Я оглянулся по сторонам. От былой решительности не осталось и следа. Страх сдавил горло. Если мне сейчас отказаться от его предложения, он скажет, что струсил, а если молча уехать, то в какую сторону? Я только сейчас понял, что в лесу не могу ориентироваться.

– Ты что утонуть захотел?

– Где, в болоте? – удивился Данила. Он меня успокоил. – Да, я не об этом раздумывал, не бойся, я думал, что мы будем с Рублевым делать? Там ведь правда икона на стене висела. И бабка не подсказала, что это… Только перекрестилась на нее… Тьфу старая кикимора, теперь тащись по воде на тот край.

– Но ты же сказал, что мы даже ног не замочим.

– Сказал! – Данила посмотрел на меня, как на чумного, – хочешь на саночках кататься и не перевернуться? Так не бывает!

Честно говоря, я начал сожалеть, что влез в эту авантюру. Прокатиться захотелось, новые места посмотреть! Теперь смотри, хоть заешься, кругом одни болота и ничего более. Что я в них еще недавно находил такое прекрасное? Волны зеленые колышутся. Озера прозрачные зарастают. Ледники тают! Тьфу, идиот. Вот оказывается, как можно самому себе мозги запудрить. А теперь ни в зад, ни вперед, хоть волком вой посреди ставшего вдруг чужим, бескрайнего леса. Стой и жди, что этот стратег решит.

– Да тут близко. Где-то здесь под деревьями мы с бабкой две слеги оставляли… Слезай, – стал командовать мой дружок.

Я понял, что он принял окончательное решение. И как бы в подтверждение моей мысли, Данила заявил: – Если мы с тобой, этих двух артистов не опередим, они этот скит в два дня раскрутят.

Я усомнился.

– Но ты же пустил Князя по ложному следу. А каскадер Андрей, так тот вообще ни ухом, ни рылом.

Данила привязал коней к дереву и, вручив мне подобранную под деревом слегу, сказал:

– Если собаки взяли правильный след, их теперь ничем не собьешь.

– Какие собаки? – удивился я.

– Ты видал, как ханский пес – посол, по следу, за нами, точно вышел на деревню?

– Ну?

– Палки гну. Он в этот скит, может быть, еще раньше Князя доберется. У них, между прочим, у этих гробокопателей нюх, особенный. И плакал тогда наш Андрей Рублев. Вот тогда уж точно посол, продаст икону и будет греть пузо где-нибудь на Багамах, а в это время на его конюшне Великий Князь из шапки Мономаха станет кормить его коня. Или будет наоборот. Клянусь, один Князь, другого обязательно наймет, чтобы хвастаться перед друзьями, что у него на конюшне князь. Слазь!

Добил меня Данила. Во мне сразу проснулся частнособственнический инстинкт. Оказывается он намного сильнее страха, вот не знал. Икона должны быть только нашей.

– Пилить, надеюсь ее не будем? – спросил я Данилу.

Он обрадовался.

– Так ты идешь?

– Ага!

– Тогда раздевайся!

– Зачем?

– Чтобы одежду не испачкать!

Так я влез в эту болотную авантюру. Данилин княжеский наряд и мою одежду инока мы спрятали под деревом. Кто ни разу не ходил со слегой по колышущемуся под тобой травяному батуту, тому я советую никогда этого не делать. Это не Арбат, и не Тверская, и даже не обычная проселочная дорога. Когда мы тронулись, сначала под ногами пружинила трава и мох, затем появилась вода и намокли ноги. Но не это было самое страшное. Я начал выбиваться из сил, а мой дружок только и знал, что орать:

– Не отставай… Держись след в лед… Скоро дойдем.

Мы с ним гребли уже почти по пояс в зеленоватой жиже, когда впереди показался островок с чахлым кустом можжевельника.

– Перекур! – первым заорал Данила и бросился на сухую землю. Следом за ним и я вылез из болотной грязи. Бездонное синее небо простиралось над нами. Я упал на сухую траву, собираясь всласть передохнуть, когда у меня за спиной, с другой стороны островка раздался бульк. Болотные газы, мелькнула усталая мысль. Однако, когда я глянул на Данилу, мне стало нехорошо.

Глаза у него округлились и повылезали из орбит, а открытый рот, никак не мог закрыться и выбивал на зубах чечетку. От страха у меня мороз по коже пробежал. Что он там увидел? Я скосил глаза! Если змея, то куда с этой кочки денешься? Наконец я медленно, чтобы не потревожить земноводного гада, стал поворачивать голову. Боже мой! Что это? Не врал, оказывается Князь, про утопленников, по тысяче лет сохраняющихся в торфе без доступа кислорода.

На нас с Данилой, пуча глаза, смотрел из болота мертвец. Он и правда был похож на живого. Из тины торчала только его голова, да еще почему-то руки у него были вытянуты вперед, в сторону куста можжевельника. Он за него держался. Мне показалось, как две тысячи лет он вцепился в хилую ветку, так до сих пор и не может ее отпустить.

– Кто это? – я передернл от страха и неожиданности плечами.

– У…у…упырь! – побледневшими губами прошептал мой дружок.

– А…а…у…у?

– Иконы стережет! Мне бабка как-то говорила, что тот, кто ограбит скит, обязательно в болоте утонет.

– Ты…, ты думаешь, он нас подстерегал?

– Кто?

– У…упырь?

Мой приятель раньше меня пришел в себя. Он немного отошел от страха и внимательно гляделся в мертвеца.

– Нет, это не упырь, это утопленник! – авторитетно заявил Данила. Под напором волны возмущения к покойнику, бледность начала сходить с его испуганного лица. – Видишь, с той стороны болота шел, и провалился в прорву. Не бойся, – стал он меня успокаивать, – я в церкви, при отпевании на таких тыщами насмотрелся, их каждый год по нескольку штук тонет… Интересно, что он нес?

Данила успокоился и, подойдя поближе к кусту можжевельника, обрадовано закричал:

– Я что говорил?.. Макс, глянь, он икону со скита утащил… Так ему и надо, не будешь чужие вещи трогать.

Мой дружок поднимал с травы почернелую доску, величиной с крышку погреба. Я разглядел, что она с обратной стороны была укреплена шпонками, узкими кусочками дерева. Точно – икона! Данила заулыбался и погрозил кулаком торчащей из воды голове.

– У…у…у, дохляк, сиди здесь еще тыщу триста лет.

И вдруг, когда он это заявил, голова сморгнула и медленно, медленно раскрыла рот. Однако ни одного звука не вылетело из открывшегося зевла утопленника. Со страху я чуть не подмял своего приятеля.

– Ты чего? – удивился он.

– Он живой!

Данила обернулся и внимательно посмотрел на застывшую в неподвижности голову.

– У мертвецов бывает, посмертные судороги, – с ученым видом знатока заявил мой дружок. – Мышцы ослабли – рот открылся! Сейчас воды нальется и снова утонет. Не боись. И так будет тыщу лет, как поплавок, туда – сюда.

Но я, тянул и тянул его за руку. Мне непонятна была логика моего приятеля. Явно же было видно, что тоненькая ветка с куста можжевельника, натянутая как струна уходит в болотную грязь. И за нее держится утопленник. Не может быть тысячу лет можжевельнику. Вот, что не мог я членораздельно втолковать своему другу. Логика в моих рассуждениях была, а слов не находилась. Я еще раз со страхом оглянулся назад. Рот утопленника был открыт в немом крике, но ни одного звука не вырывалось оттуда. Он еще раз сморгнул, и мне показалось, что по его щеке скатилась слеза. Я насильно развернул своего друга в обратную сторону.

– Он живой!

Данила долго всматривался в утопленника, но у того не дрогнул ни один мускул на лице, и только зрачки глаз стали еще больше.

– Не смотри на него, – посоветовал мне мой дружок, – а то еще ночью приснится.

Мой приятель поднял икону и подтолкнул меня в спину.

– Пошли!

Пару раз оглянувшись назад, я взялся за слегу. Хорошо, что мы по дурости не полезли в самую трясину, вот был бы подарок деду с бабкой, когда бы я вечером не явился домой. Обратная дорога, мне показалась дорогой в рай. Не успели мы пройти и пятидесяти шагов, как за нашей спиной раздался душераздирающий крик. Ничего подобного в своей жизни мне не приходилось слышать. Это был и вой, и мольба, и ярость, и прощальный клич раненого насмерть животного.

– Ско…о…ты!

Мне показалось, нас пригвоздили к позорному столбу, мы моментально приросли к месту. Голос несся с того островка, который мы с Данилой покинули минуту назад.