- Дай руку, - старичок ухватил Лаврентио и потянул к своей груди.

Рука прошла, как сквозь воздух.

- Ищи! - велел старичок.

Лаврентио видел свою руку в груди старика, и пошевелить ею боялся. Старичок еще раз повелел искать.

Лаврентио разжал пальцы, сведенные в кулак. Какая-то вещь оказалась у него в ладони.

- Теперь тяни, - разрешил старичок. - Посмотрим, что у тебя там.

Лаврентио разглядывал на руке маленькую трепещущую, но спящую нимфу.

- Ух, ты! - восхитился старьевщик. - А я все думал, чье это было. Выходит, что твое.

- Но я нимф не терял, да еще таких маленьких, - Лаврентио это точно знал.

- Это же не нимфа, это муза. Как ты творец их не отличаешь? - старичок был поражен безграмотностью гостя.

- Но моя муза со мной, - Лаврентио и в этом был уверен.

- С тобой муза новой музыки, а это муза твоей музыки, - старичок совсем впал в патетику.

- Я что-то не понимаю, - признался композитор, на его ладони так и спала муза. Лаврентио разглядел, что крылышки у нее бирюзовые, а на ножках туфельки из лепестков лилий. Платьице на его музе было из дубовых листочков, и пахла она кофе.

- Это же муза твоей игры, - старичок тоже смотрел на музу. - Красивая. Ты не помнишь что ли, что ты ее потерял? - старичок выразительно потыкал в музу пальцем, но та не просыпалась.

- Помню, но это давно было, - Лаврентио вспомнил те времена. - Это моя муза?

- Твоя, конечно.

- И что мне теперь делать? - композитор не знал, что с ней делать.

Старик опять согнулся:

- Ты можешь ее купить.

У композитора хватило ума спросить:

- Чем я должен тебе заплатить?

Старик был рад не услышать про деньги.

- Заплати мне чем-то ценным, - прошамкал он.

- Чем? Что для тебя ценно? - Лаврентио чудилось, будто он сражается со стариком на мечах.

Старик опять порадовался, что Лаврентио вывернул его вопрос в другую сторону.

- Заплати мне музыкой. Отдай мне несколько своих ненаписанных еще мелодий, - назначил он свою цену.

- Это как? Я могу отдать написанные, но они все равно будут мои, - Лаврентио силился понять, о чем толкует странный волшебный старик.

- Я заберу те мелодии, которых ты не сможешь услышать. Две мелодии, - окончательно определился старик.

- Хорошо бери, - Лаврентио больше не раздумывал.

Старик ударил его другой руке, и Лаврентио потерял две своих мелодии, но зато проснулась муза. Она серьезно и основательно разглядывала Лаврентио, а потом словно сердитая баба выкатила ему претензии.

Композитору удалось успокоить обиженную и разбуженную музу. Он долго и многословно извинялся перед ней.

- Так, что нам теперь делать? - он спрашивал совета у музы.

- Ты должен что-то решить на счет меня. Я могу вернуться к тебе, - предложила муза.

Но Лаврентио насторожил тон ее предложения. Расколов музу, что ей будет неприятно возвращаться в однажды бросившее ее место - в душу Лаврентио, тот отпустил свою музу.

- Ты сможешь жить где-то, но не у меня? - уточнил он.

- Смогу, - муза не верила своему счастью.

- Тогда иди, куда хочешь.

Дважды повторять не пришлось. Муза полетела.

- Я буду иногда к тебе наведываться, - пообещала она. - А может быть, когда-нибудь останусь навсегда, - еще больше обнадежила она.

Лаврентио вздохнул и тогда заметил, что старика рядом нет, и почти наступило утро. Он отправился искать Джу. Ему очень хотелось знать, кто приходил к ней. Джу он нашел под повозкой. Девушка была в грязи и вся растрепанная, говорить она категорически отказывалась.

Лаврентио утешал, рыдающую женщину.

В лагерь стали возвращаться люди. Его позвали на поиски. Пропал Тори.

Лаврентио сдал Джу на руки Негде и отправился искать Тори.

Негда пережил эту ночь в расстройстве чувств. Ему показалось, что он стал женщиной и теперь может объясниться в любви своему другу Мету. Ощущение Негды, что он стал женщиной, длилось недолго и благополучно схлынуло, но осадок остался. Негда открыл в себе странную тягу к другу. Такого за собой он никогда не замечал, поэтому шок был велик. Справиться с ним помогла вечная формула: "Я подумаю об этом завтра". Негда прекрасно знал, что завтра не бывает никогда, всегда наступает только сегодня. Повторив себе это почти три сотни раз, Негда успокоился. Немного ему было стыдно, что в нем живет сексуальное желание к своему другу, но потом и это прошло. Не то чтобы совсем, но отступило до завтра.

Метту же тоже привиделась всякая дурь. У него выросли жабры, и он не мог дышать воздухом. Пытаясь найти подходящий водоем, Метт забыл про жабры и стал кроликом. Тогда он принялся искать подходящую нору. Чуть позже он взбирался на дерево, чтобы свить гнездо. Утром его нашли на ветке раскидистого дуба. Что с ним было, Метт поведал со смехом. Свои приключения он пережил без особых эмоций, но опыт ему понравился. Метт понял, что хотел бы жить на дереве.

Йола грызла боль. Она кусалась, и откусывала по кусочку. К утру от него осталось одно сердце и один глаз. Болевой шок еще держался несколько часов. С этих самых пор Йол стал падать в обморок от вида крови, но играть стал еще более пронзительно.

Дикаря запутали в загадках гадкие тени. Они смеялись над ним, выдирали по одному волоску из головы за неправильный ответ или промедление. Убежать от этих загадочных теней Дикарь не сумел. В качестве штрафа за попытку тени выдрали у Дикаря ресницы. Утром Дикарь поверил, что это все было правдой, ресниц действительно не было на правом веке.

Гвенни и Мириам разругались. Девушки не смогли поделить славу и одного мужчину, который вроде, как признавался в любви им обеим. Драка была знатная, маленькие человечки с удовольствием посмотрели на бой двух человеков. Развели подружек по разным углам только, когда одна другой чуть не оторвала голову. Тогда уже маленькие человечки использовали хорошо зарекомендовавший себя прием. Они связали девушек и закатили их под повозки. Троих поставили сторожить. Гвенни и Мириам утром, конечно, просили друг у друга прощение, но крепко запомнили полученный опыт.

Секач тонул, но тонул он странно. Секач тонул в песке. Утонуть в пустыне ему почти удалось. Положение спас Казимир. Он пришел и разбудил Секача. Казимир вышел из своей повозки по малой нужде и слегка потерялся. Еще он потерял троих новых друзей. Со своими вопросами он залез в ближайшую повозку и разбудил спящего Секача. На радостях, что утонуть в песке ему не удалось, Секач достал свои запасы спиртного.

Добавивший Казимир нес такую ахинею, что любой автор бы позавидовал. Истории сочинялись трагические и комические одновременно. Секач смеялся. О чем были эти истории утром ни один, ни другой вспомнить не могли. Эти истории слышал Одольфо, но он никому об этом не сказал.

Железяку опять соблазняла золотая рыбка, но он уже это проходил. Они весело поболтали о жизни, оба приятно проведя время.

Глава 24. Ночь личностей

Личности, как кошки, проявляются по ночам.

Из кодекса воров.

Испугаться богатства, вот уж чего Хэсс не ожидал сам от себя. Но он испугался до потери сознания, до потери мыслей и надежды выбраться из этого дома, набитого до верху золотом.

Пройдя по подвесному мосту, Хэсс еще какое-то время шел по тропинке и добрался до земляного дома. У дома он остановился, но почувствовал, что манило его именно сюда. Это и была конечная цель его путешествия. Два шага вперед, толкнуть дверь, еще два шага, и Хэсс в земляном доме. Дверь за ним закрылась с громким лязгом, характерным для железных, а не для деревянных дверей. Хэсс вздрогнул и открыл глаза. Ноги страшно болели. Посмотрев вниз, Хэсс уставился на свои кровавые ступни.

- Что это такое? - спрашивать самого себя не имело смысла. Ответить себе он никак не мог.

Груды, а не кучи, здесь Хэсс воспринимал их, как груды, золота. Он на них смотрел и не знал, что делать. Ноги настоятельно требовали внимания.