— Бобик, ну милый, ну открой глаза!

— Как еще Любушка в сеть не попала, — сердито сказали ребята.

— Кто разрешил? — закричала Любушка на Витальку. — Я знаю, запрещают это. Только удочкой можно ловить, а ты сеть всегда ставишь.

— Только один раз поставил.

— Не ври, не ври, все равно всем расскажу.

Свернутая сеть лежала у ног Витальки. Любушка схватила ее и бросила в воду. Виталька молча полез за сетью, Любушка не пускала его, держа за руку. Я рычала на Витальку. Музлан подошел к нему и тоже залаял громовым басом.

— С ума сошли, — испугался Виталька.

— Не шуми, раз виноват, — сказал Андрюша. — И Любушка могла бы утонуть из-за твоей сети.

— Кто же знал, — бормотал Виталька.

Не услышу больше его звонкого лая!

Не попрыгает он утром по двору, не пойдет больше со стадом!

Я спряталась в будке и выла. Прохожий сказал: «Дамка с ума сходит». Замолчала, зажав лапами морду… Музлан то ходит по двору, то ляжет возле меня, сочувственно заглядывая в глаза.

Утром хозяйка выводит Марту, Музлан, как обычно, идет за ней, но у калитки сядет. Гавкнет. Подбежит к будке, заглянет, хрипло залает, забегает по двору, словно ищет Бобика. Да, остался он без друга!

— Ты чего? — хозяйка дает хлеба, но Музлан отворачивается. Стоит перед ней понуро, что-то ожидая. — Заболел? Не хочешь идти? Ну посиди дома.

Музлан жалобно глядит на хозяйку и кружится вокруг нее.

Что с тобой? Никогда не был таким?

— Бобика-то нет, — хочу напомнить. — Забыли, да?

— Тоже не ешь, Дамка? Что это с вами? Ах, да. Ну что ж, милые, делать, жалко Бобика, но не вернешь. Иди, Музлан.

Вечером я побежала встречать стадо. Скорей увидеть Музлана!

Мы вместе привели Марту.

— Смотри, Дамка помогает, — удивилась хозяйка.

Я лежала смирно. Почему все время молчишь, Музлан? Расскажи, как жил там, далеко-далеко.

Он задумчиво положил голову на лапы. Поглядел с тоской.

— Там горы… Здесь хорошо, Дамка. Но нет ничего милее гор… Пасли мы тысячи овец. Буря зимой обрушится на отары, разбредутся овцы. Мы все собаки, быстрые и чуткие, — найдем, соберем… — Музлан улыбнулся. — Мне кажется по горам легче ходить, чем здесь по равнине. Привык по склонам бегать, по камням прыгать…

— Пастухам с вами легко, наверно?

— Всякое бывает. Но человека в обиду не даем. Если заблудится — выведем, если волки нападут — отобьем. Любят чабаны собак, всегда последним куском делятся.

Ты задумала куда-то идти и стала рассуждать сама с собой, забыв, что я тебя понимаю: «Брать Дамку или нет?» И я уже не радуюсь, моя хозяюшка. А знаешь, когда собака радуется? Нет у собаки радости без человека. Она всегда ждет его… А я всегда жду тебя, Любушка! А ты хочешь пойти без меня. Почему?

— Одной скучно, — сказала ты наконец, — возьму-ка я Дамку.

Мы идем рано-рано… Я бегаю то вперед, то назад или в сторону, а ты волнуешься: вдруг потеряюсь? Останавливаешься и машешь руками, кричишь: «Дамка, я здесь!» Всегда думаешь: если не смотрю на тебя или далеко убежала, значит, не вижу. А я всегда тебя вижу!

И еще, знаешь, когда не понимаешь меня? Вот устану от прыганья, положу голову тебе на колени, а тебе кажется, что я недовольна.

— Чего исподлобья смотришь, злишься, да? Не смотри так.

Мы шли по дороге в пионерский лагерь.

— Слышишь, Дамка, если будем быстро идти, — успеем линейку посмотреть. Увидишь, как обрадуются нам в лагере, закричат: «А к нам Любушка с Дамкой пришли!»

Кончилось поле, и мы пошли по лесной тропинке.

— Иди впереди, а я за тобой… Ты пограничная собака, понятно? Иди, а я буду петь.

Когда Любушка со мной разговаривает, она забывает, что я собака. И я забываю и думаю, будто я — маленький, как и она, человек! Да, я чувствую себя человеком!.. Она иногда говорит со мной так, как с ней говорят взрослые. Как будто Любушка взрослая, а я маленькая девочка.

— Ты, Дамка, наверно, по лесу одна никогда не ходила. Я тоже. Вдвоем лучше, а лучше всего с Андрюшкой или целым отрядом…

Любушка зачем-то остановилась, поглядела на деревья.

— Тихо. Никого совсем нет. Вот если бы не было тропинки, мы заблудились бы.

— Ну что ты! Со мной не заблудишься!

Мы вышли на большую поляну. Любушка замолчала и вдруг изо всех сил, словно за нами кто гнался, бросилась бежать к лагерю. Не доходя до ворот, остановилась.

— Видишь, у меня красный галстук, — сказала она мне. — Тамара подарила… Похожа на пионерку?

У ворот стоял мальчик с красной повязкой.

— Пионерка Любушка Никитина на праздник космонавтов явилась. — И отдала салют. А мальчик глядел то на Любу, то на меня, словно бы хотел еще что-то увидеть.

— Мы хотим утреннюю линейку посмотреть.

— Уже кончилась.

— Ой, как плохо… А космонавт когда полетит?

— Не скажу. Это секрет.

— Я знаю! Вина полетит, Виталькина сестра.

— Первым полетит мальчик, — сказал дежурный. Все отряды ушли на прополку свеклы, и Андрюшка твой. Иди на карусели покатайся.

Когда мы отошли от дежурного, Любушка погладила меня.

— Хитрый, про карусель говорит. Покататься успеем. Сначала узнаем секрет — где спрятали ракету.

Если бы я знала, что такое ракета!

Меня больше тянуло к домику, стоявшему в стороне. Оттуда вкусно пахло, как из нашей кухни. В двери появилась женщина в белом халате. Но без Любы я все же побоялась к ней подойти.

Из палатки вышла Андрюшкина учительница.

— В гости к нам? Как же тебя мама отпустила?

— Хочу посмотреть, как полетит ракета.

— Это вечером. Папа придет на наш праздник?

— Может, придет… Не беспокойтесь, дорогу знаю, с Дамкой пойдем.

— Если пришла, не уходи. На машине поедешь, есть хочешь?

— Хотим, — ответила я и побежала к дому, откуда вкусно пахло, но Любушка почему-то не торопилась туда, а скорей к карусели. А меня все же ноги сами понесли к столовой. Повариха налила мне супу. Спать после еды я не стала, ведь надо обежать лагерь, все осмотреть. Может, ракету для Любушки найду!

На краю леса, возле пруда, увидела что-то высокое, белое, обложенное ветками. Наверно, ракета? Я примчалась к Любушке на карусель:

— Нашла ракету!

— Дамка хочет покататься, — сказала незнакомая девочка.

— Что ты, — воскликнула Любушка. — Она трусиха!

— Зачем же ты так? Я нашла ракету! Идем! — потянула я Любашу. Но девочка осторожно взяла меня на руки и посадила на колени.

— Не урони, — предупредила Любушка и стала толкать карусель. И вот все замелькало. Ничего приятного, а девочки радовались. Лишь бы не заметили моего испуга. Хотелось спрыгнуть, но девочка крепко держала меня. Я прижалась к ней, закрыла глаза.

— Ой, как дрожит Дамка, — сказала она, отпуская меня на землю.

Еще бы! Я же первый раз катаюсь. Как бы намекнуть, что знаю, где ракета.

Но тут раздались звуки горна и барабана, мы побежали к воротам. Люблю, когда играет горн и бьет барабан! Люблю, когда идут строем ребята и поют!

Ребята шли в ногу.

— Экипажи, на месте! Раз-два, стой! — скомандовал самый главный. — Можно разойтись!

Обрадовались Любушке. А Нина даже на руках ее покружила.

— А как там наши живут?

— Хорошо живут. — Любушка хитровато поглядывала на Нину. — А я все знаю!

— Что знаешь? — допытывались девочки.

— Секрет, правда, Нина? Не беспокойся, ни-ни…

Нина пожала плечами, не поняла Любушку. Зато Андрюшка совсем не обрадовался нам.

— Из дому сбежала? — строго спросил он.

— Хоть сейчас иди, спроси, мама сама скажет, что отпустила.

А Андрюшка покачал головой, словно хотел, как тетя Катя, сказать: «Беда с тобой».

— И Дамку притащила!

— Хочешь знать, собака в лагере очень нужна.

Мне было жалко Любушку, Андрюшка не хотел ее понимать, а я-то знаю, как это обидно.