— Еще бы, сударь, — поддакнула я и протянула бокал, чтобы он налил еще, раз уж это ему так нравилось. — Всегда приятно, чтобы о тебе пеклись, особенно когда ты молодой. В старости ничего иного не остается, как думать о себе самому, потому что другие... Вот, скажем, я... С тех пор как умер мой бедный Жорж...

— Выпейте еще, мадам Франсинэ. Тетушка Нины живет далеко и только присылает цыплят... с ней не впутаешься в какие-нибудь семейные дрязги.

Я сильно опьянела и уже даже не боялась, что войдет мсье Родолос и увидит, как я расселась здесь, на кухне, с одним из гостей. Мне так нравилось смотреть на мсье Бебе, слушать его смех, немного пронзительный, должно быть, от выпивки. И ему тоже нравилось, как я на него смотрю, хотя вначале мне и показалось, что он немного настороже, но потом он только улыбался и пил, да смотрел на меня. Я знала, что он ужасно пьян, потому что Алиса мне рассказала, сколько всего они выпили, и к тому же у мсье Бебе так странно сверкали глаза. Да если бы он не был пьян, то с какой бы стати сидел на кухне со старухой вроде меня? Но ведь остальные тоже были пьяные, а только мсье Бебе составил мне компанию, налил выпить и погладил по голове, хотя в этом-то что уж хорошего... Мне было так приятно с мсье Бебе, и я все смотрела на него и смотрела, а ему нравилось, когда на него смотрят, потому что пару раз он повернулся в профиль, а нос у него был такой красивый, прямо, как у статуи. Да и весь он был как статуя, особенно в своем белом наряде. Даже пил он белую жидкость, и был такой бледный, что я за него испугалась. Видно было, что он все время сидит взаперти, как многие из нынешних молодых. Хотелось сказать ему об этом, но кто я такая, чтобы давать советы господину, да к тому же момент я упустила, потому что дверь растворилась с грохотом и вошел мсье Лулу, волоча за собой дога, вокруг шеи которого была обмотана вместо поводка перекрученная занавеска. Был он еще пьянее, чем мсье Бебе, и чуть не упал, когда дог завертелся вокруг него и запутал ему ноги занавеской. В коридоре послышались голоса, и появился седой господин, должно быть, мсье Розэ, а за ним тотчас же — мадам Розэ, вся красная, возбужденная, а с ней — худой юноша с волосами такими черными, каких я никогда и не видела. Все бросились помогать мсье Лулу, который никак не мог выпутаться из-под дога и занавески, — все смеялись, кричали, отпускали шуточки. Никто на меня и внимания не обратил — вот только мадам Розэ заметила и перестала смеяться. Я не расслышала, что она сказала седому господину, который взглянул на мой бокал (он был пустой, но бутылка стояла рядом), и мсье Розэ посмотрел на мсье Бебе и погрозил пальцем, а мсье Бебе подмигнул ему, откинулся на спинку стула и весело расхохотался. Я совсем была сбита с толку, и мне показалось, что лучше всего будет встать, поклониться и отойти в сторонку. Мадам Розэ вышла из кухни, а через минуту появились Алиса и мсье Родолос и сделали знак следовать за ними. Я снова поклонилась всем, кто был в кухне, но не думаю, чтобы кто-то это увидел, потому что они утешали мсье Лулу, который вдруг расплакался и стал бормотать что-то невнятное, тыча пальцем в мсье Бебе. Единственное, что помнится, — это заливистый смех мсье Бебе, который откинулся на спинку стула и все хохотал, хохотал.

Алиса подождала, пока я сниму фартук, а мсье Родолос вручил мне шестьсот франков. На улице падал снег, метро было уже давно закрыто. Мне пришлось больше часа добираться домой пешком, но меня согревало виски и воспоминание о стольких вещах, и то, как чудесно посидела я на кухне под конец праздника.

Время летит, как любит повторять Гюстав. Кажется, еще понедельник — ан, глядишь, уж пятница. Едва кончилась осень — не успеешь обернуться, как лето в разгаре. Всякий раз, как Робер появляется у меня и спрашивает, не надо ли почистить камин (Робер такой добрый, берет с меня только половину того, что получает от других жильцов), мне вдруг как стукнет в голову — да ведь зима уже, как говорится, на пороге. Поэтому я и не помню как следует, сколько времени прошло, пока я снова не увидела мсье Розэ. Пришел он в сумерках, почти в тот же час, что и мадам Розэ когда-то давно. И он тоже начал с того, что сказал, будто пришел потому, что мадам Бошамп меня порекомендовала, и уселся на стул в каком-то смущении. В моем доме никто не чувствует себя в своей тарелке — даже я сама, когда приходят посторонние. Начинаю тереть себе руки, будто они грязные, а потом вдруг мне приходит в голову, что гости-то, поди, и впрямь подумают, будто руки у меня грязные, — и тут уж я не знаю, куда и девать себя. Хорошо еще, мсье Розэ был так же смущен, как и я, только притворялся получше. Мерно стучал палкой в пол, от чего Минуш до смерти перепугалась, и смотрел во все стороны, только чтобы не глянуть мне в глаза. Я уж не знала, какому святому молиться, потому что это в первый раз важный господин так смущался передо мной, а я не знала, что в таких случаях полагается делать, — может, предложить чашечку чаю.

— Нет, нет, спасибо, — отмахнулся он нетерпеливо. — Я пришел по просьбе моей жены... Вы, конечно, помните меня.

— Еще бы, мсье Розэ. Тот праздник в вашем доме... столько гостей...

— Да. Тот праздник. Вот именно... То есть, я хочу сказать, мой визит никак не связан с тем праздником, но в прошлый раз вы очень помогли нам, мадам...

— Франсинэ, к вашим услугам.

— Мадам Франсинэ, вот именно. Моя жена подумала... Видите ли, вопрос деликатный. Прежде всего хочу успокоить вас. То, что я собираюсь вам предложить, вовсе не является... как это сказать... противозаконным.

— Противозаконным, мсье Розэ?

— Ах, знаете ли, в нынешние времена... Но повторяю вам: вопрос очень деликатный, однако в конечном счете в этом нет ничего дурного. Моя жена обо всем знает и дала свое согласие. Я упоминаю об этом, чтобы успокоить вас.

— Если мадам Розэ согласна, мне это будто елей на душу, — поддакнула я, чтобы он перестал смущаться, хотя я не очень-то много знала о мадам Розэ, да и скорее недолюбливала ее.

— Короче говоря, дело вот в чем, мадам... Франсинэ, да-да, именно так: мадам Франсинэ. Один из наших друзей... лучше сказать, знакомых погиб недавно при весьма специфических обстоятельствах.

— Ах, мсье Розэ! Мои искренние соболезнования.

— Благодарю вас, — кивнул мсье Розэ, и тут его как-то странно перекосило: будто он сейчас закричит от ярости или расплачется. Просто безумный какой-то оскал — я даже перепугалась. К счастью, дверь была полуоткрыта, а рядом со мной мастерская Фреснэ.

— Этот господин... речь идет об очень известном модельере... жил один, то есть вдали от родных, понимаете? У него не было никого, кроме друзей, потому что клиенты, знаете ли, в подобных случаях не в счет. И вот, по целому ряду причин, которые долго объяснять, мы, его друзья, подумали, что во время погребальной церемонии...

Как красно он говорил! Взвешивал каждое слово, мерно постукивая по полу своей палкой, и ни разу не взглянул на меня. Будто слушаешь новости по радио, только мсье Розэ говорил медленнее, да и видно было, что он не по бумажке читает. Значит, и умения у него больше. Я пришла в такой восторг, что осмелела и придвинула поближе стул. Будто бы тепло разлилось у меня внутри от одной мысли о том, что такой важный господин пришел просить меня об услуге, в чем бы она ни заключалась. И я помирала от страха и терла себе руки, не зная, куда их девать.

— Нам показалось, — продолжал мсье Розэ, — что погребальная церемония, которую почтят своим присутствием только его друзья, к тому же малочисленные... скажем, не будет достаточно представительной для такого лица... и не выразит в достаточной мере той скорби (именно скорби), какую вызвала его кончина... Вы меня понимаете? Нам показалось, что если бы вы смогли присутствовать на поминках и, естественно, на похоронах... скажем, в качестве близкой родственницы покойного... понимаете, о чем я? Очень близкой родственницы... скажем, тети... я бы даже осмелился предложить...