– Понял. Твой ход.
– Но ты видел? Он сильнее меня, а я не сосцал на него залупнуться. Ясно? Шах.
Прозвенели три звонка, включился радиоузел. Директор сказал:
– Внимание! Все учителя приглашаются на совещание!
– Зэ! Алгебры не будет, да? – сказал Кузьменок.
– Почему не будет? Это, может, только десять минут или пять…
– Я тебе говорю, что полчаса, а может, весь урок. Короче, доиграем, и я – домой.
На первом этаже по коридору носились малые. Я вышел на крыльцо. Там курили пацаны из девятых и десятого.
В саду цвели яблони. Трава была засыпана белыми лепестками. За деревом базарили о чем-то пацан и баба из десятого. Она хохотала.
В школе кто-то орал:
– Не выкидывайте портфель! Вы что, совсем одурели?
Из окна на третьем этаже вниз упал коричневый портфель, шлепнулся у турников, раскрылся. Из него посыпались тетрадки.
*
Поезд ехал мимо холма. На нем пацаны жгли костер. Рядом лежали их велики. Кроме нас в купе ехал дядька, по виду папин ровесник. Четвертое место было свободно.
Дядька вынул из сумки бутылку «Жигулевского», подцепил пробку открывалкой под столом, открыл.
– Пиво будете? – спросил он у папы. – Можно взять стакан у проводника…
– Нет, спасибо.
– А я вот люблю выпить пивка… Вообще, в Могилеве хорошее пиво. И не только бутылочное, но и разливное. Я раньше не ценил его, а потом, когда попробовал в других городах – ездил в командировки… Да, меня зовут Юра. А вас?
– Петя. А это – мой младший, Игорь.
– Что, к родственникам?
– Нет, я – в командировку, а его с собой взял – показать Москву…
– А я вот к сыну. Он у меня в армии служит, в Калуге. Отличный парень, очень хороший. Тяжелой атлетикой занимался, потом, правда, бросил – в техникум поступил. Технологический. Холодильные установки и оборудование. Закончил – и в армию. И все у него там в порядке. Что значит парень спортивный. Здоровье хорошее, только зрение немного попортил себе – под одеялом читал с фонариком… – Дядька сделал большой глоток пива. – Я, вообще, хотел вам сказать, что… В общем, я храплю иногда по ночам. Вы мне тогда скажите:
«Юра, не храпи». И за плечо еще можно потрогать, хорошо?
Папа кивнул.
*
Эскалатор полз вниз. Я держался за пластмассовые перила и смотрел на пассажиров на соседнем эскалаторе. Они ехали вверх. Мелькали лампы с белыми колпаками. Я спросил:
– До какой нам станции?
– До Полежаевской. Сначала едем до Горьковской, а там перейдем на Пушкинскую…
– И долго ты будешь в своем НИИ?
– Я сказал уже – постараюсь все сделать быстро…
– А может, отпустишь меня одного на Красную площадь?
– Нет, об этом не может быть и речи. Посидишь, подождешь внизу. Книгу свою почитаешь. Хорошо?
– Хорошо.
На стенах вестибюля был выложен узор из металлических трубок. В застекленной будке с окном сидела тетка-вахтерша. К будке подошел дядька с бородой и дипломатом, в вытертых джинсах, что-то сказал. Она посмотрела на него. Дядька прошел через вертушку к лифтам. Я открыл книгу Гайдара «Школа» – из списка по литературе на лето.
Начали бить куранты на башне.
– Так странно, – сказал я папе. – Даже не верится, что я на Красной площади. Столько раз ее видел по телевизору…
– Что, настоящая выглядит по-другому?
– Нет, просто как-то странно… А тебе – нет?
– Я ее видел уже много раз…
К воротам в Спасской башне подъехала черная «Волга», остановилась. Ворота открылись, машина проехала внутрь.
– Кто это может быть? – спросил я.
– Не знаю, может, какой-нибудь министр. Или замминистра.
– А Горбачев тоже здесь ездит?
– Наверно.
Я вынул «Смену», щелкнул Спасскую башню, Мавзолей, кусок зубчатой стены, церковь на краю площади.
Мы подошли поближе к церкви. Папа встал на фоне у памятника, я щелкнул его. На памятнике было написано: «Гражданину Минину и князю Пожарскому благодарная Россiя» и год: «1818».
*
Столики кафе стояли прямо на улице. В углу, возле кухни, было дымно – жарился шашлык. К нам подошел грузин-официант – толстый, с седыми усами и висками.
– Две порции шашлыка, бокал пива, сто пятьдесят водки и бутылку фанты, – сказал папа.
Официант отошел.
– Он здесь, наверно, за день зарабатывает столько, сколько я за месяц.
– Откуда ты знаешь?
– Пиво и шашлыки – это всегда самое выгодное. На этом больше всего зарабатывают. Да и ВДНХ – место такое… Ладно, ерунда, дело не в этом. Главное, что я тебя сюда привез, что ты посмотришь на столицу. Если б Наташке не экзамены сдавать, взял бы и ее. Она тоже в Москве ведь еще не была…
Я взял бутылку фанты, налил в стакан. Папа поднял свою рюмку с водкой.
– Ну, давай за Москву, за нашу с тобой столицу… За самый лучший город… «Песня плывет, сердце поет, эти слова – о тебе, Москва-а-а», – напел он.
Мы чокнулись. Папа выпил водку одним глотком, запил пивом, взял вилкой кусок шашлыка.
Папа прожевал шашлык и сказал:
– Ты, Игорек, не смотри на меня так, что я водку пью. У каждого есть своя норма, которую он должен выпить за целую жизнь… Говорят, что когда человек рождается, на небе появляется звезда. А на ней, на этой звезде, стоит бочонок – это то, что он должен выпить за свою жизнь. У кого-то бочонок большой – и он пьет много. У кого-то маленький, и тогда наоборот. Но дело не в этом. Просто от судьбы не уйдешь, и сколько тебе суждено, столько ты выпьешь. Не больше, не меньше, а именно столько. Сколько бы ты там ни старался пить мало или, наоборот, много…
– А что в том бочонке?
– Как что?
– Ну, водка там, пиво или вино? Или, может, шампанское? Или смесь всего?
– Хороший вопрос. Скорее всего там знаешь что? Чистый спирт. Ведь в каждом алкогольном напитке есть свое содержание спирта: четыре процента в пиве, сорок процентов в водке, семнадцать процентов в портвейне. И от бочонка зависит не то, сколько ты выпьешь какого напитка – это было бы чересчур, так даже Госплан не умеет планировать – а содержание спирта во всех этих напитках. Вот это было бы правильно. Ты согласен?
Я кивнул.
– Так, значится, завтра с утра в НИИ подъемно-транспортной техники, а потом еще будет два часа на магазины. Надо купить колбасы обязательно – докторской… И зефир в шоколаде… И шоколадок пару штук, Наташе и маме. Здесь есть такие шоколадки… Как это они называются? «Очарование» вроде… Нет, «Вдохновение»…
*
Наш номер был в блоке с еще одним – одноместным. В комнате кроме двух кроватей и тумбочки стояло кресло с раскоряченными ножками, письменный стол и телевизор «Горизонт» на полированной тумбе. Я подошел к телевизору, нажал на красную кнопку. Он нагрелся, захрипел, на экране замелькали серые и черные полоски. Я пощелкал переключателем. Ни один канал не работал.
– Ты, значится, располагайся, – сказал папа. – А я пока умоюсь, потом – ты. И ложимся, потому что завтра еще много дел.
Папа вышел из комнаты. Я снял трубку зеленого кнопочного аппарата «VEF», набрал наугад шесть цифр. В трубке было тихо. Я набрал еще одну цифру – семерку. Послышался гудок, еще один. Что-то щелкнуло, трубку сняли.
– Аллё! – сказал взрослый женский голос. – Аллё, я вас слушаю… Не хотите разговаривать – ваше дело…
В трубке щелкнуло. Пошли короткие гудки. Я нажал на рычажок, опять набрал цифры наугад. Трубку сняла девка – может, такая, как я, по возрасту.
– Алло, – негромко сказала она. – Опять это ты, Тиша? И сколько ты будешь еще дышать в трубку? Пятый раз уже сегодня звонишь.
Я положил трубку.
*
Я спустился на площадку между первым и вторым этажами, отомкнул почтовый ящик, вынул «Комсомолку» и «Магiлеускую прауду».
Снизу поднимался Якимович. Он был в расстегнутом пиджаке, с большим толстым портфелем и как всегда пьяный.
– Здрасьте.
– Здравствуй, здравствуй. – Голос у него был некрасивый – тонкий, бабский. – А что это твоих мамы и папы не видно?
– Они отдыхать уехали. На Нарочь.
