– Я знаю Питни тридцать лет. – Уитби поставил стакан на стол. – А Джесс сейчас следует в порт. К одному пакгаузу. Это старый склад Бэлки на Аскер-стрит. Там все подготовлено для бегства из Англии.

Аскер-стрит? Но Джесс оторвалась от своего телохранителя на Коммершиал-роуд. Слишком долгий и опасный путь для женщины. Себастьян встал.

– Я найду ее.

Из-под шторы высунулась крохотная мордочка. Пуговка носа повернулась в его сторону, принюхиваясь.

– Только тронь мои сапоги, – предупредил Себастьян, когда грызун Джесс направился к нему. – Только тронь – и ты покойник.

Но хорек не выказал страха. Совсем как Джесс. Вытянулся на задних лапках и обнюхал его ногу. Потом вцепился коготками в штанину и потянулся носом к руке.

– Он чувствует запах Джесс, – пояснил Уитби.

– Если вздумает меня укусить, я сверну ему шею.

– Мне и самому порой хочется сделать из хорька фрикасе.

– Но к кому же она обратится? – пробормотал Себастьян.

Он направился к двери, и хорек засеменил следом за ним.

– Столько времени прошло, Кеннет. От ее старых друзей никого не осталось. Все изменилось. Она там уже чужая.

– В таком случае ей не следовало туда идти.

Дверь кабинета оставалась незапертой. То было безмолвное признание Эйдрианом невиновности Уитби. Хорек же, бежавший за Себастьяном, не отставал.

– Возьми его, – сказал Уитби. – В коридоре есть походная клетка. – Он поднялся, чтобы проводить капитана. – Возьми его с собой, Кеннет, на удачу. Он не помешает. А когда Джесс будет неподалеку, отпусти его, и он приведет тебя к ней.

Взять хорька было проще, чем спорить.

– Джесс найдет Питни во что бы то ни стало, – продолжал старик. – И что бы тот ни сделал, вывезет его из Англии. Спасет. Она такая, моя Джесс. Да-да, она – верная. Уж если считает тебя своим, то все ради тебя сделает.

Питни уронил к ногам свой старый походный мешок. С ним он тридцать лет назад пришел к Джосайе. Сейчас в мешке почти ничего не было – разве что горсть монет и несколько смен белья. Не бог весть какое богатство. Теперь он старик и изгой. Продал душу ни за что. И будет очень трудно начинать все заново в каком-нибудь порту на Востоке.

– Я оставил письмо, – сказал он.

– Да, конечно… – прозвучал рядом холодный ровный голос. – Оружие оборачивается против хозяина. Даже самого Наполеона предал Баррас.

– Я назвал Бьюкенена. Сказал, что это он подбросил фальшивые сведения. И назвал французов. И тебя. Я оставил более чем достаточно доказательств, чтобы повесить нас всех. Джосайю же освободят уже сегодня, и он сделает все, чтобы отомстить. Но не мне, ведь мы были друзьями. Так что оказаться на твоем месте мне бы не хотелось.

– Я предпринял меры, чтобы защитить себя от Уитби. Он меня не тронет.

– Может, и нет.

Какая разница? Человеку, предавшему друзей, было все равно. Он даже не мог сказать, зачем это сделал. По прошествии стольких лет он относился к компании Уитби как к своей собственной. К пакгаузу и кораблям – так же. А контрабанда на стороне без соответствующих записей в журнале не казалась таким уж большим преступлением.

Но теперь все рухнуло. Он совершил государственную измену. И до сих пор не понимал, как это случилось.

– Республика не забудет своих героев, – не унимался голос за спиной. – Для меня место приготовлено. Я отправляюсь в почетную ссылку. И то не навеки. Когда император с триумфом въедет на Пэлл-Мэлл, я буду вместе с другими следовать за ним. Им понадобится англичанин, чтобы возглавить новое правительство. У меня есть опыт.

Питни услышал, как щелкнул курок. Бросив последний взгляд на коричневые воды Темзы и ясное голубое небо над ней, он повернулся.

Не хотел, чтобы ему стреляли в спину.

Лаймхаус кишел моряками и портовыми грузчиками всех национальностей и рас, известных человечеству. Несмотря на разгар дня, многие нетвердо стояли на ногах. Идти в этот вертеп одной Джесс не хотелось.

Пакгауз Бэлки находился в четверти мили вниз по Аскер-стрит, в одном ряду с другими покосившимися пакгаузами, обреченными на снос. Большинство стояли теперь пустыми или были завалены грудами мусора.

Преподобный шел рядом с ней. Его черный сюртук и белый воротничок словно расчищали им путь в толчее моряков и проституток. Здесь уважали священника и стремились не допустить его гибели в этой части города. Местные узнавали его – они знали, что он находится под защитой Лазаруса.

Аскер-стрит у доков была почти безлюдной. Пакгауз Бэлки уже год стоял без дела. Между булыжниками погрузочного двора пробивалась трава. Окна третьего и даже четвертого этажей были разбиты. Местным мальчишкам, похоже, пришлось не одну неделю трудиться, швыряя в окна камни, чтобы перебить все стекла. Нет ничего слаще вызова.

Никаких признаков жизни. Никто не устроил себе жилища в дальнем конце двора, никто не приютился в каком-нибудь углу у забора. Это означало лишь одно: кто-то здесь обретался постоянно и не допускал самовольного вторжения чужаков. Территорию охраняли собаки. Их здесь было с десяток – злых, дерзких и умных, скрывавшихся за поломанными досками ограды. Оставаясь в безопасности, в тени, они следили, как чужаки пересекают открытое пространство. Местные мальчишки научили собак относиться к людям с опаской.

От реки несло зловонием. Речная гниющая топь вплотную подступала к другой стороне склада. От воды тянуло холодной сыростью, оставлявшей во рту дурной привкус. Вне зоны видимости скрипели и хлюпали у причалов суда. Вдруг лязгнула цепь и раздался резкий хлопок – как выстрел пистолета. В порту никогда не бывает тихо.

Питни, если не ушел, еще мог прятаться где-то здесь, в ожидании. На территории склада в любом случае находился человек с лодкой, готовый в любое время дня и ночи к отплытию. У папы в любом городе, где бы они ни жили, всегда имелись пути к бегству. Более осторожных людей, чем папа, Джесс не знала.

Дверь в торце склада была приоткрыта.

– Здесь не заперто, – констатировал святой отец.

– Да, замки давно сорвали.

Поначалу, когда она вошла внутрь, помещение показалось Джесс пустынным, разоренным и обворованным. Стеллажи для хранения грузов были разломаны и разобраны на дрова. Сквозь разбитые окна пробивались косые лучи солнца.

Здесь явно кто-то обитал. Пахло пивом и мочой, древесным углем и прокисшей пищей. Наверное, и крысы здесь обитали. Они были везде.

– Вам лучше оставаться снаружи, преподобный, пока я не осмотрюсь.

– Я не оставлю тебя одну, Джесс. Я и не такое видел.

Под окном, у кирпичной стены, стоял остов кровати.

Рядом с кроватью была плита, отапливаемая древесным углем, на ней – чайник. Добрый знак. Значит, человек Уитби вот-вот объявится.

Джесс устремилась вглубь, к тому месту, где когда-то они хранили грузы. И не увидела, как за спиной у нее выросла чья-то тень. Тень, набросившая ей на шею шнурок. Все внезапно померкло у нее перед глазами – как будто задули свечу в темной комнате.

– Это священник, – сказал Эйдриан.

Себастьян перевернул тело. Человек застонал, и его веки затрепетали. Из его разбитого при падении лба текла кровь.

Джесс тоже оставила здесь свой след, потому что хорек в клетке разволновался.

– Его ударили сзади. Вот сюда. – Ладонь Себастьяна окрасилась кровью. – Не так давно. Это друг Джесс?

– Всеобщий друг. Джесс, должно быть, обратилась к нему за помощью. Умная девочка.

– Ее забрали… – Преподобный открыл глаза. – Их было двое.

– Не двигайтесь. Тревор, останься с ним. Когда он сможет идти, доставь его к моей тетке. – Себастьян взглянул на друга: – А Джесс, конечно же, у Квентина. – «Она может находиться в порту, где угодно. На любом судне». – Мне нужно увидеться с Лазарусом. Мне нужны люди, чтобы прочесать порт.

– Когда следующий прилив? – спросил Эйдриан.

– Через три часа.

У них оставалось не так уж много времени. Может, вообще не оставалось.

Дойл осмотрелся, потом сказал:

– Здесь мы никого не найдем. А преподобный находится под защитой Лазаруса. Как и Джесс. Кое-кто за это жестоко поплатится.