Моя история начинается за тысячи километров от Москвы, на юге Читинской области в конце 1960-х годов ХХ столетия. В тех местах, которые в песне названы «дикими степями Забайкалья».

Сережа Зуев, сын начальника районного отдела милиции, ученик десятого класса, напросился на ночное дежурство со студентами. В поселке работал студенческий строительный отряд из Москвы «Забайкалье-Связь», и отец Сергея майор Зуев сказал командиру отряда, что трактора с кабелеукладчиком нельзя на ночь оставлять в степи без присмотра. Сергею сразу захотелось самому участвовать в охране тракторов, заодно объяснить москвичам, что их не просто так погнали в степь на дежурство после двенадцатичасового рабочего дня, что его отец не просто так это присоветовал. Они ведь не знали, какой его отец умный и дальновидный человек. Подумают еще, что просто так сказал милицейский майор, для солидности щеки надувает. Ну, конечно, неплохо и с москвичами поближе познакомиться. Подумаешь, ночь не поспать.

А командир отряда аспирант Куличенко долго думать не стал, указал на двух студентов, которых знал по институту, и приказал, чтобы их на «уазике» отвезли после ужина к тракторам и дали бы им два «тулупа монтера связи» под расписку.

– Что? Местный парень с ними поедет? Сколько лет? Семнадцать? Ну, ладно, тогда можно одного. Ты, Коля, поезжай, а завтра расскажешь, как дежурил, – быстро скорректировал свое распоряжение командир, и вопрос об охране был решен.

– А вы, правда, из Москвы? – спросил Сергей.

– Правда, – усмехнувшись, ответил Коля.

– Из самой? – стал уточнять Сергей.

– Из самой, – сказал Коля и подумал: «Провинция есть провинция. Всегда одно и то же спрашивают. Сейчас скажет, что у него троюродная тетка тоже живет в самой Москве – в Волоколамске».

– А то много есть, кто хочет примазаться, – объяснил свою настойчивость Сергей. – Но я их быстро раскалываю. Спрошу: «Ну, как там ресторан «Арбат» на Ленинском проспекте?», а он в ответ: «Ничего, стоит». Сразу ясно, какой это москвич, и в Москве-то, небось, никогда не был. Ресторан-то ведь не на Ленинском, а на Калининском проспекте!

– А ты был в Москве?

– Был. Но только я был еще маленьким, не помню ничего. Про ресторан – это мне отец рассказывал. Он в Москве учился, а мы с мамой к нему приезжали. Отца потом сюда перевели начальником райотдела с перспективой. Тут кривая преступности очень высоко поднялась. Отец сразу порядок навел. Как стрижка овец или окот, он сразу всех сотрудников на круглосуточное дежурство, и по пунктам. А то там стригали перепьются, драка, поножовщина. Потом спрашивают: «За что ты его убил?», а он и вспомнить не может. И всегда в одно и то же время и в одних и тех же местах. Теперь тише стало в районе. Отца б давно перевели в Москву или в Ленинград, но боятся, что беспорядок тут опять начнется.

– Молодец твой папа, – поддержал сыновью гордость школьника Коля.

– Да уж! Он меня и на охоту берет, и в Читу брал в командировку, – стал неудержимо хвастаться Сергей, но смутился и замолчал – может, москвичу не так все это интересно…

Степь расстилалась неровная, в некоторых направлениях горизонт закрывали невысокие сопки. Между сопками было очень далеко видно.

– Хочешь, пойдем, закат посмотрим вон с той сопки? – предложил Сережа москвичу.

Коля с удовольствием согласился, и они пошли по высокой, до пояса, траве. Трава была подсохшая, грубая на ощупь. Но, все-таки трава, вроде осоки, расступалась легко. А ноги все время ударялись о пенечки. Коля раздвинул траву, присел и стал рассматривать, что там такое мешает идти.

– А, это от кукурузы осталось, – стал пояснять Сережа. – Тут при Хрущеве кукурузу сажали. Об этом в энциклопедии написано, и фотография приведена, только не наш район, а тут недалеко есть. Так и написано: «Возделывание кукурузы на полях Агинского Бурятского национального округа». Но, говорят, снимали у нас, то ли перепутали, то ли у нас панорама лучше получилась. Кукурузу уже десять лет не сажают, а стебли остались, они долго торчат, не перепревают.

– Молодец, все знаешь, – сказал с улыбкой Коля, поднимаясь с корточек. – Ты, прям, чичероне.

– Кто?

– Ну, это итальянский экскурсовод, который все приезжим объясняет, стрекочет без умолку.

Сережа обиделся на слово «стрекочет» и замолчал.

Мальчики взошли на сопочку как раз вовремя – солнце уже почти коснулось горизонта. Сопки отбрасывали длинные тени, черные-пречерные. Вдалеке из одной такой черной тени выползала отара овец и исчезала в другой. Среди отары возвышался пастух на лошади, как будто в бурке, похожий на всадника с папиросной коробки «Казбек».

– Красиво… – сказал Коля. – И овец как много…

Сереже сразу захотелось рассказать про овцеводство в районе, но подумал и промолчал.

Стало быстро темнеть и мальчики пошли назад к тракторам.

– Ты что после школы будешь делать? – спросил Коля.

– В университет поеду поступать, – кратко ответил Сережа.

– В какой? – продолжал расспрашивать Коля.

Сережа подумал, что, наверное, москвич и не собирался его обижать, раз так ровно и доброжелательно расспрашивает. Просто у них такая манера говорить, у студентов, да и «чичероне» не слишком обидное слово. Отец всегда говорит, что обижаться глупо и что «на обиженных воду возят».

– В Томский, на ядерную физику.

– А почему в Томский?

– Ну, у нас все кто в Хабаровск, кто во Владивосток. А Томский – старейший сибирский университет. А у вас в Москве не поступишь…

– А кто у тебя в Томске?

– Никого, в общежитии буду жить.

– А много вас таких, кто физику-математику собирается сдавать вдали от родины?

– Четыре человека.

– Ладно, надо вас пощупать. Я люблю с абитурой возиться.

– С кем? – спросил Сережа.

– Ну, с абитуриентами, с поступающими в вузы. Где бы нам встретиться? Класс в школе дадут?

– Да, я договорюсь.

Когда Коля вошел в класс, четверо десятиклассников, трое мальчиков и девочка, уже сидели за партами и выжидающе смотрели на дверь. Коля сказал: «Здорово!» и пересадил ребят, чтобы удобно было разговаривать и с каждым по отдельности, и со всеми вместе. Пошла беседа, что называется, собеседование. Коля спрашивал школьников, какие ожидаются вступительные экзамены, устные или письменные, где будут жить в чужом городе, как до него добираться, и тут же вопрос по физике: «Слон забрался на плот. Что нужно знать, чтобы определить, утонет слон или нет?» Ребята смущались, ответить не могли ни на один вопрос, по большей части не представляли, с какой стороны взяться за задачу. Несколько раз Коля воскликнул: «Кошмар! Целина! А ведь вы, наверное, лучшие ученики! Ладно, прорвемся, месяц еще есть!» Коля своими возгласами совсем вогнал будущих абитуриентов в краску. После почти двухчасового занятия четверка измучилась совершенно, но не сникла. Ребята почувствовали, что вот оно то, настоящее, постигнув которое можно поступать в институт осознанно, а не так, головой в омут…

И начались занятия в школе. По вечерам после работы с восьми до десяти. Коля сагитировал еще двух студентов, вот они по очереди и занимались – алгебра, геометрия, физика. Комиссар, который не очень-то представлял, что ему делать в отряде, уцепился за эти курсы и стал «проводить вокруг них работу». Первым делом попросил Куличенко, чтобы преподавателей отпускали с полдня с работы, если они в этот вечер со школьниками занимаются. Куличенко категорически отказал. Тогда комиссар заявил, что сам будет подменять преподавателей, чтобы они могли готовиться к занятиям. Насильно отправив Колю с работы, комиссар взял кирку, лом и лопату и стал копать яму под кабельный колодец. Но за два часа так сильно устал и так мало сделал, что в последующие дни от подобной деятельности отказался и на общие работы больше не ходил. Зато комиссар написал для районной газеты заметку, в которой хвалил Колю как «настоящего комсомольца, который без отрыва от тяжелого физического труда…», а в Москве при окончательном расчете похлопотал, чтобы Коле дали «комиссарскую премию». Эту премию Коля потратил в кафе «Синичка» на Авиамоторной улице вместе с двумя другими педагогами, которым ни славы, ни денег не досталось. Вместе с ними в пропивании премии участвовали девицы, ни к Аргунску, ни к абитуриентам отношения не имевшие. Так что премия была ничего себе, к счету почти не пришлось добавлять.