– Да, занимался, но это – не главное. Если проигрываешь в силе, надо головой работать. Сила – не только в руках, но и здесь. – Он потрогал пальцем лоб. – Найти такие слова для этих «крестов», чтобы они тебя не тронули. Понял?

Я кивнул.

– И нечего расстраиваться из-за всяких катафотов. Говно это все, выпендроны.

– Иди поешь чего-нибудь, – сказала Наташа.

Я зашел в ванную.

В зале Наташа негромко сказала:

– Ты это ему специально наплел, потому что не хотел с ним пойти? Скажи мне честно, я тебя пойму…

– Нет, я действительно так думаю. Пусть учится стоять за себя. Думаешь, меня никогда не обували? Всякое бывало…

*

– У нас в школе создадут общество трезвости, – сказала мама. – Приказ пришел из районо: в каждой школе должно быть общество трезвости…

Мы втроем сидели на диване – я, мама и Наташа. По телевизору шло «Время».

– …прямо на педсовете завели разговор – чтобы выбрать председателя. Селецкая предложила военрука – Семена Сергеевича, а он – ни в какую. Говорит: я употребляю.

– Что, алкоголик? – спросила Наташа.

– Ну, не алкоголик, конечно. Если бы был алкоголик, то в школе его бы никто не держал. Так, выпивает, наверно… Раз сам говорит.

– И кого потом выбрали? – спросил я.

– Ты что, всех учителей в маминой школе знаешь? – Наташа засмеялась.

– Нет, просто интересно…

– Выбрали физкультурника Гомонкова.

– Он что, не пьет вообще? – спросила Наташа.

– Не знаю. Может, и пьет. Но не отказался же…

– И что, всех учителей заставят вступить?

– Этого еще точно не знают. Как районо распорядится…

Щелкнул замок. В прихожей послышался шум. Папа заглянул в зал, оперся рукой о косяк двери.

– Ну, куда ты в ботинках? – сказала мама.

– Ладно… Спокойно… Все будет как надо…

*

В окно бабушкиной кухни был виден двор соседей, Боголюбовых. Юлька – она училась в третьем классе – подбрасывала вверх котенка и ловила. Боголюбовы держали двух котов и кошку. Раньше был еще третий, но его какие-то малые повесили на дереве у забора ремзавода.

Бабушка положила мне толстый блин, намазанный маслом, разрезала на четыре части. Я взял один кусок, стал жевать.

Стукнула дверь в прихожей, зашел дядя Жора в старых вытертых джинсах, внизу подшитых кожей, чтоб не протирались, и черном штроксовом пиджаке, с «дипломатом». Он поставил «дипломат» на пол, пожал мне руку.

– Ну, как дела? – спросил он и придвинул стул к столу.

– Какие у нас могут быть дела? – сказала бабушка. – Ты сам знаешь: с утра до вечера в огороде. Ты ж не придешь, не поможешь…

– Ты все прекрасно понимаешь, мама. Я давно сказал, что заниматься огородом надо в меру сил и интереса. Парник накрыть, картошку выкопать – это я всегда готов помочь. А в земле копаться – это не мое… А молодое поколение как поживает? – Он подмигнул мне.

– Учеба началась…

– Что-то ты без радости об этом говоришь…

– А какая может быть радость?

– Что, совсем все неинтересно? Ни один предмет не нравится?

– Не-а.

– Это плохо. Хотя и от учителей зависит. В основном от них.

Бабушка поставила дяде Жоре тарелку, положила блин – такой же, как мне.

– А у меня кое-что есть к блину. – Дядя Жора встал, наклонился к «дипломату», вынул две бутылки «Жигулевского» с желтыми наклейками. – Пиво будешь? – спросил он у меня.

– Ты что, рано ему еще пиво, – сказала бабушка. – Тем более сейчас… Воюют же, чтоб не пили…

– Немного можно, – сказал дядя Жора. – Давай два стакана.

Бабушка поставила стаканы на стол. Дядя открыл бутылку, налил мне половину, себе – полный. Мы чокнулись. Я отпил. Мне не особо нравился горький вкус пива, но раз все его пьют, значит, что-то в нем есть такое.

– Что у тебя слышно с квартирой? – спросила бабушка.

– Пока ничего. Ты же знаешь нашу систему – пока лет десять не простоишь на очереди, ничего не будет. Это как минимум – десять. Особенно, если эта очередь в районо…

– И что, так и будешь все время в общежитии? А почему ко мне не хочешь перейти? Комната свободна все равно, места хватит…

– Ты же знаешь прекрасно – я люблю независимость. А для тебя я всегда буду маленьким мальчиком, будешь стараться меня контролировать. Каждый мой шаг…

– Жениться тебе надо, Жора…

– Нет, мама, даже и не говори про это. Кто раз обжегся на молоке, тот теперь и на воду дует. Пословица глуповатая, но правильная.

*

Я писал задачу по химии в полуобщую тетрадь – «московскую», с гладкой бумагой. Мы с папой летом привезли десять штук: половину – мне, половину – Наташе. За окном мотались ветки с желтыми листьями. В зале, за закрытой дверью, говорили Леша и Наташа. Дверь спальни была тоже закрыта, и я ничего не слышал. Я отодвинул стул, подошел к двери, приоткрыл.

– …Ну и что я тебе скажу? – говорил Леша. – «Жди меня, и я вернусь», да? Два года – это долго, и я не хочу всей этой тупости: письма, слезы, обещания. Это… Ну, я не знаю, на уровне каких-нибудь колхозников…

– Я даже не задумывалась никогда, что тебе скоро в армию…

– И хорошо, что не задумывалась. Так лучше – без всяких мыслей про то, что будет завтра. Просто жить сегодняшним днем…

– Я не хочу, чтобы ты уходил…

– Как будто я хочу… Надо сказать спасибо Андропову – или кто тогда был, когда решили брать студентов? До этого же не брали, «военка» – и все…

– Ты переводишь разговор на другое. Тебе все равно… Уходишь ты, не уходишь, потому что тебе на меня наплевать…

– Это неправда, и ты это знаешь. Но я не хочу, чтобы мы себя как-то привязывали друг к другу на целых два года, ты понимаешь? Это тупо…

– Ты козел! – закричала Наташа. – Тебе на меня насрать! Ты – мудак! Пошел вон! Пошел на х…!

Я ни разу не слышал, чтоб Наташа ругалась матом. Я захлопнул дверь спальни. Резко открылась дверь зала. Леша прошел в прихожую.

*

Я и Коля обогнули аптеку, перешли улицу. На сто пятидесятом доме уже зажглись буквы «Слава КПСС». Года два назад «л» упала вниз – хорошо, что никого не убила. Новую поставили в этом году, к Первому мая. Днем было видно, что она немного меньше, а ночью, с лампочками, все буквы казались одинаковыми.

От кулинарии пахло сладким – наверно, пекли пирожки. Двухэтажный дом рядом со столовой был огорожен деревянным забором – его ремонтировали.

– Я тебе говорил, что в этом доме раньше жила моя бабушка? – спросил я. – Еще до войны…

– Что, такой старый дом? – спросил Коля.

– Да. В тридцать седьмом году его построили или в тридцать восьмом… А когда дедушка пришел с войны, они переехали в свой дом на Моторной. А знаешь, кто потом жил в той самой квартире, где бабушка?

– Нет. Откуда я знаю?

– Меленков, он у нас до четвертого класса учился. Помнишь?

– Конечно, помню. Мы с ним в один сад ходили. В пятьдесят первый…

– И ты был у него дома?

– Нет.

– А я был один раз. Там такая большущая комната, и в ней печка. И нет горячей воды, только холодная, а туалет – на улице. Потом его родокам дали квартиру на Шмидта, и они переехали…

На пустыре между автобазой и сто семидесятым «б» пацаны играли в футбол. Было темно, но поле освещал прожектор с автобазы.

– Пойдем, посмотрим, как играют? – спросил я.

– Ай, неохота.

– Ладно.

Мы перешли улицу.

– Ты в кружок свой еще будешь ходить? – спросил Коля.

– Нет.

– Почему?

– Не хочу. Надоело. В жопе я его видел…

– Еще одну «Смену» бы выиграл…

– И что я буду с ними делать? Солить? И так уже две. Могу тебе одну отдать…

– Не надо. Я все равно фотографировать не буду.

– Давай с тобой запишемся в велоспорт, а?

– Куда?

– Не знаю… Туда, где есть. Может, во Дворце пионеров. Или на «Спартаке»…

– Тебе что, нравится велоспорт?

– Ну да, а что, тебе – нет?

– Не, не очень. Сидишь на спортивном велике, как дурак – жопу вверх задрал…

– Ни фига не как дурак…

– Не, не хочу. И времени нет – сейчас буду делать приемник…