Я растратил время впустую. Шатаясь бесцельно по городу. Пытаясь соблазнить молоденьких киоскерш. На дискотеках. Перед телевизором. За видеоиграми. Валяясь в кровати до полудня. Годы и годы.

Я управился с шоколадом. Один из японцев говорил о своём фильме, который вот-вот должен был выйти в прокат(9). Он ждал важных известий из Нью-Йорка, где изучал кинематограф в университете. Маленький желтый японец, с плоским, лишенным всякого выражения лицом. Учится в Нью-Йорке. Снимает фильм. Это уж чересчур.

Я поднялся, расплатился и вышел. В ближайшем киоске купил свежий номер «Хастлера». Помчался домой заниматься онанизмом.

Наступило Рождество. На подарки у меня не было ни гроша. Правда — в качестве компенсации — вручать мне их тоже было некому. Один и без денег: похоже, я нашел решение, как не поддаться священному и неотвратимому массовому потреблению. Большие и малые праздники, как, впрочем, и обычные воскресенья, меня угнетали. Все вокруг веселились до упаду, а я не знал, куда приткнуться(10)

и в конце концов обманывал себя телевизором или наушниками моего «Сони».

Образчик неудовлетворенной домохозяйки. Возможно, я и родился, чтобы быть неудовлетворенной домохозяйкой, и в основе моих проблем лежит ошибка пола, произошедшая в момент зачатия. Смущение, которое я испытывал перед куррикулюм витэ, было вызвано, если говорить начистоту, моей недостаточной самоидентификацией. Кто я, чего ищу, куда хочу идти? Я не знал. Я никогда точно этого не знал. Я уверенно себя чувствовал, только когда писал. Вдруг Тонделли уже прочитал мои рассказы? Но писанием рассказов себя не прокормишь.

Улицы лопались, закупоренные одержимыми с работающей в мозгу одной-единственной программой: ПОТРАТИТЬ НА РОЖДЕСТВЕНСКИЕ ПОДАРКИ ТРИНАДЦАТУЮ ЗАРПЛАТУ. «ТелеМайк»

хорошо сделал свою работу. Вокруг были одни бесконечные слепки с Большого Брата Глобального Телевидения(11). Общественный контроль осуществлялся благодаря средства массовой коммуникации — через стиральный порошок, горные велосипеды, подгузники и тому подобное.

Как-то вечером я снова повстречал Энцу. Она стояла на улице Карла Альберта, прислонившись к фонарному столбу — исхудавшая, побледневшая, дошедшая до ручки.

Узнав меня. она заулыбалась, но я видел, что она улыбалась в пустоту намного раньше, чем я пробрался к ней через толпу, обремененную подарками, жиром, психосоматическими расстройствами, неврозами и токсинами.

— Ах, Вальтер, — сказала она, — знаешь, что мне подарил Чиччо на Рождество?

— Нет, не знаю. Что он тебе подарил?

Она вытащила из правого кармана куртки завернутую в фольгу коробочку.

— Первоклассная вещь. Ну не лапочка?

— С ума сойти. Что вы делаете сегодня вечером?

— Идем на дискотеку.

— А завтра?

— Идем на дискотеку.

— А на Новый год вы придумали что-нибудь?

— Наверно пойдем на дискотеку.

— Понятно.

От вопроса о Карнавале я воздержался.

31 декабря я бродил среди веселящихся толп. Всё равно из-за петард не уснешь. Но ведь, если разобраться, бой часов и шампанское — не от большого ума. Все чокаются, поздравляют друг друга, даже если год, только что ушедший, был для них очень удачным. Для многих так оно и было. Особенно для богачей, махинаторов, ловчил. Им-то всё лучше и лучше. На Карибах увеличивается опасность рака кожи из-за появления озоновой дыры? Не колебёт, изменим маршрут, прекрасно отдохнём на Мальдивах: вот и все Weltanschauung(12).

Каждое утро я раскрывал газету на разделе вакансий, но рынок труда много шансов не давал. Фирмы искали менеджеров, способных управлять не меньше, чем транснациональными корпорациями(13), или суперквалифицированных рабочих. Или же предлагалось торговать вразнос. Многие объявления просто были рассчитаны на то, чтобы заманить простаков на курсы информатики. Значит, находятся такие: мало того, что не могут работу найти, еще и готовы из собственного кармана платить за курсы, которые им никогда в жизни на фиг не пригодятся.

Мой отец при этом ходил кругами по комнате и кипятился:

— В твои годы многие уже добились положения, отвечают за себя и зарабатывают кучу денег. — говорил он моей матери, пока я завтракал.

Та уходила в магазин, не говоря ни слова.

Не знаю, как это вышло, но в конце концов я устроился работать помощником электрика. Его звали Франко, и на вид ему было лет сорок. Он работал на ENEL(14), а в сверхурочные часы делал проводку в частных домах. Франко играл на скачках, проигрывал, и ему нужны были две зарплаты.

— Сделай на этой стене штробу, от пола до потолка, — говорил он мне.

Штроба — это паз для трубки, через которую пропускают электрические провода(15). Надо было выдалбливать кирпичи и при этом постараться не угодить молотком по пальцам. Мы вкалывали с шести вечера до полуночи или до двух. Свои ставки на ипподроме он делал днем, пока работал на ENEL. Трудности возникали не столько с кирпичом, сколько с железобетонными участками стены. Железобетон поддавался с большим трудом и выстреливал прямо в глаза фонтанами острой крошки.

Несколько раз мы делали проводку в подвалах и в гаражах, стены там были сплошь железобетонные. Франко укладывал провода с шутками и прибаутками он-то к зубилу не прикасался. Я матерился. Через неделю мои руки покрылись ссадинами и кровавыми волдырями.

— Что, всю жизнь только книжки читал? Вот увидишь, у тебя тоже мозоли появятся, — смеялся Франко.

В конце месяца он даже не обмолвился о том, чтобы мне заплатить. Я выждал несколько дней, потом напомнил ему об этом.

— Мне деньги нужны, — сказал я.

— Конечно, — ответил он. — Извини, я просто забыл.

Он извлек из кармана брюк кошелек и протянул мне три стотысячные бумажки. Это за месяц работы, без всяких трудовых книжек. Я взял деньги в свои покрытые волдырями ладони.

— Я выйду на минутку купить сигарет, — сказал я.

— Так ты ж не куришь!

— Я быстро.

Я больше не вернулся. Я знал, что он не укладывается в сроки, о которых с ним договаривались. Мечтал, чтобы он сел в лужу. Но безработных хватает. На моё место он возьмет другого.

На часть заработанных денег я накупил билетов футбольного тотализатора. Каждую неделю кто-нибудь становится миллиардером. Почему бы и не я? В воскресенье вечером, как приклеенный, от начала до конца просмотрел "Весь футбол" по телевизору. Много раз совпадали четыре результата из двенадцати, несколько раз — пять, один раз — семь. Я не только ничего не выиграл, но еще и потерял деньги за билеты.

На следующее утро я заполнил кучу бланков агентств по трудоустройству. Не прошло и месяца, как нашлись два подходящих предложения: "Air France" и "Martini & Rossi". Первое мне приглянулось потому, что, как я думал, можно будет уехать жить в Париж. Второе — потому, что мне нравились рекламные щиты Мартини, и я подумал, вдруг мне удастся устроиться в их рекламную службу. Должны же они платить кому-нибудь, кто выбирал бы моделей для рекламных плакатов.

Сотрудником отдела кадров "Air France" был француз с усиками и в синем двубортном пиджаке от Ива Сен-Лорана. У него был тик правого глаза, и это на короткие мгновения, но очень сильно искажало всё его лицо.

— Итак, почему вы хотите работать в "Air France"?

— Потому что мне нравится путешествовать.

— "Air France" — не туристский лагерь.

— Да, я знаю, но ведь и не контора для бухгалтеров.

Лицо его дернулось от тика, превратившись на несколько мгновений в картину Пикассо.

— А я — бухгалтер, — сказал он, преодолев спазм.

Пара шуточек — и я упустил "Air France".