3. Измена Не оттого, что зеркало разбилось, Не оттого, что ветер выл в трубе, Не оттого, что в мысли о тебе Уже чужое что-то просочилось, — Не оттого, совсем не оттого Я на пороге встретила его. 27 февраля 1944 «Когда уехала Елена Сергеевна Булгакова, занимаемую ею комнату передали Анне Андреевне. Это был дом на Жуковского, 54. В главном здании дома жили писатели Уткин, Луговской, Погодин и другие. В глубине двора было строение, к которому с наружной стороны была пристроена лестница, ведшая наверх, на так называемую «балахану». Там была большая комната со сплошным окном во всю длину. В противоположность «кассе» – много света и пространства. Свое новоселье Анна Андреевна отметила стихотворением «Хозяйка», которое дается в цикле «Новоселье». <…> Посвящено оно Елене Сергеевне Булгаковой. Долго я не могла понять, почему Ахматова назвала ее колдуньей. Лишь много поздней узнала, что в Ташкенте (вместе с Фаиной Григорьевной Раневской) Ахматова читала роман «Мастер и Маргарита». И кто знает, может быть, читала в этой самой комнате на балахане». Галина Козловская. «Ахматова в Ташкенте» 4. Гибель Как будто страшной песенки Веселенький припев Идет по шаткой лесенке, Разлуку одолев. Не я к нему, а он ко мне — И голуби в окне... И двор в плюще, и ты в плаще По слову моему. Не он ко мне, а я к нему — во тьму, во тьму, во тьму. 16 октября 1943 Ташкент «Когда лежит луна ломтем чарджуйской дыни...» Когда лежит луна ломтем чарджуйской дыни На краешке окна, и духота кругом, Когда закрыта дверь, и заколдован дом Воздушной веткой голубых глициний, И в чашке глиняной холодная вода, И полотенца снег, и свечка восковая Горит, как в детстве, мотыльков сзывая, Грохочет тишина, моих не слыша слов, — Тогда из черноты рембрандтовских углов Склубится что-то вдруг и спрячется туда же, Но я не встрепенусь, не испугаюсь даже... Здесь одиночество меня поймало в сети. Хозяйкин черный кот глядит, как глаз столетий, И в зеркале двойник не хочет мне помочь. Я буду сладко спать. Спокойной ночи, ночь. 28 марта 1944 Ташкент Ташкент зацветает Словно по чьему-то повеленью, Сразу стало в городе светло — Это в каждый двор по привиденью Белому и легкому вошло. И дыханье их понятней слова, А подобье их обречено Среди неба жгуче-голубого На арычное ложиться дно. – Я буду помнить звездный кров В сиянье вечных слав И маленьких баранчуков У чернокосых матерей На молодых руках. 1944 «Это рысьи глаза твои, Азия...»
Это рысьи глаза твои, Азия, Что-то высмотрели во мне, Что-то выдразнили подспудное И рожденное тишиной, И томительное, и трудное, Как полдневный термезский зной. Словно вся прапамять в сознание Раскаленной лавой текла, Словно я свои же рыдания Из чужих ладоней пила. 1945 На Смоленском кладбище А все, кого я на земле застала, Вы, века прошлого дряхлеющий посев! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Вот здесь кончалось все: обеды у Донона, Интриги и чины, балет, текущий счет... На ветхом цоколе – дворянская корона И ржавый ангелок сухие слезы льет. Восток еще лежал непознанным пространством И громыхал вдали, как грозный вражий стан, А с Запада несло викторианским чванством, Летели конфетти, и подвывал канкан... Август 1942 Дюрмень Три осени Мне летние просто невнятны улыбки, И тайны в зиме не найду, Но я наблюдала почти без ошибки Три осени в каждом году. И первая – праздничный беспорядок Вчерашнему лету назло, И листья летят, словно клочья тетрадок, И запах дымка так ладанно-сладок, Все влажно, пестро и светло. И первыми в танец вступают березы, Накинув сквозной убор, Стряхнув второпях мимолетные слезы На соседку через забор. Но эта бывает – чуть начата повесть, Секунда, минута – и вот Приходит вторая, бесстрастна, как совесть, Мрачна, как воздушный налет. Все кажутся сразу бледнее и старше, Разграблен летний уют, И труб золотых отдаленные марши В пахучем тумане плывут... И в волнах холодных его фимиама Сокрыта высокая твердь, Но ветер рванул, распахнулось – и прямо Всем стало понятно: кончается драма, И это не третья осень, а смерть. 6 ноября 1943 Ташкент «Когда я называю по привычке...» Когда я называю по привычке Моих друзей заветных имена, Всегда на этой странной перекличке Мне отвечает только тишина. 8 ноября 1943 |
