Вот каков был Карфаген накануне борьбы с Римом. На первый взгляд, между противниками было довольно много общего: оба были государствами аристократическими, с торговым и земледельческим населением; но в Карфагене торговля стояла на первом плане, земля же была в руках богатых граждан и разделялась на большие поместья, которые возделывались рабами, тогда как в Риме существовал еще значительный класс мелких собственников, составлявший ядро и оплот республики.

Римский сенат открывал свои двери всякому способному и даровитому гражданину: он был действительно представителем нации; его господство основывалось на доверии и уважении, какое чувствовали друг к другу народ, с одной стороны, сенат и его чиновники — с другой. В Карфагене все управление основано было на подкупе: чиновников окружали шпионами, народ систематически развращали подкупом голосов на выборах. Всюду видны были подозрения и взаимное недоверие: бедные ненавидят богатых купцов, богатые опасаются возмущения черни. В Риме в минуты народных бедствий сенат и народ стояли дружно, не уступая врагу, между тем как в Карфагене часто спешат заключить мир, идут на самые постыдные условия, когда нужно было бы только одно последнее усилие, чтобы одержать победу. Мудрено ли, что ввиду того, что в сенате даже перед лицом опасности не прекращались ссоры и вражда, полководцы карфагенские иногда прибегали к поддержке народа и нарушали законы страны? Но важнее всего была разница в обращении с побежденными народами. Римляне никогда не лишали покоренные народы всех прав, старались сплотить все принадлежащие им области в одно органическое целое: карфагеняне посылали всюду своих управляющих, беспощадно грабивших народ, налагали на покоренных тяжелые подати и навсегда лишали их надежды на улучшение их положения. Вот почему всякая высадка вражеского войска в Африке, даже всякое возмущение наемников, подвергало Карфаген ужасной опасности: туземцы тотчас же переходили на сторону врагов против своих притеснителей.

Военные силы Карфагена и Рима были почти равны; но, будучи сами плохими солдатами, карфагеняне, располагая огромными капиталами, предпочитали содержать множество наемников, только офицеры были карфагенские. Под начальством опытного вождя, такое войско представляло очень грозную силу; но, в противоположность гражданскому ополчению Рима, оно ничем не связано было с той страной, за интересы которой проливало свою кровь; к тому же его очень трудно было собрать и мобилизовать в короткие сроки. Зато у карфагенян был превосходный флот; в мореходном деле они превзошли даже греков: корабли их были все пятиярусные и отлично маневрировали; кроме того, их стенобитные машины были лучше римских, а в особых их станах содержались целые отряды боевых слонов.

Вскоре представился случай противникам помериться силами в первой борьбе — за обладание прекрасным, цветущим островом Сицилией. Им прежде всего задумали овладеть римляне, выйдя за пределы Италии; карфагенянам пришлось защищать свое преобладание на острове; загорелась первая Пуническая война, продолжавшаяся целых 23 года (264—241 до P. Х.). Римлянам она стоила огромных усилий: приходилось вести войну несравненно более сложную и трудную, чем все предыдущие и, что было всего затруднительнее для римлян, вести ее преимущественно на море, да еще против сильнейшей морской державы того времени. Ценою громадных жертв и усилий построен был флот; но это, конечно, было еще далеко не все — надо было иметь людей, которые могли бы помериться силами с опытными и смелыми на море карфагенскими капитанами. К сожалению, их-то и не было у римлян: не раз терпели они из-за этого тяжкие поражения, не раз по вине неопытных, но самоуверенных адмиралов погибали целые эскадры, да и на суше эта первая внеитальянская война далеко не всегда велась с успехом. Тем не менее, несмотря на неопытность свою в морском деле, несмотря на неспособность начальников, наконец, несмотря на страшное истощение сил, римляне в итоге все же победили благодаря своему изумительному единодушию и готовности к жертвам на пользу родины, а еще благодаря полному отсутствию тех же качеств у карфагенян. В сенате карфагенском, как и всегда, господствовала вражда и взаимная ненависть; правительство, правда, давало деньги на флот и войско, но делало это вяло, как бы нехотя, и готово было просить мира после каждой неудачи. При таких условиях даже талантливые полководцы редко могли привести в исполнение задуманный ими план войны, довести до конца какое-нибудь трудное предприятие. Такова была судьба одного из величайших полководцев Гамилькара Барки, отца Аннибала. Еще молодым офицером назначен он был главнокомандующим карфагенских войск в Сицилии и там, без всякого пособия со стороны правительства, одними собственными средствами снарядил превосходное войско, безусловно, преданное ему и готовое всюду следовать за любимым полководцем.

В то время как римляне уже успели почти совсем вытеснить карфагенян из Сицилии, Гамилькар захватил несколько неприступных пунктов на ее западном берегу и там, в продолжение целых семи лет, геройски защищался против гораздо более сильного неприятеля. Быть может, он замышлял смелым нападением внезапно перенести войну в Италию — недаром же его небольшая эскадра непрестанно грабила итальянские берега — но замыслам этим не суждено было исполниться: потерпев страшное поражение на море, карфагеняне, опасавшиеся экспедиции вражеского флота к берегам Африки, прислали Гамилькару приказание заключить мир. Условиями его были — уступка Сицилии, уплата огромной контрибуции и выдача пленных. Правда, консулы требовали кроме того, чтобы Гамилькар сложил оружие и выдал перебежчиков, но карфагенский генерал наотрез отказался исполнить это унизительное требование, и так велико было уважение даже у врагов к его доблести, что они не стали настаивать, и непобежденный герой мог неопозоренным вернуться на родину.

Потеря Сицилии была страшным ударом для карфагенского могущества, но еще тяжелее и чувствительнее было то, что римский флот господствовал на Средиземном море, что пришлось отказаться от надежды захватить в свои руки торговые пути и признать свободу итальянской торговли. Возможно, впрочем, что спокойные и осторожные карфагеняне в конце-концов примирились бы и с этим — ведь и помимо Сицилии было еще много владений, много торговых связей, обеспечивавших мирное, безбедное существование. Но дело в том, что и тогдашнее положение дел не могло считаться прочным — правда, мир, хотя и с большим трудом, был заключен, но кто мог поручиться, что победители будут исполнять его условия? Карфагеняне должны были бы смотреть на него лишь как на перемирие и, немедля ни минуты, озаботиться приобретением новых ресурсов для борьбы, взамен утраченной Сицилии, если только они не хотели зависеть от милостей Рима.

В Карфагене, как и во всяком городе, была партия мира и партия войны. К первой примыкала вся та масса апатичных трусливых людей, которые всегда и всюду думают только о том, как бы выиграть время, как бы прожить и умереть со всеми, оттянуть момент решительной борьбы, ее составляли в Карфагене наиболее богатые и влиятельные люди — члены совета, судьи, большинство чиновников. Приверженцами войны главным образом были люди из простого народа — это была вместе и демократическая, и революционная партия в городе, — во главе ее стоял прославленный Гамилькар.

Еще не успел он вернуться из Сицилии, как в Карфагене вспыхнуло ужасающее восстание наемников, возмущенных задержками и неаккуратностью правительства в уплате жалования. Поспешно призвали Гамилькара, и ему удалось усмирить бунт, грозивший серьезной опасностью Карфагену; после этого он стал уже признанным вождем демократической партии. Быть может, с ее помощью, удалось бы ему провести многие крупные реформы, но он боялся раздражить своих врагов и возбудить подозрения римлян. Теперь он думал о другом. Без труда добился он назначения его главнокомандующим с неограниченной почти властью и решился исполнить давно задуманное им дело.