Пока была жива, мать Дионы старалась сама справиться со свалившимися на нее платежами, исправно отдавая ненасытным кредиторам почти все, чем располагала, так что к моменту ее смерти долгов оставалось не так уж много.
И все же даже эта малость оказалась достаточной, чтобы вызвать неудовольствие сэра Хереворда.
Не дорожа собственными слугами, он так же жестоко, по мнению Дионы, обошелся с людьми, бывшими в услужении у ее родителей. Трое без лишних разговоров были уволены с нищенским пенсионом, а пожилая чета осталась, чтобы присматривать за домом.
– Вы можете пожить здесь, – распорядился сэр Хереворд, – пока я не подыщу подходящего покупателя на этот дом. Для вас мне придется найти какой-нибудь скромный коттедж, а если это не удастся, тогда ваше место – в работном доме.
Равнодушный тон, которым были произнесены эти безжалостные слова, вызвал у Дионы протест, но что она могла поделать против дяди?
Правда, девушка надеялась, что сэр Хереворд вряд ли исполнит свою угрозу относительно работного дома, но даже одно упоминание о такой мрачной перспективе сильно испугало старых слуг.
Диона была уверена, что теперь они не будут спать ночами, мучаясь мыслями о том, что на старости лет могут лишиться своего угла.
Перед своим отъездом она постаралась успокоить их и обещала сделать все, что в ее силах, чтобы хоть как-то им помочь, если дом действительно будет продан.
– Честно говоря, я очень сомневаюсь, чтобы кто-нибудь на него польстился, – добавила девушка, чтобы подбодрить пожилую чету. – Немного найдется охотников жить в таком уединенном месте. Это папе оно нравилось, потому что тут прекрасные условия для верховой езды.
Причина, однако, заключалась не только в этом. Диона догадывалась, что ее отцу хотелось жить неподалеку от фамильного особняка, в котором ныне обитал его брат – ведь когда-то, еще будучи ребенком, Гарри Грантли жил здесь с родителями и был счастлив.
Отец часто вспоминал, как во времена, когда был жив его отец, в этом доме всегда были рады, когда приезжали он, младший сын семейства, и его товарищи. Это было еще до того, как он отправился на военную службу.
Через несколько лет выйдя в отставку, он встретил девушку, в которую без памяти влюбился, и с ней решил соединить свою жизнь.
Именно тогда, в 1802 году, в краткий период перемирия между Англией и Францией, отец Дионы перебрался в небольшое поместье, чтобы положить начало, как он надеялся, «большой семье».
Судьбе, однако, было угодно наградить его лишь одним ребенком, к тому же девочкой, и хотя, как полагала Диона, ее отец явно был этим огорчен, он никогда не давал дочери почувствовать своего разочарования.
Только после смерти отца девушка поняла, что он наверняка предпочел бы иметь сына, который мог бы со временем унаследовать титул баронета.
Теперь это предстояло сделать Саймону, который, хотя и был несколько слабоват умом, все же являлся единственным наследником своего отца-баронета.
Впрочем, как часто говорила себе Диона, все случается так, как тому суждено быть, и нет смысла предаваться бесплодным сожалениям о несбывшемся.
Пока же реальностью была ее жизнь в Грантли-холле. Дионе не оставалось ничего другого, как только мириться с этим мрачным местом и страстно мечтать о том, что в будущем ее ждет иная судьба.
В те дни, когда дядя был особенно недоволен ею, девушка, лежа ночью без сна, мечтала о том, как она самостоятельно будет зарабатывать себе на жизнь.
Временами ей хотелось написать кому-нибудь из родственников и попросить, чтобы они приютили ее.
Но все кузены ее отца были одновременно и кузенами сэра Хереворда, и хотя Диона прекрасно понимала, что дядя не в восторге оттого, что племянница живет в его доме, она чувствовала, что он не только не одобрит ее решения уехать от него, но и постарается всячески помешать ей.
– Пока я твой опекун, – любил повторять сэр Хереворд, – ты будешь делать то, что я тебе велю, и Диона чувствовала, что дядя наслаждается полученной над ней властью.
Будучи по натуре особой чрезвычайно впечатлительной, Диона часто страдала не от того, что говорил ей сэр Хереворд, а от того, что он при этом думал и чувствовал.
Хотя ее отец и мать в молодости с удовольствием появлялись в свете, они с радостью поселились в деревне и не жалели о том, что оставили Лондон со всеми его прелестями. Дионе передалась по наследству эта любовь к сельской жизни.
Правда, иногда мать намекала, что, как только Дионе исполнится восемнадцать лет, она начнет «выезжать» в свет и появляться в обществе на различных балах и приемах.
Но за полгода до того, как Дионе исполнилось восемнадцать лет, умер ее отец, и вот теперь, приближаясь к своему девятнадцатому дню рождения, девушка понимала, что никаких перспектив побывать в Лондоне, а тем более посетить какой-нибудь бал, у нее нет.
Конечно, когда она была еще ребенком, мать иногда брала ее на приемы, устраиваемые в графстве, но атмосфера там была домашняя и без претензий.
С годами Диона стала получать гораздо больше удовольствия от зимней охоты и от посещения скачек, в которых принимал участие ее отец.
Там она познакомилась с джентри – нетитулованными мелкопоместными дворянами, жившими в том же графстве. Однако гораздо свободнее девушка чувствовала себя с йоменами – фермерами средней руки, буквально обожавшими ее отца.
Они называли ее «хорошенькой маленькой мисс Грантли», при встрече вежливо прикладывали руку к шляпе и приглашали к себе в гости, где угощали душистым свежим хлебом, который пекли их жены, и янтарно-золотистым маслом, сбитым из сливок, полученных от собственных коров.
Однако эти люди, бесхитростные и приветливые, были не совсем подходящим обществом для Дионы, по мнению ее матери.
– Как бы я хотела, чтобы ты имела такой же успех, какой выпал на долю мне, когда я начала выезжать в свет! – мечтательно говорила миссис Грантли. – Не сочти это хвастовством, дорогая, но должна заметить, что немало очаровательных и богатых молодых людей испрашивали у моего отца разрешения ухаживать за мною.
– Неужели все они хотели жениться на тебе, мама?
– Они-то, может быть, и хотели, да вот я не хотела выходить за них замуж, – со смехом ответила миссис Грантли. – Сама того не подозревая, я ждала… твоего отца!
– И когда ты его встретила, то?..
– Сразу влюбилась! Он был самым красивым, самым очаровательным, самым любезным из всех моих кавалеров!
Миссис Грантли глубоко вздохнула и добавила:
– Как жаль, что ты не видела его в военной форме! Одного этого было достаточно, чтобы заставить сердце любой девушки биться быстрее!
– А он тоже в тебя влюбился? – поинтересовалась Диона, заранее догадываясь, каким будет ответ.
– С первого взгляда! – подтвердила мать. – Мне кажется, не было на земле людей счастливее, чем мы с твоим отцом…
Именно этого счастья, которое, словно блестящий солнечный луч, освещало ее жизнь с мужем, ей сейчас и не хватает, думала Диона, с грустью глядя на исхудавшее лицо матери.
Девушке казалось, что даже погода благоприятствовала этому счастью. Она не могла припомнить ни одного дня, проведенного в родительском доме, когда небо над головой было бы серым, а в окно стучал бы противный дождь.
Здесь же, в особняке сэра Хереворда, все обстояло прямо наоборот. Вот и сейчас – едва Диона вбежала к себе в спальню, она вдруг ощутила, как вокруг нее сгустился черный туман, от которого она вот-вот задохнется.
В отчаянии опустившись на колени перед кроватью и обхватив руками шею верного Сириуса, Диона наконец дала волю давно сдерживаемым слезам.
Пес мгновенно почувствовал, что его юная хозяйка чем-то огорчена, и, выражая свое сочувствие, лизнул ее в щеку. И тут Диона отчетливо поняла, что не может предать своего единственного верного друга. Если умрет Сириус, значит, умрет и она, потому что без него ей жизнь не мила.
Прижимая к себе теплое мягкое тело собаки, девушка неожиданно ощутила, как в ней зреет еще пока неясное решение, от которого, возможно, изменится вся ее жизнь.
