знаменитые обители и святые места, несколько раз побывал в Палестине.

Лет десять назад впервые замечен в Царском Селе, куда его привели какие-то высокие покровители.

Поверить в то, что царица, выросшая в Англии при дворе своей бабки королевы Виктории, могла попасть под влияние примитивного шарлатана, невозможно. Все, даже ненавистники Григория, признавали, что какая-то целительская сила у него есть и спасать царевича от приступов кровотечения он действительно может. Просто почитатели говорили о святости и чуде, недоброжелатели — о гипнозе. Сам Зепп, человек сугубо прагматического склада, был здесь склонен встать на вторую точку зрения. Впрочем, причина беспредельного доверия царицы к сибирскому мужику для дела значения не имела. Главное, что влиятельность Странника можно было считать фактом. Хорошо бы только определить ее истинные размеры.

К исходу второго дня Теофельс располагал всеми данными, необходимыми для действий. В связи с крахом операции «Ее светлость» пришлось разработать новый сценарий. Условное название «Его святость». Modus operandi импровизационный.

Объект проживал на Гороховой, во флигеле дома 64, расположенном во дворе, вход с улицы через арку. Адрес этот был известен всему городу. Каждый день с утра перед подворотней собиралась и ждала толпа: попрошайки в расчете на милостыню, простаки в надежде на чудеса, зеваки просто так, из любопытства.

Посторонним во двор хода не было. На страже стояли дворник с швейцаром и агент Охранного отделения. Еще трое шпиков дежурили в парадной.

Для столь знаменитой персоны проживание было так себе: и дом не ахти, и район захудалый. Зато близко до Царскосельского вокзала — удобно ездить во дворец.

Утром по вторникам, докладывала резидентура, Странник в сопровождении охранника ездит мыться в баню, на соседнюю улицу. Зепп собирался сначала подкатиться к святому человеку прямо в мыльне — так сказать, в натуральном виде, но выяснилось, что Григорий берет отдельный кабинет, куда не сунешься.

Ну и не надо. На миру еще лучше выйдет.

Исходную позицию он занял перед аркой. Приехал на автомобиле, вышел, закурил. Одет был в английское пальто, кепи, через плечо перекинул белый шарф. Таких любопытствующих, «из общества», среди толпы тоже хватало.

Пока дожидался, наслушался всякого-разного.

Баба одна, молодая, смазливая, рассказывала товарке:

— …Как он на меня глазищами-то зыркнет — обмерла вся. И отсюда вот, из самой утробы, горячее, сладкое. Истомно!

Пришла за новой порцией эротического переживания, констатировал Зепп и прислушался к разговору между двумя мужчинами — старичком при котомке и городским парнем.

— А я вот интересуюся, — говорил первый, — правда ли, что у Григорь Ефимыча вкруг головы как бы некое сияние?