Неудивительно, что он так легко отдал несчастные двадцать тысяч фунтов, чтобы заставить Даннингтона молчать.

– Боже милостивый!

– Да, – согласился отец, понимая потрясение сына. – Как и ты, Берн всего добился сам, его состояние происходило от огромной судостроительной империи. Но, сказать по правде, он не был образованным человеком. Его манеры были хуже, чем можно было желать. Откровенно говоря, он был громогласным и грубым и вызывал своим поведением замешательство.

Фредерик едва заметно поднял брови:

– Но не сомневаюсь, что сто тысяч фунтов позволили вам не замечать этих недостатков?

– Не стану тебе лгать, Фредерик. Его предложение разрешало все мои проблемы. – Его взгляд скользнул по полкам, теперь до отказа заполненными рядами книг в кожаных переплетах. – С такими средствами я мог засеять поля, мог отремонтировать коттеджи своих арендаторов, мог предотвратить надвигающееся разрушение Оук-Мэнора. Была только одна трудность.

– Какая же?

– Когда Джекоб пришел ко мне, он полагал, что я получу его состояние в обмен на титул для его внука. Он не знал, что у меня уже есть сын. – Бледно-голубые глаза выдержали взгляд Фредерика. – Сын, ставший теперь законным наследником титула.

– О!

Как ни нелепо это было, но Фредерик испытал острую боль, представив на мгновение, как отец принял необратимое решение продать своего единственного ребенка за деньги, в которых так нуждался. Колебался он хоть минуту? Задумался о том, как это отзовется на будущем Фредерика? Или был настолько ослеплен огромным богатством, что забыл о младенце, рожденном ему любимой женщиной?

– Должно быть, я стал для вас досадной помехой, – язвительно заметил Фредерик голосом, охрипшим от разочарования. – Сто тысяч фунтов, если бы вы только смогли от меня избавиться! Вероятно, мне следует испытать облегчение, от того что вы обменяли мое наследие на деньги вместо того, чтобы придушить меня в колыбели.

Отец поднял руки, лицо его приняло мертвенно-серый оттенок. Он нервно облизнул губы.

– Чего ты хотел от меня, Фредерик? – хрипло спросил он. – Чтобы я смотрел, как голодают мои арендаторы? Чтобы я ютился со своими стареющими слугами в подвалах Оук-Мэнора, постепенно превращающегося в труху?

Фредерик холодно усмехнулся. Его отец был не первым, кто мостит дорогу в ад добрыми намерениями.

– Значит, ваши мотивы были исключительно альтруистическими? – насмешливо спросил он, внимательно оглядывая богатую мебель, несомненно, изготовленную лучшими мастерами. – Вы совершенно не думали о себе и не считали, что для лорда Грейстона пристойнее жить в большом и процветающем поместье, а не пребывать в благородной бедности.

Теперь бледно-голубые глаза смотрели на него укоризненно.

– Конечно, мое решение было продиктовано только заботой о ближних. Я оставил дитя, рожденное от моей дорогой Аделины, и женился на женщине, которую с трудом переносил, только ради спасения своего имения. Это было слишком тяжкой платой за судьбу, которой я никогда не желал.

Глаза Фредерика округлились. Значит, отец считал, что заплатил дорогую цену?

– А как насчет моей судьбы?

– Какой судьбы? – нетерпеливо воскликнул отец. – Твоим наследием был бы разваливающийся дом и куча долгов.

Руки Фредерика сжались в кулаки, и он затрясся от еле сдерживаемого гнева.

Господи! Даже теперь отец отказывался признать свой эгоизм. По крайней мере, Фредерик не даст ему тешить себя мыслью о том, что у него не было иного выбора.

– О-да! Быть незаконнорожденным намного лучше. – Он пронзил старика испепеляющим взглядом: – Господи! Вы оставили меня на попечение ужасной женщины, избивавшей меня палкой, если оказывалось, что я плохо отполировал серебро.

– Нет, нет. – Отец обошел кресло, за спинкой которого стоял. В глазах его была тревога. – Клянусь, Фредерик, я этого не знал. Когда я отдал тебя на попечение миссис Гриффин, она обещала обращаться с тобой, как с собственным ребенком. Я каждый месяц посылал ей деньги на твое содержание и образование. Я не думал, что она способна на такое предательство.

Фредерик с минуту продолжал смотреть на человека, предавшего его, потом, резко тряхнув головой, отвернулся.

– Знаете, отец, меня ничуть не удивляет, что вы бросили меня, поручив чужому человеку заботу обо мне и ни разу не потрудились проверить, хорошо ли со мной обращаются. Вы доказали, что способны пожертвовать мной ради более важных и благих целей. Но мне трудно представить таким же бесчувственным Даннингтона. Он… – Фредерик был вынужден помолчать и откашляться. – Я думал, что он и в самом деле был ко мне привязан. Оказалось же, что он так же виноват в том, что вы лишили меня имени и всего, что мне причитается. Вы лишили меня имени, положения и наследства.

– Нет, Фредерик. Ты можешь винить меня, но не Даннингтона. – Лорд Грейстон сделал резкое движение к Фредерику, и рука его потянулась, чтобы сжать плечо сына. – Он покинул Винчестер через несколько дней после твоего рождения. Ему ничего не было известно о твоей судьбе, пока лет восемь спустя он не оказался по соседству.

– Он приехал сюда?

– Да. – Пальцы отца непроизвольно вцепились в плечо Фредерика. – Уверяю тебя, как только он узнал, что тебя нет в Оук-Мэноре, у него появилось намерение объявить всем, что ты мой законный сын, особенно когда он прибыл в Винчестер и узнал, как с тобой обращалась миссис Гриффин.

Глаза Фредерика презрительно сузились.

– И что же ему помешало это сделать?

– Саймон. – Рука лорда Грейстона, лежавшая на плече Фредерика, медленно расслабилась. – Он понял, что, вернув тебе права, он разрушит будущее Саймона.

Краткое облегчение при мысли о том, что Даннингтон не предал его намеренно, очень быстро миновало и сменилось осознанием того, что отец специально использовал инстинктивное желание Даннингтона защитить детей.

– Конечно. – Фредерик презрительно хмыкнул: – Как мудро было с вашей стороны скрыть свои грехи за рождением нового ребенка. Наверное, Даннингтон качал Саймона на колене в то время как вы объясняли ему всю вредоносность его поступка, если бы он вздумал обнародовать грязную правду?

Бледные щеки отца окрасил румянец стыда.

– Какое это имеет значение? – спросил он, отказываясь признавать, что использовал одного ребенка, предавая другого. – Мы пришли к соглашению, что Даннингтон пошлет за тобой, как только обоснуется в Лондоне, и я буду присылать ему значительные суммы на твое содержание и образование.

Фредерик слабо покачал головой. Он не мог осуждать своего бедного учителя.

Даннингтона напугала возможность выбора одного ребенка в ущерб другому.

По-видимому, он сделал то, что подсказывала ему совесть.

Повернувшись на каблуках, Фредерик сделал несколько шагов к камину и уставился невидящим взором на пляшущие языки пламени.

– И поставил условие, что вы будете принимать меня в Оук-Мэноре ежегодно и терпеть мое нежеланное общество?

Он услышал мучительный вздох отца, потрясенного этим прямым и неприкрытым обвинением.

– Нет, Фредерик, именно я настоял на том, чтобы ты ежегодно возвращался ко мне на несколько недель в году.

– Почему? Ясно, что в моем присутствии вы чувствовали себя несчастным.

– Я чувствовал себя несчастным, потому что меня угнетал стыд, – признался лорд Грейстон. – Я не мог смотреть на тебя и не понимать, как виноват перед тобой. И с каждым годом бремя моей вины все тяжелее давило на мою совесть. И все же я выяснил…

Против воли Фредерик повернулся и встретил мрачный взгляд отца:

– Выяснили что?

– Я выяснил, что, как бы больно это ни было, мне нужно было видеть тебя рядом. – Худое лицо отца было полно скорби. – Последние несколько лет были просто невыносимыми, я ждал и наделся получить от тебя хоть слово.

Фредерик замер, борясь с нежеланными угрызениями совести. Господи, он ведь ничего не был должен этому человеку. И конечно, не испытывал чувства вины, оттого что избавил их обоих от унижения и боли обязательных ежегодных визитов.