В некоторых предшествующих главах я так или иначе касался нашего "военно-полевого романа", рассказывал о высоких чувствах, часто помогавших сохранять верность друг к другу и саму любовь, которые вселяли уверенность и действительно прибавляли силы в самые трудные минуты.

И теперь, спустя много лет, во мне не иссякает убежденность, что именно эта любовь была тем талисманом, который не один раз отводил от меня смертельную опасность в столкновениях с реальностями войны, с ее пулями, минами, танками, бомбами…

Не могу не рассказать и о том, каким «испытаниям» подвергала меня сама Рита. Примерно с лета 1944 года она вдруг в своих письмах стала мне писать, что уже была замужем и что у нее даже есть ребенок. Я ей ответил, что если все это уже в прошлом, то нашей любви это не помеха, и что ее ребенок — это наш ребенок.

Я почти верил ее письмам, хотя и не мог понять, как и когда это могло случиться.

И даже при встрече в Лохуве этот вопрос так и остался висеть в воздухе, хотя я не сомневался ни в своей любви, ни в ее чувствах ко мне. А рано утром, одевшись в выстиранное, отутюженное, пахнущее свежестью белье и обмундирование, я должен был тронуться в путь, чтобы прибыть в указанное место не позднее определенного мне срока. Да и не в моих правилах быть неточным.

Развернул карту, нашел на ней две деревушки, Буду Пшитоцку и Буду Куминьску, что недалеко от шоссе Брест-Варшава, между городами Калушином, известным мне еще по пребыванию в госпитале, и Рембертувом, одним из пригородов Варшавы восточнее реки Висла.

Показал эти деревушки на карте Рите. На всякий случай. Тем более что, по моим предположениям, я буду там находиться не менее двух-трех, а то и более недель.

Нам предстояло там в соответствии с распоряжением Командующего фронтом маршала Рокоссовского освобождать «отвоевавшихся» штрафников, у которых истек срок пребывания в штрафбате, принимать новое пополнение, формировать из него боеспособные подразделения и готовить их к новым, предстоящим боям.

Как мне поведала Рита, в их госпитале постоянно действовал коллектив художественной самодеятельности, в котором она, бывшая ученица одной из ленинградских балетных школ, считалась ведущей солисткой в танцевальной группе.

Так вот, в периоды затишья в боевых действиях, когда в госпитале не так много раненых и нет наплыва новых, этот коллектив по планам политуправления фронта «гастролирует» по воинским частям, находящимся на отдыхе или на переформировании.

И кто знает, не занесет ли попутным ветром их самодеятельность куда-нибудь поближе к нам. (Хотя за всю войну нас, штрафников, так ни разу и не побаловали такой радостью.) Тем более что уже предполагался выезд с концертами вроде бы в район города Седлеца, а он несколько восточнее Калушина. Вот мы и подумали, не «подкинет» ли нам судьба "ответного визита"? Теперь уже Риты ко мне.

В таких случаях говорят: "как в воду глядел!" К исходу дня добрался до указанных комбатом деревень, нашел штаб. Встретил там нового замполита майора Казакова, назначенного к нам совсем недавно вместо подполковника Рудзинского, которого вроде бы забрал к себе на новое место наш бывший комбат полковник Осипов. Немного удивился, увидев еще нескольких новых офицеров-политработников, видимо прибывших в батальон тоже недавно, но там, в окопах на плацдарме, они не появлялись.

Комбат, когда я доложил о своем прибытии в установленный им срок, удовлетворенно хмыкнул и, не спросив даже о результатах моего «отпуска», указал мне место размещения моей роты в деревне Буда Пшитоцка, куда я и направился.

Встретили там меня уже разместившиеся офицеры Федя Усманов, Жора Ражев и все-таки «прикомандированный» к моей роте командир взвода пулеметной роты Жора Сергеев. Здесь же недалеко разместился и командир роты ПТР, мой давний друг Петя Загуменников, и командир минометного взвода Миша, или как его все звали Муся Гольдштейн. В общем, мои боевые друзья снова были рядом со мной.

Для меня мой ординарец, а им был теперь уже немолодой, лет около сорока, бывший капитан Николай (фамилию не помню), облюбовал дом одинокого поляка по фамилии Круль.

Дом был неказистый, но нам досталась одна большая комната ("для заседаний военного совета" роты, как выразился Федя Усманов) и две небольшие — одна для меня, другая для ординарца. Пан Круль, как мы его величали, был почему-то одинок, ни жены, ни детей, но на него и его немалое хозяйство работал добрый десяток батраков и батрачек, не угнанных в немецкое рабство, как мы привыкли видеть это в Белоруссии и на Украине.

Тогда, в декабре 1944 года все мы заметили, что по полям бегает много зайцев, и я решил воспользоваться своими неплохими стрелковыми способностями, чтобы побаловать себя и друзей зайчатиной.

Еще в средней школе я среди немногих моих соучеников успешно сдал нормы на значок "Ворошиловский стрелок" сразу 2-й ступени. А уже будучи свежеиспеченным лейтенантом, на одном из первых занятий со взводом по стрельбе, чтобы показать не попавшему в мишень красноармейцу, что винтовка не виновата в его промахе, я, стоя, без упора, с расстояния около 100 метров с первого выстрела попал в фарфоровый изолятор на телеграфном столбе проходящей невдалеке линии связи. Разлетелся этот изолятор вдребезги на глазах изумленных обучаемых, и провод повис в воздухе без опоры. Да и сам я, честно говоря, не меньше их удивился такому результату, хотя понимал, что вместе с этим показал дурной пример: не надо было повреждать телеграфную линию, да и опрометчиво рисковать авторитетом — вдруг не попал бы?

Так вот, 14 декабря (памятный день! Он стал одним из самых важных в моей жизни!), часа в четыре после обеда я со своим пистолетом (теперь у меня вместо нагана был "ТТ") вышел "на охоту". И не с первого, правда, выстрела, но все же уложил зайчишку. Вот с этим трофеем возвращаюсь домой, а там!.. Смотрю, мой Николай помогает снять шинелишки с трех девчат, среди которых и моя Ритулечка!

Отпросилась-таки из своего самодеятельного ансамбля песни и пляски! Вместе с ней — аккуратненькая, с ладной фигуркой и броским восточным личиком татарочка Зоя Фарвазова, да аккордеонистка Люся Пегова. Все девушки молоденькие, с морозца румяные, возбужденные!

Я уже раньше говорил, что всем в батальоне выдавал Риту за свою жену, к которой и отлучался недавно. Поэтому, наверное, никто, кроме меня и не удивился ее появлению здесь. А я этому рад был безгранично.

Набежали друзья и решили «сыграть» фронтовую свадьбу, так как, по их мнению, наши существующие де-факто супружеские отношения нужно освятить свадебным обрядом.

Я волновался, не зная как воспримет это предложение Рита, но она, переглянувшись с девчонками, согласилась. Николай умело освежевал зайца, разделал его и принялся готовить заячье рагу с неимоверным количеством лука и свиным салом. Блюдо это получилось отменным, хотя настоящего рагу из зайца никто из нас не пробовал ранее.

Весть о нашей свадьбе молниеносно облетела моих друзей, и все они собрались в нашей комнате "военного совета". Пришли и Филипп Киселев, начальник штаба, и замкомбата Матвиенко Иван, мой бывший ротный, и Филатов Алексей, которого, несмотря на примерно десятилетнее превосходство в возрасте многие из нас почему-то называли просто Алешей (наверное, его общительный и веселый характер, его подвижность и моложавость были причиной этого). Быстро собрали все необходимое для пиршества, каждый что-то принес: кто сэкономленный офицерский доппаек, кто где-то раздобытые соления и копчения, Валера Семыкин каким-то образом добыл у Зельцера огромный кусок американского сливочного масла. Появилась и фирменная польская водка «Монополька», и даже бутылки с каким-то «заморским» трофейным вином, придержанным, наверное, для особых случаев.