– Советую еще полить этим вином, дорогая Луиза. Именно так этот фрукт едят на островах, откуда я родом.

– Ох, Режиналь, я и так много выпила и чувствую, что голова моя идет кругом.

– И все же попробуйте. Какого черта! Вам нужны силы, особенно в эти невеселые минуты.

Она бросила на него удивленный взгляд: он откровенно намекал на смерть генерала, хотя до сих пор казалось, вовсе позабыл о печальном обстоятельстве.

Шевалье поступил так, как и говорил: сбрызнул грейпфрут вином, растопил в нем сахар и подал Луизе изысканное блюдо. Теперь он очищал банан. С видимым наслаждением вонзился в мякоть зубами. Луиза смотрела в свою тарелку, не шевелясь и не говоря ни слова.

– Ну что же вы, Луиза! – вскричал он. – Совсем ничего не едите!

Она подняла к нему заплаканное лицо и покачала головой:

– Не могу… Кусок в горло не лезет. Нет, Режиналь… Думаю, мне лучше подняться к себе и отдохнуть.

Он посмотрел в сторону буфетной и, никого не заметив, продолжал вполголоса:

– Отдохнуть? Как?! Вы намереваетесь лечь спать прямо теперь? Луиза! В день моего приезда?.. А я-то радовался, что побуду с вами наедине!..

– Разумеется, я тоже рада вас видеть. Но обстоятельства… Вы же видите, что это невозможно. Я должна сменить Мари у изголовья генерала… А я совершенно разбита.

– Разбита! Нет-нет! Попробуйте что-нибудь съесть.

– Не могу.

– Глотните рому, он разогреет вам кровь. Ничего нет лучше для того, чтобы взбодриться! Когда в наших краях морякам надлежит выполнить особенно тяжелую работу, они получают двойную порцию рома – и снова готовы приниматься за дело.

Она улыбнулась и напомнила ему:

– Я же не моряк, я – женщина.

– И слава Богу! – развеселился он, снова хлопнул в ладоши, подзывая Сефизу, и заказал ей рому.

– Предупреждаю: я не стану пить, – заявила Луиза.

– Вы поступите, как пожелаете, – кивнул он, – но и мне позвольте сделать так, как я сочту нужным, хорошо?

Она не прибавила больше ни слова, а Мобре принял из рук Сефизы кувшин и наполнил свой кубок. Ему необходимо было набраться храбрости, взбодриться, чтобы сыграть величайшую сцену, важнейшую в многоактной пьесе, уже родившейся в его воображении.

Он выпил, даже не взглянув на Луизу, поставил кубок и нежно прошептал:

– Луиза! Зря вы не последовали моему примеру. Двое влюбленных всегда должны действовать в унисон.

Он говорил ласково и в то же время серьезно. Слегка откинувшись на спинку стула, он вынул из кармана штанов короткую трубочку, потом мешочек из зеленой кожи и раскрыл его. Набил трубку табаком, снова кликнул Сефизу и не торопясь приказал принести ему огня; когда он закурил и Сефиза исчезла, он навалился всем телом на стол. Луиза подумала, что Режиналь хочет открыть ей какую-то тайну, и подалась ему навстречу, вся обратившись в слух. Но тот только смеялся, выпуская изо рта клубы дыма. Он был в себе уверен. Глаза его, как никогда, искрились радостью. Луиза вдруг почувствовала, как обе ее ноги зажало, точно в тисках. Это Мобре стиснул их своими коленями.

Она испытала при этом необычайное волнение, сильно побледнела, ей даже показалось, что кровь застыла у нее в жилах. Обеими руками она схватилась за грудь.

Луиза лихорадочно соображала, что он сейчас ей скажет, что сделает, и быстро опустила голову, словно желая скрыть волнение; однако Мобре действовал ловчее, держался начеку. Своими высокими сапогами шевалье поглаживал Луизе ноги, теперь он дошел до ее колен и тщетно пытался подняться выше. Луиза почувствовала, что силы оставили ее. Она подняла голову, в ее глазах застыла мольба; хотела дать Мобре понять, что время выбрано им неудачно и лучше бы подождать, – ведь нынешняя ночь отдана молитве и благочестию. В глубине души Луиза чувствовала растерянность, ее пьянило желание.

Режиналь продолжал курить. В его глазах мелькала насмешка – тот самый огонек, что бывает во взгляде у человека, привыкшего к победам, или ухватившего удачу за хвост. Шевалье приоткрыл рот, выпуская дым, и Луиза видела, как его розовый язык, проворный и подвижный, пробежал по двойному ряду восхитительных зубов.

– Луиза, – произнес он наконец, выбивая трубку над тарелкой, – мне кажется, вы очень устали. Вам пора прилечь.

Девушка слегка нахмурилась, капризная гримаска искривила губы. Выражение ее лица не ускользнуло от Мобре, сравнивавшего Луизу с бутоном, который раскрывается на глазах, достигает зрелости, наливается горячим соком. И шевалье гордился собой, полагая, что благодаря ему Луиза познала себя, именно он открыл ей истинную ее суть.

Она вздохнула. Все заигрывания, попытки ее расшевелить закончились с его стороны лишь сдержанным прощанием и расставанием без всякой надежды… А ведь всего несколько минут назад она и сама думала, что эта ночь должна пройти в благочестивых молитвах, и ни о чем другом не помышляла…

После недолгих колебаний она победила в себе горькое разочарование и сказала:

– Верно! Мне необходимо отдохнуть.

Он откинулся назад и покачался на стуле.

– Послушайте, Луиза, – заговорил он, – до полуночи Мари останется исполнять свой долг. Мы с вами давно не видались, и нам так много нужно друг другу сказать… Если вы действительно еще не решили уснуть сию минуту, я с удовольствием поболтаю с вами несколько минут. Вы позволите мне прийти вслед за вами в вашу комнату?

Она подумала, что у нее разорвется сердце, – так сильно оно заколотилось. Девушка задыхалась, снова теряя над собой власть. Теперь она ясно видела и вновь переживала всю сцену, разыгравшуюся у Мобре во время его последнего пребывания. Представляла себя лежащей на кровати, а шевалье нависал над ней, придавив всей тяжестью своего тела.

– О, Режиналь, – выдохнула она. – Режиналь… Нынче вечером… Возможно ли?

– Раз вы не говорите, что это запрещено, и сами задаете такой вопрос, стало быть, все вполне осуществимо, – сказал он и рассмеялся, показав в улыбке все зубы. – Могу, кстати, поспорить, что в вашем состоянии, после пережитых сегодня волнений, вы заснете не скоро. Давайте же побеседуем нынче вечером, дорогая Луиза; скоротаем время – и то хорошо…

Она была прикована к стулу, так как шевалье не выпускал ее ноги из своих тисков. Ей совсем не хотелось освобождаться из этого сладкого плена, сулившего ласки, которых она ожидала с жадностью.

– А помните, – спросил он вдруг, – как мы подружились в тот день, когда, взяв пастель, вместе отправились за город? И уже вечером знали мои любимые цвета…

– Да, – пролепетала она, чувствуя, как при этом воспоминании к горлу подкатывает горячая волна.

– И для меня все осветилось по-новому, преобразилось, стало лучше! – прибавил он.

У шевалье затрепетали ноздри, будто он не в силах справиться с охватившим его волнением.

– Луиза! – глухо проговорил он. – Поторопитесь. Ступайте и подождите меня в своей комнате. Я вас догоню.

Он выпустил ее. Она поднялась, будто подброшенная неведомой силой, и устремилась к лестнице.

Режиналь снова наполнил свой кубок, осушил его, отер губы и двинулся тем же путем, высоко подняв подсвечник и освещая ступени.