– Мари! – строго проговорил шевалье. – Вы бросаете начатое. Сам факт, что вы отказываетесь попытать счастье, дает Мерри Рулзу новый козырь! Мари, вы приводите меня в отчаяние!

Генеральша пожала плечами. Она устала и была не в силах продолжать борьбу после всего, что она только что пережила.

– Это ваша вина, – заметила она, – да, именно ваша: вы довели меня до изнеможения.

– Это все недоразумение, из-за которого больше всех страдаю я, однако вы считаете несчастной себя. Вот чего добились те, кто нас ненавидит! Уж конечно, именно этого хотели те, что пытаются вырвать власть из ваших рук! Бедный малыш Жак! Именно о нем я беспокоюсь, думая об этой драме! Мальчика хотят лишить наследства!..

Он помолчал, но Мари ничего не отвечала, и он продолжал:

– Мари! Мы по глупости терзали друг друга, не заботясь тем, что играем на руку своим противникам. Задумались ли вы хоть на мгновение об интересах собственного сына?..

Она подняла к нему изможденное лицо. Ее сын! Неясное чувство долга проснулось у нее в душе. Какое, в самом деле, огромное значение имела ее связь с Режиналем для интересов ее сына! И что значила его измена с Луизой, когда есть Жак?

– А я-то, – продолжал он, – решил всем пожертвовать, принять все оскорбления, обвинения ради сохранения вашего величия, потому что в один прекрасный день власть перейдет к Жаку… Вы даже не оценили мою преданность, мое уважение! Что ж! Тем хуже, Мари. Клянусь, что легко я не сдамся! Я вижу, что вы ступаете на неверный путь, путь уступок, отречений, соглашательства. Недалеко он вас уведет! Но я буду рядом и помешаю разбазарить наследство юного д'Энамбюка. Вы меня удаляете, но и находясь в тени я по-прежнему буду служить вам даже против вашей воли. Ваши враги всегда встретят мой отпор! По крайней мере, возвращение Байярделя хоть чему-нибудь да послужило: вы убедились, что нуждаетесь в моей помощи, даже если больше не хотите меня видеть, даже если прогоняете меня!

– Режиналь! – вскрикнула Мари, и у нее перехватило от волнения горло. – Если бы вы говорили правду!.. Если бы вы умели быть откровенным! Если бы вы в самом деле хоть немного любили моего малыша Жака!

– А вы в этом сомневаетесь?

– Вы никогда не говорили на эту тему. И не обращали внимания на моего ребенка.

– Внешне – разумеется. Но не я ли первый после смерти его отца втолковал вам, что дело генерала должен продолжить его сын? Вспомните-ка!

Она со вздохом опустила голову и ничего не ответила. Она чувствовала, что готова к новому самоотречению, но так, чтобы Мобре ее в этом не упрекнул. Она уже хотела простить шевалье. Почему? Потому что устала и исстрадалась. Она больше не знала, сердится ли на Режиналя за его измену. Имела ли она право на ревность в ее возрасте, после той жизни, которую вела в молодости? Могла ли она из любовной досады, от ущемленного самолюбия позволить врагам лишить ее сына власти? И что же она будет делать без Режиналя? Чем станет в руках майора и его клики?

– Очевидно, – продолжал Режиналь, – мы снова впали в заблуждение. Однако Господь хочет, чтобы это не прошло втуне! Но мы потеряли драгоценное время, и если капитан Байярдель не отправился к Мерри Рулзу сразу по возвращении в Сен-Пьер, то уж наверняка он покинул свое судно, и я рискую, обегав весь город, так его и не найти…

– Вы видели Луизу? – спросила Мари, думая о своем.

– Да, видел, – подтвердил он. – Мы вместе увидели «Мадонну Бон-Пора» в бухте Сен-Пьера.

– Вы ей что-нибудь сказали?

Он поморщился и нехотя обронил:

– Мы поболтали…

– И?..

– Я сказал ей, что вы против нашего брака.

– И все?

Он пожал плечами и цинично ухмыльнулся, что, как правило, сбивало с толку его собеседников. А затем почти игриво произнес:

– Ах, Мари! Вы опасаетесь, что я передал Луизе наш разговор… Наш с вами бурный разговор, да? И вам бы не хотелось, чтобы кузина устроила вам сцену ревности. Вы против того, чтобы она узнала о давно связывающей нас тайне… Бог мой! Вы считаете меня настолько глупым, способным говорить с ней на такие темы? Луиза любит вас, Мари. Больше, чем вы думаете. Во всяком случае, достаточно, чтобы согласиться на величайшую жертву…

Мари наблюдала за ним с любопытством и удивлением, однако сама выглядела по-прежнему утомленной и смирившейся.

– Поймите меня, – не отступал он, понимая, что разыгрывает последнюю свою карту, – да, постарайтесь меня понять! Я верю, что Луиза страстно меня любит. И потому готова все потерять, всем пожертвовать, и не только ради меня, но и ради вас, Мари; ведь она присматривает за вашими детьми и знает, какая судьба ожидает Жака. Луиза убеждена, что может принять участие в дипломатической игре, которую я решил вести, в той самой игре, за которую вы на меня сердитесь, а ведь только благодаря ей возможно все спасти и сохранить вашу власть… Разве не героизм, дорогая Мари, любить и соглашаться с необходимостью делить любимого с другой женщиной, и все исключительно потому, что вами движет подлинное чувство?

– Так вы договоритесь до того, Режиналь, – сдавленным голосом возразила она, – что я хуже, чем предполагала сама. Плохая мать – да, вы дали мне это понять; плохая любовница, не умеющая оценить преданность и чувства своего любовника; плохая сестра, не имеющая понятия о жертвах своей родственницы! Если вы все лучше меня, как же мне быть? Что я должна думать?

– Хм, хм… Я подумал, что возможен компромисс… Что есть дипломатия и политика, если не каждодневный компромисс с ложью? Именно это мы должны осознать. Поразмыслите над этим, Мари!

– Вы и впрямь полагаете, что Луиза знает нашу тайну? – спросила Мари.

– Никто ей об этом не рассказывал, но она догадалась, будьте уверены.

– Она принимает такое положение…

– Не без страдания. Понимаете ли вы теперь, что Луиза стоит, возможно, большего, чем принято думать?

– И она не держит на меня зла?

– А вы, Мари, разве ее ненавидите? Сердитесь ли вы на нее теперь, когда знаете, до какой степени наше положение вынуждает нас терпеть невыносимую боль, причиняемую уязвленным самолюбием? Учтите, что любовь Луизы к вам и юному Жаку, должно быть, необычайно сильна, раз девушка соглашается делить мою любовь с другой женщиной!

Мари провела рукой по лицу.

– Все это отвратительно, – наконец, выговорила она. – В нашей жизни было бы от чего сойти с ума, если бы, как вы говорите, Режиналь, не было определенного величия, этакого самоотречения в пользу юного существа, в котором еще дремлет ничего непонимающий ангел. Но хотела бы я знать, не навлекут ли однажды все эти унизительные ситуации, все эти отвратительные комбинации несчастье на мальчика, ставшего взрослым мужчиной?! Вдруг за столько нелепостей ему придется так или иначе заплатить?

– Может быть, – согласился он. – Но Жак уже будет взрослым. Если вы воспитали его как подобает, то есть если смогли сделать из него существо с чистым и мужественным сердцем, то из двух одно: либо он все искупит необыкновенной чистотой, благодаря чему мы его не потеряем, либо он будет действовать и потому сумеет противостоять всем ожидающим его испытаниям. Что вызывает у вас наибольшее отвращение, Мари? Необходимость иметь любовника, который в то же время состоит в связи с другой женщиной, пусть даже вашей кузиной, или темные махинации ваших врагов, ревниво относящихся к вашим успехам? Не забывайте же, что именно из-за этих махинаций вы не можете сохранить для одной себя мужчину, который вас любит и которого любите вы!

Она выслушала его не шелохнувшись. Режиналь увидел, как она протягивает руку за первым, начатым письмом. Он заметил, что она готова его разорвать. Его сердце забилось от радости. Примирение состоялось, его власть над нею возросла. Не только она все отныне принимала, а он все выиграл, более того, теперь его положение еще сильнее укрепилось.

Шевалье подошел к Мари и ласково ее остановил:

– Не рвите этого письма, Мари. Я хочу купить владение в Каз-Пилоте. Мне необходимо иметь собственный дом на острове. Каз-Пилот мне отлично подходит.