Телефон Иры пропищал трижды и выключился. Но мелочи ее не интересовали. Она наконец-то приближалась к разгадке, кто такой Александр, она в этом не сомневалась.

«Вы когда-нибудь замечали, что уши назад слышат намного лучше, чем вперед? – спрашивала своих френдов и френдесс Стекл_offa. – Мы гуляли сегодня с малышом, сын предложил мне поиграть. Я иду за ним, но время от времени отклоняюсь то вправо, то влево. Он меня не видит, он в капюшоне, но по звукам шагов тоже принимает вправо или влево в зависимости от моих действий. И, знаете ли, он ни разу не ошибся, хотя я старалась идти максимально тихо. Потом мы поменялись местами. Я пошла впереди. Оказалось, что действия человека, идущего сзади, слышны намного лучше, чем человека, который находится перед глазами. Легчайшие оттенки звуков, шелест брюк, дыхание... на порядок лучше, когда издающий звуки объект находится за спиной. Вот, оказывается, для чего на самом деле нужны уши – для того, чтобы контролировать ситуацию сзади».

«Занятно, но не про Александра», – подумала Ира и начала читать дальше. Пост был о ревности и необоснованных подозрениях.

«Как все не слишком интеллектуальные люди, – писала Стекл_offa, – я часто делаю из фактов неправильные выводы. Радует, что я не одна такая. Нас таких много, считай, половина человечества. Нашему сыну было полгода, когда мой бывший супруг начал три раза в неделю по вечерам ездить в бар. Не один, разумеется. А со своим лучшим другом. Я относилась к этому со спокойной безмятежностью, пока однажды мне не позвонила жена лучшего друга.

– Дорогая, – спросила она, – твой где?

– Там же, где и твой, – ответила я, – в баре. Пабе ирландском то бишь.

– А ты в этом уверена? – спросила она.

Я, знаете ли, задумалась.

– А почему у них телефоны выключены? – продолжает жена друга.

Звоню. Выключен телефон.

– Они у них все время выключены, – говорит жена. – Поехали, проверим. Так не бывает. Чтобы еще и телефоны выключены! Сто процентов – их там, в баре, нет. Вопрос, где они! И с кем!

В голосе истерические нотки.

– Да, – говорю, – сейчас. Уже одеваюсь.

И вот вваливаемся мы в паб, две нервные тридцатилетние тетки с большими глазищами. И что мы видим? Сидят. Курят. Много пива, свиная рулька, футбол на большом экране. Мы секунд двадцать постояли на пороге и вышли назад на улицу. Даже как-то не смешно было».

Ира искренне посмеялась. Но, к сожалению, пост снова не имел к Александру никакого отношения.

Вероника сидела в парикмахерской, когда дверь открылась и вошел он – мужчина, который настойчиво предлагал ей умыться.

– Вероника, – позвал он, остановившись в дверях.

Бухгалтер начала сползать с кресла, на котором сидела, но вовремя удержалась. Парикмахер посмотрела на мужчину с явным интересом.

– Вероника, я хочу вам кое-что сказать.

Щеки Вероники залил румянец, но под слоем крема и пудры этого никто не увидел.

– Наедине? – кокетливо спросила парикмахерша. – Если нет, можете и сейчас сказать. Вероника моя давняя клиентка, так что...

– Не хочу вам мешать, – сказал мужчина, плюхнулся на диванчик и взял в руки журнал о прическах, пролистал, вздрагивая при виде причесок, похожих на воронье гнездо, а потом нашел издание об автомобилях и с удовольствием погрузился в чтение статьи о «Ладе Приоре».

– Наверное, предложение хочет сделать, – шепнула парикмахерша. – Что же вы не сказали? Намекнули бы.

Бюст Вероники затрепетал от волнения. Парикмахерша включила фен.

– Вы давно знакомы? – спросила она Веронику, поднося фен совсем близко к левому уху клиентки.

Поток воздуха был таким сильным, что ухо Вероники затрепетало на ветру, как стяг.

– Недавно, – ответила Вероника.

– И как он в постели?

Тут любопытная парикмахерша сунула фен прямо Веронике в глаз. Теперь затрепетали ресницы, которые принялись стучать друг о друга, как пальмы, застигнутые тропическим штормом.

– Я не знаю, – сказала Вероника.

– До свадьбы ни-ни? – восхитилась парикмахерша. – Какая выдержка, какая сила характера.

Теперь фен дул Веронике прямо в нос, раздувая правую ноздрю.

– А вы уже выбрали свадебное платье? А прическу? Прическа – это самое главное. Предлагаю, поднять волосы вверх и заколоть их черепаховым гребнем со стразами.

Фен дул и дул на нос Вероники, мощный поток сдувал с ее лица пудру слой за слоем.

– Ааааапхчи! – чихнула Вероника.

Чих был такой силы, что фен вместе с парикмахершей отбросило на метр. Штепсель вырвало из розетки, наступила тишина. Мужчина поднял голову и с уважением посмотрел на Веронику.

– Извините, – пробормотала женщина.

Парикмахерша отряхнулась.

– Ну, насчет прически мы договорились, – сказала она. – Ну и скидочку вам сделаю как постоянной клиентке.

Евгения Витальевна сидела в домашнем халатике, закинув ногу на ногу. Петр стоял у плиты и резал баранину кусочками примерно три на три сантиметра. На талию он повязал фартук. На голову косынку на манер банданы. В воздухе отчетливо пахло фарсом.

– Ты чего сидишь? – спросил он, помахивая в воздухе ножом. – Могла бы морковку потереть и чеснок почистить.

Евгения Витальевна сложила руки на груди. Петр повернулся к ней и прищурился.

– У нас разделение труда, – сказала она. – Я тебе кров, работу и свободу, ты все остальное.

Петр подбросил нож. Нож сделал пируэт и вонзился в деревянную разделочную доску.

– И унитаз чистить тоже я буду? – спросил он.

– Я выдам тебе резиновые перчатки.

На ее лице, совершенно обыкновенном, обрамленном волосами совершенно обычного русого цвета, подстриженными самым обычным и ничем не примечательным каре, появилась довольная улыбка. Через секунду она уже лежала на полу с выпученными глазами, придавленная коленом.

– Морковку и чеснок, – сказал Петр. – Порезать мелкими кубиками.

– Ни за что, – ответила Евгения, – я тебя не для этого завела.

– Гав, – сказал Петр, сильнее придавив Евгению Витальевну коленом к полу.

– Ногу убери, – сказала она, с трудом переводя дух и протягивая вперед ладонь.

– Нет, – сказал он.

Мусорное ведро, которое Евгения ухватила пальцами за ручку, прочертило в воздухе дугу и смачно приземлилось Петру точно в ухо. Посыпался мусор, зазвенела пустая банка из-под оливок, пакет из-под сока весело запрыгал по полу. Петр поймал руку Евгении, зажал, хрустнув ее суставами, а второй рукой снял с головы бандану. Через минуту Евгения Витальевна была надежно связана.

– А теперь обсудим, кто и что будет делать в нашей псевдосемье, – сказал Петр, вытаскивая из разделочной доски нож и присаживаясь рядом с Евгенией на корточки.

Они попали в жестокую пробку и стояли там уже полчаса.

– Лиза, где вы, у вас все в порядке? – спросила Марина в трубку. – Мы едем к вам.

– Что мне делать? – в панике говорила Лиза. – Куда мне идти, мне страшно оставаться дома! Кто-то звонил в дверной звонок. Такое впечатление, что кто-то стоит на лестнице у двери.

Ее голос был тихим и сдавленным, как будто она где-то скорчилась, спряталась, забилась под шкаф или залезла под кровать.

– Оставайтесь дома, мы едем, – сказала Марина. – Пробка. Будем через час.

– Может, ей вызвать милицию? – спросила Марина Диму.

– Не надо, – покачал он головой, – скорее всего, там никого нет, у нее просто нервы. Лиза же художник, чувствительная натура, эмоциональная. Думаю, дома ей ничего не грозит. Пусть возьмет телефон в руки и звонит ноль-два в случае, если начнут ломать дверь. Но не раньше. Впрочем, что-то мне подсказывает, что дверь ломать не будут.

Пробка продвигалась медленно, как улитка, которая проползает за час примерно тридцать сантиметров.

– Кто же это, что такое, – сказала Марина, – мы же были почти уверены, что это Даша.

– Да, странно, – кивнул Дима. – Сумку Киры забрал, фотографию Цукермана изорвал и написал сообщение Лизе о том, что она – следующая. Ты видишь логику? Я пока нет.