– Я готов, – поспешно откликнулся монах, обматывая четки вокруг пояса. – Готов! Не хочу, чтобы потом говорили, капитан, будто вы тщетно взывали к моей помощи.
– Возьмите с собой десяток наших лучших подрывников, – улыбнулся в ответ Лефор, – забирайтесь в шлюпку и без приказа не стреляйте. Прошу вас ничего не предпринимать до тех пор, пока мы здесь не покажем, что решили отбросить этих негодяев!
Свет на корме фрегата все приближался. Фонарь, казалось, разгорался все ярче, и очертания корабля становились четче, словно выступая из густого тумана.
По мере того как «Мадонна Бон-Пора» подходила ближе, матросы Лефора все сильнее нервничали. Все были готовы к бою. Даже позабыли о Канате, который должен был принести новости из залива Валунов.
– Ну, дети мои! – снова сказал капитан. – Если это неприятель, надеюсь, вы сумеете ему показать, что гостеприимство Береговых Братьев не пустой звук! Черт побери! Что до меня, клянусь своим ножом, что заставлю капитана этой селедочной бочки проглотить целиком скелет нашего пекари!
– А я, – вмешался как всегда медлительный Шерпре, – согласен исполнять обязанности помощника при одном условии: обещайте, что не станете мне мешать, когда я вставлю ему черепаховый панцирь вместо грудной клетки!
– Договорились, Шерпре! Капитан обернулся к своим людям:
– Слыхали? Чтоб никто не прикасался ни к костям пекари, ни к панцирю черепахи… Убей меня дьявол, если зрелище, которое я готовлю, друзья, не утешит вас…
Словоохотливый Лефор приготовился еще долго балагурить в том же духе. Шерпре про себя думал: удивительно, почему до сих пор Лефор не упомянул всех знаменитых капитанов, ходивших под пиратским флагом: Монтобана, Барракуду, Лапотри. Ведь он непременно взывал к их памяти, чтобы придать вес своим доводам. Однако с тех пор как он сам обрел вес среди флибустьеров, ему стало ни к чему упоминать о своих прежних наставниках. Ведь имя Лефора в Мексиканском заливе приводило в трепет не меньше, чем имена этих пиратов, известных кровавыми подвигами и дерзостью. Отвагой капитан «Пресвятой Троицы» ничуть им не уступал, правда, за внешней суровостью таилось слишком великодушное сердце, и он относился с излишней чувствительностью к поверженному врагу, а потому не мог написать свое имя среди имен пиратов-великанов на скрижалях Пантеона.
Вот о чем думал помощник капитана, когда Канат возник в толпе флибустьеров. Он проделал долгий путь, ни разу, по его утверждению, не остановившись. Добежав до Валунов, он немного полюбовался впечатляющим фейерверком на море и сейчас же бросился в обратный путь.
Канат сообщил, что видел сражение двух судов, одно из которых уже дало крен на левый борт и действительно являлось французской посудиной, но отнюдь не кораблем капитана Лашапеля. Больше Канат ничего не знал. По его, однако, мнению, было бы напрасно пытаться вступить в бой, который, несомненно, уже закончится победой их друга, когда они прибудут ему на подмогу. Кроме того, их присутствие на суше не могло помочь матросам фрегата «Принц Генрих IV».
Лефор внимательно выслушал гонца и, когда тот закончил, сделал следующий вывод:
– Я верю в нашего приятеля Лашапеля. Его не возьмешь ни хитростью, ни силой, даже если угрожать ему двадцатью каронадами и сотней мушкетов. Давайте-ка лучше позаботимся о том, чтобы нам самим не потребовалась его помощь…
С этими словами он бросил Канату кошель, набитый золотыми, и показал знаком, что тот может лечь и отдохнуть. Флибустьеру было необходимо лишь отдышаться; он уверял, что сможет вскоре принять участие в сражении, которое ни в коем случае не хотел бы пропустить. Он даже признался, что только эта мысль и заставила его так быстро прибежать обратно…
Едва он договорил, как человек десять грубо выругались в один голос.
Все, как по команде, повернули головы в сторону моря и скоро поняли, чем объясняется этот внезапный гнев.
Довольно далеко от берега трехмачтовый фрегат уже бросил якорь. Рассмотреть его название было по-прежнему невозможно, зато все увидели, как в спешном порядке на воду спускаются шлюпки. По веревочным лестницам с его округлых бортов люди устремились вниз и проворно рассаживались в идеальном порядке. Казалось – возможно, из-за того, что все происходило на значительном удалении от берега, – этот маневр производится без малейшего шума. Однако спустя некоторое время стало ясно: матросы, готовившиеся к высадке, старались себя не обнаружить; как только две первые шлюпки удалились от бортов фрегата, стало отчетливо слышно, как ритмично рассекают воду весла дружно взявшихся за дело гребцов.
– Ставлю графин французского вина против черпака морской воды, что эти негодяи направляются к «Пресвятой Троице», – пробормотал Шерпре.
Лефор отрывисто засмеялся и сказал:
– Храни их Бог! На борту «Троицы» находится один человек, он первый скажет: тех, кого небо хочет погубить, оно лишает способности видеть. Однако знаю я этого человека: ему нет равного в тропических широтах ни в способности отслужить мессу, ни в том, чтобы прикончить разбойника! Он не станет следовать ни одному моему приказу, и вы сейчас услышите голос его пушки, или я вам больше не капитан!
Шерпре не ошибся: две первые шлюпки подходили к «Пресвятой Троице».
– Они захватят наше судно! – вскричал кто-то.
– Хотел бы я это увидеть! – возразил Лефор.
– Предлагаю пари! – молвил Шерпре. – Бутылка сюренского вина против пинты морской воды… И уж потом, чур, не отказываться!
– Идет! – подал голос Лефор. – С тем, однако, условием, что капитаном займусь лично я.
– А как вы в такой темноте узнаете капитана? – насмешливо произнес Крикун.
– Это должен быть разряженный индюк с гофрированным воротником, расшитыми рукавами и огромной, словно рыболовная сеть, шляпой с гусиным пером, нахлобученной на завитые волосы.
– Договорились! – кивнул Шерпре. – Как только увидим человека в островерхой шляпе с пером, отдадим его вам…
Флибустьеры были весьма удивлены увиденным: после того как шлюпки подошли к фрегату, между сидевшими в них людьми и свесившимся через борт человеком завязался разговор. В это время серебристый лунный луч, бороздивший морские просторы до самого горизонта, упал в эту минуту на говорившего, осветив круглую лысину, похожую на помидор. Несомненно, это был отец Фовель…
– Бог ты мой! – вскричал Лефор. – Хотел бы я знать, о чем наш святой отец беседует с этими людьми!
– Продает нас! – насмешливо произнес Шерпре.
– Ну, многого он не выручит! – возразил капитан. – Из-за вас явно придется сбавить цену!
Тем временем шлюпки отвалили от борта фрегата и пошли в направлении берега.
– Теперь они идут на нас! – крикнул кто-то.
– Готовьсь! – прибавил другой.
– Не спешите, агнцы! – остановил их капитан. – Лучше смотрите, что будет делать наш отец Фовель!
Не успел Лефор договорить, как из порта «Пресвятой Троицы» полыхнул выстрел. Столб воды поднялся менее чем в двух туазах от первой шлюпки, и свидетели этой сцены поняли, что достойный монах промазал. Но отец Фовель не отчаивался. Три выстрела прогремели в ночной тиши, и ядра засвистели над шлюпками. Раздались пронзительные крики, многие матросы бросились в воду, сочтя, вероятно, что их шлюпкам пришел конец.
С фрегата капитана Байярделя тоже донеслись крики, но гневные. На «Мадонне Бон-Пора» даром времени не теряли. Не успел прогрохотать первый пушечный выстрел, как все сообразили, что имеют дело с пиратами и что попытка вести с ними переговоры ни к чему не приведет. Но стало также понятно, что в большинстве своем флибустьеры находятся на суше. Несомненно, на их судне нетрудно провести досмотр, но надо было также в точности исполнить поручение капитана береговой охраны, а значит – захватить в плен команду.
С этой целью спешно стали готовиться к новой высадке. Теперь не нужно было таиться, стараясь не шуметь; матросы фрегата прыгали в шлюпки с мушкетами под мышкой, гранатами на поясе и саблями на боку.
Оставшиеся в первых двух шлюпках матросы, обезумевшие от града выстрелов, не знали, куда держать путь, и легли в дрейф в ожидании неведомо откуда способной прийти помощи – может быть, со стороны их товарищей, гремевших оружием и ругавшихся на чем свет стоит.
