«Итак, — рассудил Джек, — в доме нет никого, кроме больной женщины и служанки. По случаю позднего времени обе должны бы уже находиться в своих постелях».

Толстый слой недавно выпавшего снега позволил ему дважды обойти вокруг дома, не производя никакого шума. Пространство перед зданием освещал лишь фонарь, зажженный над парадным входом, видимо, на случай позднего возвращения хозяйки. Впрочем, полная луна, проглядывая в просветы между облаками, давала достаточно света. Даже более чем достаточно: будь здесь чуточку потемнее, Джека это устроило бы даже больше.

На задней стороне дома он обнаружил нависающий уступ, благодаря которому дверь и окна нижнего этажа тонули в тени. Владельцы особняка, как это часто бывает, не стали тратиться на стекла для задней двери, и ее покрытие составляли деревянные панели. Одна из них, судя по всему, была заменена совсем недавно и еще не успела отсыреть.

Достав складной нож, Джек расшатал доску под гвоздями, и через несколько минут панель отошла. Запустив руку внутрь, он мысленно благословил небрежность служанки, оставившей ключ торчать в замке с внутренней стороны. Он сумел дотянуться не только до этого ключа, но и до обоих засовов, нижнего и верхнего.

Внутри было еще темнее, а Джек не имел ни малейшего желания ковылять в потемках, натыкаясь на предметы обстановки. Выскользнув наружу, он снял висевший над входом масляный фонарь и вернулся в дом. На кухне (при свете фонаря сразу стало ясно, что через заднюю дверь он попал на кухню) Джек снял шляпу и перчатки, засунул их в карманы и осторожно отворил дверь в комнаты.

В доме царила тишина. Ее нарушало лишь поскрипывание старой древесины да тиканье ходиков. С полуночи не прошло еще и получаса, и можно было рассчитывать, что Луиза и Андре будут... заниматься своими делами еще некоторое время.

Джек заскользил по коридору.

«Эта девушка стоит того, чтобы проводить с ней время», — с горечью подумал он.

Гнев придал ему дерзости. Возле каждой из выходивших в коридор дверей он останавливался и прислушивался, но не услышал никаких звуков, которые свидетельствовали бы о том, что за этими дверьми кто-то находится. Тогда Джек решился осмотреть все помещения, одно за другим.

Его взору последовательно предстали ватерклозет, мило убранная столовая, гостиная и комната с шезлонгом и стульями, расставленными словно для вечеринки. Имелся там и письменный стол, но все его ящики были не заперты и пусты, если не считать игральных карт и старых газет. Ему не оставалось ничего другого, как подняться по лестнице на второй этаж, где должны были спать обитатели дома.

Наверху обнаружились еще три двери. Как и внизу, Джек замер у первой и, ничего не услышав, осторожно повернул ручку. За дверью находилась кладовка с одеялами и какой-то утварью. Вторая дверь открылась в маленькую спальню, обстановку которой составляли лишь кровать и шкаф. В ящиках нашлись фартуки, чепцы и прочие предметы одежды горничной. Джек явно попал в комнату служанки, но самой Нэнси в ней не оказалось.

Благословив солдата, увлекшего горничную на свидание, Джек двинулся к третьей двери — двери комнаты, которую, по его предположению, Луиза делила со своей матерью. Конечно, у него не было ни малейшего желания пугать беспомощную старую леди. Однако Луиза рассказывала, что эта особа принимает на ночь капли опиумной настойки и спит до позднего утра беспробудным сном. А ему ведь только и надо, что проскользнуть внутрь, найти дневник и убраться...

Дверь скрипнула, заставив его вздрогнуть. Тем не менее Джек распахнул ее и осветил комнату лампой.

Никого. Там никого не было. Нэнси, перед тем как уйти и предаться удовольствиям, выполнила свою работу: приготовленная ко сну кровать дожидалась хозяйки, за каминной решеткой горел крохотный огонек. Но в самой комнате не имелось никаких признаков больной старушки.

Времени гадать, что бы это значило, у Джека не было. Прикрыв за собой дверь, он принялся за обыск. Сокровище, которому доверяют столь интимные мысли, не могло не быть спрятано, поэтому он почти две минуты рылся в укромнейших уголках, пока не обнаружил дневник там, где ему и пристало находиться, — на письменном столе, рядом со стопкой промокательной бумаги, между чернильницей и подставкой для металлического пера.

Выглядел этот дневник несколько необычно, ибо имел мягкую на ощупь пухлую обложку, словно между картонным переплетом и обтягивавшей его зеленой тканью было что-то вложено. Золоченая застежка закрывалась на крохотный замочек, ключика в котором хозяйка не оставила.

Джек повертел тетрадь, не решаясь сломать застежку. Теперь, когда дневник оказался у него руках, страстный порыв Джека угас. Что, в конце концов, может содержать маленькая тетрадка? Свидетельство того, что чувства, которые Луиза испытывала к нему, растаяли и место Джека в ее сердце занял другой? А может, что никаких чувств и вовсе не было и все случившееся между ними являлось не более чем заурядным флиртом?

С последней мыслью к нему вернулся гнев, а с гневом — решимость. Замок не оказал ни малейшего сопротивления.

Почерк Луизы был твердым, слова ложились на плотную кремовую бумагу с легким наклоном, некоторые буквы выписывались с завитушками. Бумага — дорогая, самого высокого качества, однако Луиза ее не экономила, оставляя между строк большие пробелы, такие, что между ними вполне поместилась бы еще одна строка.

От внешнего вида дневника Джек обратился к содержанию. Записи велись не каждый день, но когда делались, то весьма скрупулезно. Начало относилось ко времени их прибытия в Квебек и первого расставания, когда он находился в отряде Сент-Легера, а Луиза сопутствовала Бургойну в его походе.

Внимание Джека привлекла запись, следовавшая за подробным описанием местности, по которой они двигались, выступив на юг из Тикондероги.

«Странно: хотя я знаю, что такого быть не должно, мои мысли все время возвращаются к этому человеку. Каким образом ему удалось столь быстро занять в моем сердце такое место? Ныне он находится далеко, подвергаясь всяческим опасностям. Пусть небеса благополучно избавят его от бед и снова приведут ко мне».

Насколько давно знакома Луиза с Андре? Она называла его старым другом. Вполне возможно, что они познакомились в Нью-Йорке, еще до ее отъезда в Англию. Скорее всего, так оно и было, ибо со времени ее возвращения майор находился при штабе генерала Хоу. Однако будь Луиза верна старой любви к Андре, на борту корабля она едва ли повела бы себя по отношению к Джеку столь... поощрительно.

Он полистал дальше и наткнулся на страницу, где почерк не был таким аккуратным, да и тон тоже.

"Я почти не вижу эту страницу из-за слез. Пришло известие. Он умер, умер, у... "

Последнее слово было зачеркнуто, а следующая запись представляла собой детальное описание званого обеда — с подробнейшими сведениями о каждом подававшемся к столу блюде. Но это «умер, умер, у...»! Может быть, она получила ошибочное известие о гибели Андре? Или же речь шла еще об одном возлюбленном, имя которого ему только предстояло обнаружить?

Новая мысль заставила Джека остановиться. До сих пор неразумная страсть заставляла его видеть все лишь с одной стороны, тогда как опыт учил подходить к любому вопросу всесторонне, учитывая все возможности. А что, если ревность ввергла его в заблуждение и он вкладывает в прочитанное ложный смысл? Такая возможность оставалась до тех пор, пока в тексте не будет напрямую упомянуто имя его счастливого соперника.

Он торопливо листал страницы, выискивая нужную дату.

Осада форта Сэндвикс была снята 23 августа. В тот же день Джек был искусан змеей, спасен Мак-Тавишем и захвачен Арнольдом. По прошествии двух недель он вернулся к Бургойну. Это случилось вечером 19 сентября...

«19 сентября 1777 года. Он вернулся. Он не погиб. Мой Джек».

Джек уставился на свое имя, боясь поверить собственным глазам. Как он посмел пробраться тайком в комнату любимой им и любящей — во всяком случае, любившей его — женщины! Как он решился осквернить эту любовь, позволив себе без спросу заглянуть в столь интимный дневник! Может ли быть прощение подобной низости?