Лиза часто начинала рисовать либо с самого светлого, либо с самого темного места картины. Но сейчас она перво-наперво нарисовала большой зеленый лист. Цветы в вазе Лиза не меняла, для разных картин она часто использовала одну и ту же натуру. Каждый раз все получалось совсем по-другому. Иногда и цветов-то не было, только иглы. А иногда на первый план выходили нежные, прозрачные, трепетные и ароматные лепестки.

Валерианов стоял у тележки, мрачный как туча. Вокруг роились криминалисты, и было их гораздо больше, чем в первый раз. В руке майор сжимал носовой платочек, но ему было так нехорошо, что сморкаться не хотелось.

– Ее также опознали на кассе, как и Киру, – сообщил майор. – Ульяна обладала яркой и запоминающейся внешностью, ее не могли не заметить. Убита она была уже после того, как оплатила покупки. Более того. На камерах видеонаблюдения на парковке видно, как кто-то толкает тележку, в которой потом оказался труп Ульяны, от дверей торгового центра до той точки, где пожилая пара обнаружила тело. То есть убийство произошло в самом магазине, а не в магазине на парковке. Я ничего не понимаю. Где? Как это могло произойти? Торговый центр, все просматривается, везде охрана! Если невозможное происходит дважды, то мне легче поверить, что я сошел с ума, чем пытаться понять, как это могло случиться.

Он наконец-то высморкал левую ноздрю, оставив правую на потом. Марина и Дима смотрели на тележку. Из-под одежды торчала женская рука. На пальце было красивое кольцо с крупным розовым камнем.

– Я как раз получил информацию про Лизу, художницу вашу, – продолжил Валерианов. – В свое время желтая пресса писала, что она попала в больницу с резаными ранами на груди. Ходили слухи, что это сделал ее бойфренд, но сама Лиза в милицию не обращалась и комментариев не давала. Дочитал и сразу же – бац! Звонок. Найдено тело Ульяны. А ведь версия по поводу виновности Даши Цукерман...

– Кстати, – спросила Марина, – не может быть так, чтобы Даша, поняв, что на ней пылает головной убор, срочно убила еще кого-то для отвлечения внимания?

– Даша под наблюдением, – ответил Валерианов. – Она последние несколько часов только и делает, что общается с разными адвокатами. Все время на виду.

– Меня больше интересует сам Филипп Цукерман, – сказал Дима, – он сейчас в Лондоне. Вернется, по слухам, послезавтра. С ним обязательно надо поговорить.

Марина подошла к тележке и отбросила одежду. Мертвое и поразительно красивое лицо Ульяны смотрело на нее открытыми неживыми глазами. Кожа уже приобрела смертельную бледность, кровь отхлынула, ресницы казались пушистыми, как ветки новогодней ели. Губы, накрашенные помадой, выглядели кукольными. Ульяна была невероятно, поразительно, потрясающе красива.

«Музей восковых фигур», – подумала Марина.

– Может, она была убита в туалете? – предположила Марина.

Дима подозрительно посмотрел на нее.

– Это самый лучший вариант, – продолжила Марина. – Тем более – помнишь? В туалете моего магазина тоже было убийство.

– Ну как в туалете можно убить, если там почти всегда очередь и уборщица с тряпкой?

– А может, в этот момент как раз никого и не было?

Криминалисты изучали парковку, светя ультрафиолетовыми лампами.

– Пойдем осмотрим торговый центр, – предложил Дима. – Нам надо понять, где убили и Киру, и Ульяну. Дважды преступление с одним почерком, в двух разных магазинах. Мало того что мы должны понять, почему этих девушек убили одну за другой, так еще и надо понять, где именно это произошло. Так, возможно, мы выйдем на того, кто это сделал.

– Ты прав, – сказала Марина.

А потом подошла к криминалисту и взяла у него ультрафиолетовую лампу.

Евгения обвивала руками шею Петра, и чем дальше, тем прижималась плотнее, закинув руку, согнутую в локте. Поняв, что задушить его у нее не хватит сил, она с силой ударила его коленом в пах, промахнулась, и была резко придавлена к полу.

– Никакой морковки, – прокричала она, извиваясь, – и никакого насилия. Понял?!

«Не сметь командовать!» – промелькнула в голове у Петра старая шутка. Но смешно не стало.

– Комнатные собачки должны слушаться своих хозяев, – сказала Евгения. – Гавкать, когда им скажут «голос», тапочки приносить и лизать руки. А ты что делаешь?

– Пуделем не буду, – сказал Петр и придавил ее сильнее. – Домашний комнатный муж, приученный к туалету, это не про меня. Я даже ирландским волкодавом для тебя не готов быть. Только человеком. Хотя бы на равных.

– А не хотя бы?

– Если не хотя бы, то главным буду я.

– И чего ты пытаешься добиться физической силой? Глупыш. Мамонты были очень сильны, только где они сейчас, эти мамонты?

– Разговор приобретает уродливые формы, – заметил Петр, – естественно-научные притом. Мы же не будем выяснять, чем самка орангутана отличается от человека.

– Надо решать вопросы цивилизованным путем, – заявила Евгения. – Дай мне, наконец, встать из кучи мусора. Ты свинья!

– Хрюк.

– Убери руки.

– Хрюк!

– И ноги!

– Хрю-ю-юк.

– Хорошо, мы напишем список обязанностей для каждого и повесим на видное место.

– И список наказаний за проступки.

– Это еще зачем?

Петр встал и отряхнулся. Евгения села на пол и принялась вытаскивать из прически набившуюся туда шелуху от семечек.

– Я готов оказать тебе большую услугу, – сказал Петр, – могу рассказать, почему ты, такая в целом симпатичная, стройная и умная, никак не можешь найти себе мужчину. Насколько, что вынуждена вытаскивать из тюрьмы человека, подозреваемого в совершении уголовного преступления, и вести его к себе домой. Это признак последней стадии отчаяния, как я понимаю.

– Уходи, – Евгения не вынесла его. – Я передумала брать тебя в мужья. Найду кого-нибудь другого.

– Не хочешь меня выслушать?

На столе лежало недорезанное мясо, почищенная морковка и два зубчика чеснока.

– Не хочу. Ты – как все. Хочешь быть главным. Хочешь давить силой. Раб общественных установок. Неблагодарная скотина притом. Готов в ответ на хорошее отношение сесть на шею и свесить ножки. Отхватить руку по локоть. Не хочу метать бисер перед свиньей.

– Хрюк.

– Также я не хочу больше лежать в куче мусора. И засосов больше не хочу.

– Слушай, – сказал Петр. – Я тебе благодарен. Если бы ты только дала мне возможность...

– Тебе надо было, чтобы я резала морковку. Я только-только предоставила тебе свободу, кров и работу, а ты – морковку! Мелочное, незрелое, убогое существо.

Мелочное, незрелое и убогое существо гордо пошло к выходу.

– Ну где же про Александра, ну где? – вопрошала Ира.

«В Китае самоубийца залез на мост и собрался прыгать, но колебался, – читала она блог Стекл_offoй. – И тогда проходящий мимо пенсионер пожал потенциальному самоубийце руку и столкнул его вниз, «потому что он нарушал общественный порядок». В итоге все живы, к счастью. Вспоминается еще одна история, – продолжала Стекл_offa, – в Америке девушка собиралась прыгать с моста. Час собиралась, два собиралась, три собиралась... Мост, разумеется, перекрыли. Все ждут, значит. Пробка на много километров. Через несколько часов доведенные до отчаянья водители собрались на берегу возле реки и начали скандировать «прыгай-прыгай-прыгай». Девушка прыгнула. Все тоже, к счастью, живы».

Ира живо представила себе пробку. Кто-то едет за детьми, кто-то на работу, тысячи людей опоздали на самолеты и поезда, кто-то беременный, кто-то с младенцами, кого-то тошнит, у кого– то свадьба, кого-то надо достать из застрявшего лифта, кто-то просто в туалет хочет.

«Да, эгоизм – это нехорошо», – подумала Ира.

Она принялась читать дальше.

«Были сегодня с малышом на Елагином острове, – было написано в блоге, – катались на водных велосипедах. Ребенок у меня азартный, мы пытались всех обогнать, летит наш велосипед по волнам, летит и обгоняет троицу на лодке. Два парня и девушка. Девушка гребет, она вся в мыле. Потная, на щеках красные пятна. Ей дают руководящие указания, как грести».