Клеопатра Александрийские чертоги Покрыла сладостная тень. Пушкин Уже целовала Антония мертвые губы, Уже на коленях пред Августом слезы лила... И предали слуги. Грохочут победные трубы Под римским орлом, и вечерняя стелется мгла. И входит последний плененный ее красотою, Высокий и статный, и шепчет в смятении он: «Тебя – как рабыню... в триумфе пошлет пред собою...» Но шеи лебяжьей все так же спокоен наклон. А завтра детей закуют. О, как мало осталось Ей дела на свете – еще с мужиком пошутить И черную змейку, как будто прощальную жалость, На смуглую грудь равнодушной рукой положить. 7 февраля 1940 Фонтанный Дом Лидия Чуковская пишет о сомнениях Ахматовой по поводу концовки этого стихотворения: « – Вы знаете,– начала она озабоченно,– уже двое людей мне сказали, что «пошутить» – нехорошо. Как думаете вы? – Чепуха,– сказала я.– Ведь это «Клеопатра» не ложноклассическая, а настоящая. Читали бы тогда Майкова, что ли… – Да, да, именно Майкова. Так я им и скажу! Все забыли Шекспира. А моя «Клеопатра» очень близка к шекспировскому тексту. Я прочитаю Лозинскому, он мне скажет правду. Он отлично знает Шекспира. – Я читала «Клеопатру» Борису Михайловичу (Эйхенбауму.– Прим. Л. Ч.) – он не возражал против «пошутить». Но он сказал такое, что я шла домой, как убитая: «последний классик». Я очень боюсь, когда так говорят…» (Чуковская Л. К. Записки об Анне Ахматовой.). Маяковский в 1913 году Я тебя в твоей не знала славе, Помню только бурный твой рассвет, Но, быть может, я сегодня вправе Вспомнить день тех отдаленных лет. Как в стихах твоих крепчали звуки, Новые роились голоса... Не ленились молодые руки, Грозные ты возводил леса. Всё, чего касался ты, казалось Не таким, как было до тех пор, То, что разрушал ты, – разрушалось, В каждом слове бился приговор. Одинок и часто недоволен, С нетерпеньем торопил судьбу, Знал, что скоро выйдешь весел, волен На свою великую борьбу. И уже отзывный гул прилива Слышался, когда ты нам читал, Дождь косил свои глаза гневливо, С городом ты в буйный спор вступал. И еще не слышанное имя Молнией влетело в душный зал, Чтобы ныне, всей страной хранимо, Зазвучать, как боевой сигнал. 3—10 марта 1940 «– Спасский без конца звонит, чтобы я написала стихи для сборника о Маяковском. – Да, подготовляется сборник. – Это было бы прекрасно – написать стихи о Маяковском. Но ведь это должно прийти. Я так не могу. Стихотворение «Маяковский в 1913 году» появилось в «Звезде» в 1940-м». Лидия Гинзбург. «Разговоры с Ахматовой» (из записных книжек) Про стихи Нарбута
Это – выжимки бессонниц, Это – свеч кривых нагар, Это – сотен белых звонниц Первый утренний удар... Это – теплый подоконник Под черниговской луной, Это – пчелы, это донник, Это пыль, и мрак, и зной. Апрель 1940 Москва Стансы Стрелецкая луна. Замоскворечье... Ночь. Как крестный ход, идут часы Страстной Недели... Я вижу страшный сон. Неужто в самом деле Никто, никто, никто не может мне помочь. В Кремле не надо жить – Преображенец прав, Там зверства древнего еще кишат микробы: Бориса дикий страх и всех иванов злобы, И самозванца спесь взамен народных прав. Апрель 1940 Москва «И вот, наперекор тому...» В лесу голосуют деревья. Н. 3. И вот, наперекор тому, Что смерть глядит в глаза, — Опять, по слову твоему, Я голосую з а: То, чтоб дверью стала дверь, Замок опять замком, Чтоб сердцем стал угрюмый зверь В груди... А дело в том, Что суждено нам всем узнать, Что значит третий год не спать, Что значит утром узнавать О тех, кто в ночь погиб. 1940 Эпиграф отсылает к строфе из стихотворения Николая Заболоцкого «Ночной сад» (1936): И сад умолк, и месяц вышел вдруг, легли внизу десятки страшных теней, и души лип вздымали кисти рук, все голосуя против преступлений. «…в «Ночном саду» деревья пытались преподать урок борьбы с тиранией. Но у железного Августа были ружья и стрелки-невидимки,– в результате восторжествовало зло. Сад умолк, наполнился страшными тенями, населяющие его существа надолго заснули. Сад заставили замолчать, но души деревьев не могли смириться со злом: «…и души лип вздымали кисти рук, / все голосуя против преступлений». Однако этот молчаливый протест душ был недостаточен. Истинный путь к спасению автор ищет в чем-то ином, более масштабном. <…> Любопытно, что советская цензура не усмотрела в стихотворении «Ночной сад» ничего крамольного, и оно дважды было опубликовано в страшном 1937 году – в журнале «Литературный современник» и во «Второй книге» Заболоцкого. А вот А. А. Ахматова поняла его второй, а лучше сказать, основной смысл, и одну из его строк, в несколько измененном виде, сделала эпиграфом своего стихотворения о сталинских репрессиях. По воспоминаниям Лидии Чуковской, в 1940 году Ахматова попросила ее запомнить это стихотворение и затем его сожгла. Эпиграфом в нем были следующие слова: «В лесу голосуют деревья. Н. Заболоцкий» <…>». Никита Заболоцкий. «Голосуя против преступлений» Надпись на книге |
