Режущий Бивень всё сделал как надо. Рассказал людям. Рассказал без утайки. Даже назвал вождя лесняков, что того видел во сне, но не распознал коварства. Не смог распознать. Потому как противился оргиям. Оно само говорилось. Он подогнал скверну к горлу, разбавил водой, излил в жбан с пленным ужом. Люди смотрели в его глаза, когда он возвращался очищенным, люди ему говорили: «Верим тебе». Говорили без слов. Говорили сердцами и мерцаньем очей. А слова они припасли для другого, слова они отдавали в эту ночь духам и посылали к лунному отпрыску, к юному месяцу. Всевидящему и бесстрастному.

Под россыпью звёзд мужчины с опущенными головами продолжают покаянные рассказы. Пёстрый Фазан ел запретную пищу, многажды ел. А ещё ругался с женой и даже бил. Пёстрый Фазан громогласно винится, а Режущий Бивень едва слышит его. Он уже в стороне, среди чистых, но тогда что же ещё изнутри давит его, почему? Разве не всё он сказал? Кажется, всё. Он шерудит в своей памяти, перебирая всевозможные мелочи – нет, больше нет ничего, не может он прятать, не должен. Но тогда что?

Жена Соснового Корня была колдуньей, Сосновый Корень это скрывал. Теперь говорит. А люди даже не ахают. Люди давно уже поняли, сколько много в них зла, и не дивятся уже. Есть за что бедам взяться. Есть чему притянуть. Но больше не будет. Не должно быть.

Львиный Хвост выходит в самом конце. Львиный Хвост неожиданно говорит про Чёрную Иву, про ту, чьего имени он не называет, про жену своего друга. Он пытался её приворожить. Он пылал страстью к ней и мечтал ввести свою похоть в её лоно. Пробовал приворожить, потому что потерял голову. Не мудрено. И теперь Режущий Бивень об этом знает, как и всё племя. И ему, кажется, наконец, легче. Ему полегчало. Наверное, этого он и ждал. Чего-то подобного. Он предчувствовал. Но не получилось. Не дождался Львиный Хвост оргий. Не получилось… Такой вот клубок…

Ужа выплеснут из жбана в реку вместе со скверной. Вода смоёт всё, а то, что не смоет, уж затащит под землю. Беды людей прекратятся. Люди чисты. И Пятнистая Шкура, и Режущий Бивень, и Пёстрый Фазан, и Сосновый Корень, и Львиный Хвост. Люди чисты и могут теперь расходиться и спать спокойно, потому что духи удовлетворены их признаниями, духи удовлетворены и предки, и Месяц слышал, а также ночь, кусты и трава, степь, земля, деревья. Все, кто не спал. Все, кто бдел, все те слышали. Слышали также о Режущем Бивне – и он сам тоже слышал о себе самом. Слышал – и ему так противно, противно, противно! Что-то ещё осталось внутри. Что-то бурлит в животе, а потом тянется кверху гадкими щупальцами.

Режущий Бивень сходит с тропы и встаёт у куста, наклоняется. Какой-то хлипкий пузырь перекрыл его горло и душит. И он напрягается изо всех сил – и изрыгает вонючую скверну. Ещё и ещё. Потуги рвоты кажутся нескончаемыми, а за его спиной проходят люди. И слышат его. Слышат, что он чего-то не досказал. Чем теперь обливает кусты. Ведь он не просто разговаривал с Кленкеном во сне. Он звал того! И ему стыдно перед людьми. Стыдно за свою глупость. За своё упрямство. Люди думали на шамана, будто тот в сговоре. А это Режущий Бивень позвал, Режущий Бивень сотрудничал. И стыд тоже льётся со скверной из его рта. Льётся и льётся уступами, как водопад. А потом, наконец, наступает ощущение пустоты. Щемящей пустоты, которую предстоит ему заполнять.

Может быть, новой скверной. Потому что всё же… Потому что ведь всё-таки… Нет, больше нечем ему блевать. Кажется, пусто внутри. Совсем пусто.

А над степью уже собирается утро. Тихое сонное утро, которое даже не подозревает о людских переменах. А люди, сами люди – они идут спать. Отдохнуть, обсудить. Исправить. Пятнистая Шкура даже поёт. У неё особенная радость. Она ведь чиста, и чум её никто не тронет, не сожжёт.

Где-то тренькает синица, разносит новые вести. Её звонкий неприхотливый голос кажется очень знакомым охотнику, удивительно знакомым. И откуда-то издалека, наверное даже с другого берега, в плотном предутреннем воздухе возникает вприпрыжку ответная трель.

****

Ночью шаман гадал. Он взял длинную тонкую гальку с высверленным посередине отверстием, Волчий Клык отрезал лоскут от шкуры, в которую был завёрнут принесенный пепел, и этим лоскутком с крошками пепла внутри Еохор обмотал гадательную гальку. Он подвесил её на бечёвке, а конец взял себе в руку. И стал шептать имена пропавших женщин. Когда он произнёс: «Чёрная Ива», – бечёвка сразу же задрожала, заходила ходуном, галька раскачивалась и подпрыгивала. Сомнений не оставалось.

Потом шаман ловил душу. Он схватил её губами и проводил опознание. Он говорил, что видит маленький шрамик на внутренней стороне запястья левой руки, и Режущий Бивень припоминал, что у Чёрной Ивы как раз был такой шрамик от барсучьего когтя. И ещё шаман говорил о родинке между грудей и о родовом пятнышке на правой ягодице. О метке Возврата выше колена. Режущий Бивень всё это помнил. Он сделал соломенную куклу, в неё высыпали пепел, а затем шаман вдул туда пойманную душу. Эту куклу и похоронили. Душа Чёрной Ивы будет теперь со своими, не останется бесприютной в лесу.

После похорон шаман сказал то, над чем Режущий Бивень размышляет до сих пор. Охотник должен убить Рыжегривого. Рыжегривый отметил его, но не смог одолеть. Однако вызов брошен. Значит, он теперь в одиночку должен будет одолеть вождя львов. Он съест его сердце, печень, кусочек лёгких. Сожжёт передние лапы, нос и мозги, истолчёт в порошок. А потом шаман Еохор вотрёт этот порошок Режущему Бивню в переносицу. Тогда станет он неуязвимым, вобрав в себя силу льва. Тогда откроются перед ним новые дали. Неведомые до сих пор.

Конечно же, шаман прав. Конечно, он держал в себе скверну, стал слабым. Слабый, он начал терять. Слабый, он мог потерять её, Чёрную Иву, так или иначе – и он её потерял. Нелепо на кого-нибудь злиться. Он сам виноват. Они лишь указали на его слабость, они все указали – и он проиграл. Будь он сильным, любые невзгоды отпали бы сами собой. А теперь он должен взять силу другого.

Но шаман начал сдавать. Стал болтуном. Сколько раз пытался втемяшить охотнику одно и то же. Одно и то же. Теперь Режущий Бивень помнит весь разговор слово в слово.

– Вот, – говорил шаман, – представь, что живут двое и сходятся… Иногда вяло сходятся, как обычно. И душа, которая придёт на их зов, получит обычную силу. И будет жить ещё один обычный на этой земле. Как все, будет жить. Тихо, мирно, не хватая звёзд с неба. Рождая детей, продолжая свой род… Но иногда всё бывает не так. Двое сильных сходятся столь бурно, что рождают великую силу. И тогда душа, которая явится, даже не подозревает, сколько у неё излишней мощи. Но с такой мощью спокойно не уживёшь, обычным не будешь. Если эту силу однажды не применить, она применится сама собой и уничтожит своё нерешительное прибежище. Душа хочет тихой мирной жизни, уютного очага, послушных детей. А сила рвёт всё это в клочья, подобная буре.

Так объяснял ему шаман якобы тайное знание. То, чего он не видел. Совсем по-другому, как он сам видел. Шаман утверждал, что он, Режущий Бивень, хотел прилепиться к бабскому подолу и спрятаться за ним от Силы. И теперь должен пройти испытание, уничтожить врага. Режущий Бивень сопротивлялся, отвечал, что не должен, никому ничего он не должен, потому как не клялся. Шаман только хихикал в ответ: «Не клялся – так поклянёшься. Ещё не поздно. Простирающий Длань не отпустит. Он сам из людей и наводит порядок на небе, как того люди втайне хотят. Режущий Бивень войдёт в это воинство». Шаман долго хихикал, а Режущий Бивень не понял и малой толики из его тёмных слов.

Простирающий Длань действительно приходил в его снах. Только он уже и не помнит того. Ну, приходил, держал в руке звёзды. Многие духи приходят к людям во снах. Что с того? После того они ведь покаялись, все покаялись, и он тоже. Однако, наверное, шаман всё же прав. Выбора, вправду, нет. И Режущий Бивень больше не хочет думать об этом. Раз выбора нет. Раз судьба его выбрала для испытаний. Лучше думать о льве.