Она вспомнила о Луизе де Франсийон, спрашивая себя, ненавидит ли она кузину за то, что у них один любовник на двоих. В глубине души она знала: ответ отрицательный. Раненое самолюбие причиняло ей страдание, но и только: она не чувствовала отвращения, находясь в объятиях Режиналя после того, как за минуту до того его руки обнимали Луизу. Мари об этом даже не задумывалась в минуты близости. Еще этой ночью она полностью отдавалась любовнику, находила, что он подходит ей как нельзя лучше, и ни разу не вспомнила о кузине.

Мари считала, что сорок лет – критический возраст, и человеческие, а в особенности женские чувства претерпевают в это время ужасные изменения. Она чувствовала это острее иных женщин, потому что ее пробудил к любви почти старик, господин де Сент-Андре, а потом все, что в ней было лучшего, она всегда сберегала для мужа, даже когда не могла устоять перед отталкивающим соблазном негра Кинки, и когда отдавалась Лефору, стремясь окончательно привязать к себе великана, и когда просила о ласках Жильбера д'Отремона, который чем-то неведомо напоминал ей прекрасного шотландца!

Однако теперь она согласилась разделить шевалье с кузиной, и ей казалось, что Режиналь стал еще дороже. Мари была еще хороша собой, очень соблазнительна, гораздо элегантнее кузины, несмотря на очарование юности, присущее Луизе. И Мари имела право требовать от Режиналя исключительной любви. А вместо этого теперь, когда ее решение принято, она не возражала, чтобы и Луизе достались его ласки. Ведь Мари была уверена, что по-настоящему Режиналь любит только ее, госпожу Дюпарке! Она находила в этом распутстве нечто пикантное, щекочущее нервы, ее возбуждало такое распутство? Она не могла решить…

Однако Мари говорила себе, что, учитывая ее близость с Мобре, она рано или поздно могла бы рассчитывать на брак с ним. У ее детей появился бы отец. Сейчас это представлялось невозможным из-за присутствия Луизы. И именно это доставляло ей удовольствие, хотя она еще и сама не могла бы объяснить почему. Предчувствовала ли она, что причиной всех ее будущих несчастий явится этот человек? Она даже не могла рассердиться на него, о чем будет жалеть вечно, до самой смерти!..

Несчастная Мари! Она не могла понять, отчего на нее внезапно накатывала слабость, стоило только появиться Мобре; а его советы, его ласки, манера держаться, непоправимые решения постоянно лишали ее присутствия духа и смелости, которую она так часто проявляла в прошлом!

Вдруг на повороте дороги она заметила всадника, лошадь которого едва переступала ногами под палящим солнцем. Сердце Мари забилось сильнее, так как она увидела, что Мобре возвращается один. На какое-то мгновение она поверила, что капитан Байярдель приедет вместе с ним. Теперь ее охватила тревога. Почему капитан береговой охраны отсутствовал? Что произошло? Она заподозрила, что случилось самое худшее, и побежала по лестнице вниз навстречу Режиналю.

Мари миновала большую гостиную, распахнула дверь и выскочила во двор. Она опередила Кинку и схватилась за уздечку его лошади, на которой приехал шотландец.

Режиналь тяжело вздохнул и устало проговорил:

– Здравствуйте, Мари! Какая дорога!.. Какое солнце! А жара!..

Он вынул ногу из стремени и спрыгнул наземь.

– Что Байярдель? – спросила она.

Он неопределенно махнул рукой, забросил уздечку на спину лошади, знаком приказал негру отвести животное в конюшню. Наконец обернулся к Мари и странно усмехнулся; с некоторых пор Мари перестала понимать смысл его улыбки, потому что он научился скрывать цинизм.

– Байярдель?! Бедняжка Мари!.. Идемте в дом, я вам все объясню… Умираю от жажды… А этот майор и впрямь чудовище. Я вот думаю, как мне удалось так долго его выносить…

Задыхаясь от беспокойства, она настойчиво переспросила:

– Что Байярдель? Что с ним?.. Говорите же скорее, прошу вас, мне не терпится узнать…

Он небрежно, по-хозяйски обнял Мари за шею и положил руку ей на плечо:

– Да ничего хорошего с Байярделем… Входите же, пожалуйста, Мари.

Он чувствовал себя повелителем. Каждым своим жестом, интонацией он подчеркивал собственное величие, властность, но Мари это ничуть не шокировало. Напротив. Объясняя его новую манеру держаться, его безграничную самоуверенность, она говорила себе, что сама утвердила шевалье в той роли, которую он решил сыграть и от которой, как ей думалось, зависело будущее, то есть благополучие ее сына Жака. Превратившись в соучастницу его любовных забав с Луизой, она освободила его от необходимости таиться, от тяжкого бремени. Несомненно, он сказал правду: он стал любовником Луизы, чтобы отвлечь подозрения!

Теперь прятаться было ни к чему, и он употреблял все свои силы и средства на служение ее интересам и будущему Жака…

Режиналь пропустил Мари вперед и сам вошел в дом. Жюли прибежала на всякий случай в гостиную, полагая, что после возвращения Мобре ее услуги могут понадобиться. Шевалье помахал ей рукой и улыбнулся. Мари пристально следила за чертами его лица, словно пытаясь прочесть, что произошло в Сен-Пьере, в кабинете майора, и с Байярделем.

– Ах, Жюли, – вскричал Мобре. – Принесите мне, пожалуйста, графин того французского вина… На столике не смотрите: там графин уже пуст, я все выпил…

Он обернулся к Мари:

– Ну и скотина этот майор! Деревенщина неотесанная! Любой человек на этом острове предложит посетителю бокал пунша. Любой! А майору наплевать, что я оставил позади около двух лье. Негодяй, мерзавец ваш майор, Мари!

– А Байярдель? – спросила она.

Он издал горлом неопределенный звук, выражавший насмешку:

– Капитан Байярдель находится сейчас в весьма рискованном положении: с таким тюремщиком, как Мерри Рулз, можно умереть от жажды в четырех сырых стенах…

– Как?! Что вы хотите сказать? Байярдель в заточении?

Он бросил на Мари снисходительный взгляд. Жюли вошла с подносом, на котором стояли графин и бокалы. Шевалье не спеша налил себе вина и выпил, пока Мари следила за ним потухшим взглядом. Утолив жажду и убедившись, что Жюли их не слышит, шевалье сообщил:

– Байярдель в кандалах. Да, друг мой. Я был абсолютно бессилен ему помочь. Даже не смог разжалобить майора. Я же вас предупреждал: вы у него в руках.

Мари подошла к банкетке, опустилась на нее и глухо пробормотала:

– Байярдель в кандалах! Вот она, месть Мерри Рулза.

– А вот и нет, – возразил он. – Во всяком случае, если это и месть, то Мерри Рулза трудно в ней заподозрить! Черт побери! Не думал я, что ваш капитан такой глупец! Если ему хотелось совершить предательство, то для этого у него было множество способов и ни к чему было так глупо попадаться, словно лиса в капкан…

Шевалье налил себе второй бокал вина и снова осушил его одним махом. Потом подошел к Мари и сел с ней рядом.

– Предательство Байярделя не вызывает сомнений. Подумать только: он сам признал, что вел переговоры с пиратом Лефором. И благодаря этому разбойнику добился освобождения «Святого Лаврентия» и его команды! Какая наивность!..

– Да, для предателя, пожалуй, слишком наивно…

– Не пытайтесь его оправдать, он совершил предательство. В настоящее время он собственной рукой подписывает себе приговор, составляя рапорт. Налицо преступный сговор между ним и врагами острова! Это ясно и неоспоримо…

– Байярдель совершил предательство… – пролепетала она будто для себя одной.

– Да, – непреклонно повторил Мобре. – Глупее и быть нельзя! Невозможно допускать подобные ошибки! И что еще хуже, признаваться в них злейшему врагу!

Мари закрыла руками лицо, не зная, что предпринять. Сделав над собой усилие, она все-таки промолвила:

– Если бы Байярдель действительно хотел предать и сговориться с флибустьерами, почему ему было не последовать за Лефором? Мог же он передать свои фрегаты в распоряжение Лефора?

– Разумеется, да только Лефор на это не согласился. Зачем ему обвинение в тяжком преступлении: захват трех судов с Мартиники, принадлежащих в конечном счете всему населению и королю?