С интересом поглядывая на тропический костюм профессора, с которым знаменитые капитаны встречались на дне океана в легендарной Атлантиде, все быстро расселись в удобных креслах. Маракот подошел к магнитофону «Спутник» и церемонно обратился к гостям:

– Внимание, господа… включаю кассету с завещанием действительного члена Клуба знаменитых капитанов Тартарена из Тараскона…

Профессор нажал кнопку. В салоне зазвучал знакомый голос. Любимец Тараскона на этот раз говорил не торопясь, очень серьезно и торжественно:

«Уважаемые друзья! Я, нижеподписавшийся, Тартарен из Тараскона, находясь в здравом уме, твердой памяти и ясном фантазии, выражаю свою последнюю волю. Прошу выслушать меня внимательно. Надеюсь, что вы благополучно прибыли на экватор. Вас, наверно, удивило, что на рейде северо-западной части крупнейшего острова Галапагосского архипелага – Альбемарль на якоре стояло три парусных корабля – бриг «Леденец» Карла Фридриха Иеронима, корвет «Коршун» Василия Федоровича и галиот «Секрет» Артура Грэя. Я их спустил со страниц романов без вашего ведома и согласия. На свой страх и риск. Но думаю, что вы меня поймете и одобрите мои действия, когда узнаете цель этой операции под кодовым названием «Черепаха». Одну минуточку… Я только выпью воды, что-то пересохло в горле…»

Звякнула стеклянная пробка графина. Забулькала вода. А затем снова зазвучал в салоне парохода «Тютю-панпан» голос покорителя Альп.

«Видимо, «Черепаха» не совсем подходящее название для предстоящей вам морской экспедиции. Не спешите с выводами. Это совсем не по той причине, что я обожаю черепаший бульон, а потому, что отдаю должную дань своего восхищения исполинским черепахам Галапагосских островов, известных всему миру и обративших внимание великого Чарлза Дарвина в сентябре 1835 года; правда, в те годы он еще был молодым натуралистом. Позвольте перейти непосредственно к делу. Дик! Приготовьте гусиное перо и вахтенный журнал. Я буду говорить медленнее, чтобы вы успели записать…»

Дик Сэнд торопливо поставил на стол свою походную чернильницу, раскрыл вахтенный журнал, среди страниц которого было заложено гусиное перо.

Тартарен продолжал:

«Мы вступили в эру космических путешествий. И несмотря на это море по-прежнему манит человека… Мировой океан бороздят комфортабельные лайнеры, вмещающие тысячи пассажиров, но кроме них, отчаянные смельчаки на плотах, парусных яхтах, в одиночку или же небольшой компанией в несколько человек, совершают беспримерные плавания вокруг света, ведут борьбу со стихией, и не все остаются в живых. Задаю себе вопрос: ради чего это делается?.. А ради чего я покорял снежные вершины Альп?.. Что меня ожидало на Монблане? Утка с маслинами или куропатки с фруктами?.. Мягкое кресло у камина?.. Чашечка кофе по-турецки и эльзасский торт? Нет же! Туман. Облака. Леденящий ветер… Вот что!.. А зачем я на верблюде пересек пустыню Сахару?.. Слыхали ли вы, друзья, о капитане Уиллисе?.. Уже в почтенном возрасте – в шестьдесят лет на плоту «Семь сестричек» и в семьдесят – на плоту «Возраст не помеха» – он в одиночестве пересек Тихий океан. Но не успокоился. И в семьдесят пять лет на шлюпе «Малышка» бросил перчатку Атлантическому океану. Из этого плавания капитан Уильям Уиллис не возвратился. Прошу почтить его память стоя и выслушать сокровенные мысли этого славного рыцаря голубых дорог…»

Все встали и, почтительно склонив головы, с волнением слушали Тартарена, читавшего путевой дневник Уиллиса:

«Далекий путь! Далекий путь! Но какова его цель? Для чего я построил этот плот и плыву все дальше и дальше в глубь Тихого океана, в тех просторах, где редко проходят корабли? Это не прихоть и не простое приключение. Я не хочу доказать какую-либо научную теорию или открыть новый путь. Сейчас я испытываю себя бесконечным трудом, отсутствием сна, скудной пищей; я отдаю себя на волю стихий, которые мне милы; далее я испытываю себя ужасным одиночеством и, как солдат в бою, непрестанной смертельной опасностью. Эта мысль вдохновляет меня: возможно, мой опыт когда-нибудь пригодится потерпевшим кораблекрушение. Газеты не раз уже меня похоронили. Но я живучий старик, и мне возраст – не помеха».

Тартарен откашлялся и продолжал:

«Прошу вас, друзья мои, сесть, а выходя в море, отдать салют в честь капитана Уиллиса. Я не буду утомлять ваше внимание исторической хроникой…» В магнитофоне что-то щелкнуло. Голос любимца Тараскона умолк.

– Кассета закончилась, – заметил профессор Маракот. – Сейчас я заряжу другую – продолжение…

– Вы знаете, друзья, что меня поражает… – задумчиво произнес Артур Грэй. – Вот я слушаю нашего старого друга, краснощекого толстяка с веселыми глазками… Ну, что нам было известно о Тартарене?.. Любимец Тараскона, гроза львов, покоритель Монблана, охотник за фуражками… Любитель плотно закусить. Шумный, говорливый, острый на язык, суетливый, несмотря на свой вес, любящий прихвастнуть и даже приврать не всегда в меру. Правда, не из корысти. Нет! А вот только сегодня он мне открылся с другой стороны… Оказывается, он склонен к глубоким размышлениям и как будто не совсем такой, каким он нам казался, да и не только нам!..

– Как мы все-таки мало еще знаем друг друга, – задумчиво сказал Василий Федорович. – «Люди верят только славе и не понимают, что между ними может находиться какой-нибудь Бонапарт, не предводительствовавший ни одной ротою, или другой Декарт, не напечатавший ни одной строчки…» – писал Пушкин.

– Поразительное наблюдение!.. – восхитился Лемюэль Гулливер. – Мы вот… стародавние соседи по книжным полкам… А в сущности говоря, мы все еще немного знаем друг друга. Я, например, глубоко уверен – если найдутся мемуары коллеги Мюнхаузена, то и он откроется нам нежданно и негаданно!

– Как Луна с обратной стороны! – просиял Карл Фридрих Иероним.

– Браво! – ударил в ладоши Дик Сэнд с юношеской пылкостью.

Профессор Маракот включил магнитофон. В салоне опять услышали голос Тартарена:

«Я не буду утомлять ваше внимание исторической хроникой, скупо повествующей на страницах газет и журналов о моряках-одиночках, покоривших Атлантику и Тихий океан на плотах, утлых суденышках, яхтах, спасательных шлюпках… Я даже не буду вспоминать о плаваниях Тура Хейердала на плотах «Кон-Тики» и «Ра»… Это все – двадцатый век! Что уж говорить о девятнадцатом веке?! Особенно о его первой половине… О королевстве паруса на морях и океанах!.. Прошу внимания!.. Я пригласил вас, капитаны, на экватор, чтобы вы приняли участие в парусных гонках вокруг света на трех кораблях, стоящих на рейде в северо-западной части острова Альбемарль, точно на нулевой широте. Вы должны совершить кругосветное плавание примерно по экватору, сообразуясь с ветрами. В случае необходимости разрешаю огибать материки, острова и архипелаги. Старт и финиш – остров Альбемарль. Председателем жюри назначаю моего друга капитана Фиппса. Ученым секретарем – профессора Маракота. Лемюэлю Гулливеру надлежит вылететь со страниц своего романа на летучем острове Лапута для наблюдения и контроля с воздуха за участниками гонок во время парусной кругосветки, посвященной знаменитому русскому путешественнику Николаю Миклухо-Маклаю. Его имя увековечено на карте: берег Маклая в Новой Гвинее. Победителю будет оказана необыкновенная честь, а всех участников гонок будет ожидать сюрприз… такой сюрприз… Нет, нет! Узнаете на финише. Могу вам сказать только одно – этот сюрприз может стоить мне жизни. Но разве можно думать о смерти во время атаки! Желаю вам попутного ветра, семь футов под килем! Тартарен из Тараскона».

Профессор Маракот выключил магнитофон.

– Есть ли вопросы? – осведомился капитан Фиппс.

– Множество… – не задумываясь, ответил Василий Федорович. – Но решать их придется в океане. На плаву! У штурвала! На реях! В «вороньем гнезде» на марсе! За картой! На «ревущих широтах»! Во время штиля и шторма. За дело, капитаны. Будем готовиться к старту!

Профессор вручил Артуру Грэю, капитану корвета и Мюнхаузену синие конверты с маршрутом кругосветных гонок за подписью капитана Тартарена. С этой минуты закончились все раздумья.