– Вот они, гримасы феминизма, – резюмировала Ира.

Про Александра по-прежнему ничего.

Анастасии было совершенно нечего делать дома. Ну совершенно. Она кое-как разложила покупки, до которых давно не доходили руки, и сгребла вещи, наваленные на электронные весы.

«Ага, – подумала она, снимая домашние тапочки. – Сейчас».

Высветившаяся цифра была столь кошмарна, что Анастасия ойкнула.

– Восемьдесят три килограмма, – проговорила она вслух. – Восемьдесят три. Ааааа!

Телефон проиграл длинную красивую мелодию, принимая эсэмэску. Радуясь, что можно отвлечься и не думать о весе, Анастасия раскрыла раскладушку.

«Ты будешь последней», – прочитала она.

Она закрыла телефон и задумалась. Текст ей не понравился.

«С чего это я самая последняя? – подумала Анастасия с неудовольствием. – Почему? Я лузер, что ли?»

Она посмотрела на телефон отправителя. Сообщение пришло из Интернета. Подписи не было. Анастасия махнула рукой и принялась одеваться. Она решила съездить в торговый центр и купить себе скакалку.

– Где ее сумка? – спросила Марина.

Мертвая Ульяна была снова прикрыта одеждой. Марина держала в руках ультрафиолетовую лампу.

– Нету, – покачал головой Валерианов, надуваясь для того, чтобы высморкаться. – Ищут. Но я не сомневаюсь, что вскоре найдут в мусорном бачке где-нибудь неподалеку. Ибо преступления исполнены под копирку. Это маньяк. Мы имеем дело с серийным убийцей. Он убивает для удовольствия. Видимо, некрофил. Ибо жертвы – молодые девушки.

Он высморкался с таким громким и низким звуком, что показалось, будто это сигналит автомобиль.

– Эти девушки ходили со мной на семинар, – сказала Марина. – И тележку с первой жертвой подкатили к нашей с Димой машине. Это кто-то рядом. Это кто-то почти свой.

Повисла тяжелая тишина.

– Кто там следующая? Лиза? – спросил Дима.

– Да, – кивнула Марина. – Хочешь, расскажу тебе самый худший сценарий? Он затаится. Лизу не убьют ни сегодня, ни завтра. Но через полгода, когда острота восприятия спадет, и мы решим, будто все уже позади...

Марина поежилась.

– Я чувствую себя так, словно посещением семинара открыла ящик Пандоры. Что-то вылетело и беспощадно разит.

– Я согласен с тобой. Как формируется список? Почему Лиза была «следующей», а убили Ульяну?

– Надо найти сумку Ульяны. Там должен лежать телефон. А в телефоне будет сообщение типа: «Сейчас твоя очередь, готовься».

Вероника рассматривала свои детские фотографии. Вот она, юный ангелочек, стоит с букетом цветов и двумя бантами на линейке в первом классе. Вот она же – на море в смешном цветастом купальничке. Вот ей четырнадцать, и рядом с ней стоит мать.

– Я должна сказать тебе правду, доченька, – сказала мама, когда Веронике исполнилось пятнадцать, – к сожалению, ты у меня родилась уродливой. Но я дарю тебе книжку «С косметикой к красоте», она тебе поможет. Посмотри на эту картинку с бледной, неинтересной девушкой с неправильными чертами лица. А теперь на нее же после визита к визажисту! Красотка. Поэтому неважно, красивая ли ты на самом деле. На лице, как на листе бумаги, можно нарисовать все, что угодно.

Вероника помнила, как читала книжку и рассматривала себя в зеркало всю ночь напролет. Как купила первый косметический набор. Как училась наносить тушь слой за слоем. И ни разу, ни единого раза у Вероники не возник вопрос – а что, если мама не права? А что, если она, Вероника, вовсе не уродлива?

Петр уже открыл дверь, когда услышал за спиной сдержанные рыдания.

– Ты что? – спросил он Евгению, вернувшись и остановившись на пороге кухни. – Сильная женщина плачет у окна?

Евгения подняла голову, кутаясь в платье, пуговиц на котором уже не было.

– Вас это не касается, молодой человек, – холодно сказала она, подошла к столу, переступив через мусор, взяла в руки терку и принялась тереть морковку. – Вас больше ничего не касается. Я желаю вам всего доброго.

– Это официальное прощание? – спросил Петр.

Платье Евгении распахнулось, Евгения его запахнула, оно распахнулось опять.

– Я вижу, что вы заняты морковкой, – сказал Петр. – Так и до чеснока очередь дойдет.

– С вами уже попрощались.

– И снова здравствуйте.

Петр снял обувь, которую успел надеть, подошел к ней, снял платье и повесил его на плечики в прихожей.

– Тебе так будет удобнее, – сказал он, – кстати, доску надо положить параллельно краю стола, и три не с этой стороны, где мелкие острые края, как будто броню пробило шрапнелью, а там, где есть ряд аккуратных выемок, похожих на черепичную крышу. Ты трешь не оптимально, много морковки остается на зазубринах.

Он взял ее за плечо, крепко, надежно, уверенно, развернул терку нужной стороной. И Евгения вдруг почувствовала, что ей стало так спокойно и хорошо, что от этого даже расхотелось думать.

– Потом чеснок, – сказал Петр. – За чесноком дорежешь мясо. Потом возьмешь щепотку...

Очарование вмиг исчезло.

– Ты готов остаться, только если ты главный, – сказала Евгения. – Чтобы все было по-твоему. Ты тиран, сатрап, угнетатель и эксплуататор.

– Чего я только о себе сегодня не услышал, – сказал Петр. – Почти все правда.

Она стояла перед ним в одном белье и помахивала теркой.

– Это безнадежно, – сказал Петр.

– Да, я уже знаю, – согласилась Евгения. – Не понимаю, почему ты вернулся от порога.

– Ты начала плакать.

– Это тебя правда не касается.

Он пожал плечами и вышел. Она больше не плакала. Он больше не возвращался.

«Мой младший брат отправил родственникам посылку, – читала Ира блог, – в посылке был шоколадно-вафельный торт, две шоколадки и коробка с печеньем. На почте все это упаковали в коробку, напихав в коробку пенопластовых палочек. Потому что не было на почте подходящей коробки. Либо слишком большие, либо слишком маленькие. Поэтому все пространство, не занятое сладостями, и набили палочками. И родственники, представьте себе, все съели. Пять человек. Радостно собрались вокруг коробки и жевали. Ели, пока не добрались до торта. Говорят, решили, что им прислали коробочку кукурузных палочек. Но все живы, ни один кролик, короче, не пострадал».

Ира рассмеялась так громко, что на нее начали оборачиваться. Тогда она закрыла рот рукой и принялась читать дальше.

«Когда идет дождь, – писала Стекл_offa, – в спортивном клубе «Планета фитнес» принято при входе надевать на обувь синие бахилы, такие точно, как в аэропортах выдают, когда через рамку проходишь, а обувь проезжает в ящичке через рентген-аппарат. Еще такие бахилы выдают на станциях переливания крови. Так вот. Надеваю сегодня в фитнес-клубе бахилы. И забываю их на выходе снять. Так и иду по улице. Ребенок рядом скачет. И хоть бы намекнул! Нет, ни я, ни малыш ничего не замечаем. Зато замечают окружающие. И смотрят. Пристально так. То на мои ноги, то на меня. Пока на мои ноги смотрели только мужчины, я не нервничала. Но когда начали и тетки внимательно меня разглядывать, у меня появилось подозрение – что-то не так, ведь тетки мною никогда раньше не интересовались. Увидела наконец бахилы, сняла, выбросила, и теперь гадаю, что же они обо мне думали».

– Смешно, – сказала сама себе Ира, – но где же обещанный пост про Александра?

Она принялась читать дальше.

«Моему сыну шесть. Сегодня на детской площадке он долго уговаривал хорошенькую девочку с кудряшками скатываться с ним с горки в обнимку. Сначала девочка отнекивалась и кокетничала, потом согласилась, и они некоторое время вместе скатывались, визжа и смеясь. Дальше моему сыну с ней скатываться надоело, хотя девочка только вошла во вкус. А сын уже захотел идти на море, помахал ей ручкой, развернулся и ушел».

– Прямо маленькая драма, – подумала Ира и снова отправилась к кофейному автомату.