8 января Гапон отправил министру внутренних дел Святополк-Мирскому письмо, извещавшее, что 9 января в 2 часа дня на Дворцовую площадь явится мирная манифестация рабочих для вручения царю петиции. Текст петиции прилагался к письму. Свои чувства и просьбы завтрашние манифестанты изложили в самых миролюбивых и почтительных тонах, назвав свое обращение к царю «великим прошением». «Государь, – писали уполномоченные ими Гапон и рабочий Вассимов, – мы, рабочие и жители города Санкт-Петербурга разных сословий, наши жены, дети и беспомощные старцы-родители, пришли к тебе, Государь, искать правды и защиты…»

Главной просьбой рабочих был созыв Учредительного собрания, в котором были бы представители всех классов, сословий и профессий. А кроме того, они просили провести всеобщую амнистию для политических заключенных, прекратить войну, передать землю народу, снизить кредитные ставки, ввести 8-часовой рабочий день, установить нормальную заработную плату и государственное страхование рабочих. А заканчивалась петиция так:

«Вот, Государь, наши главные нужды, с которыми мы пришли к тебе. Лишь при удовлетворении их возможно освобождение нашей родины от рабства и нищеты, возможно ее процветание, возможно рабочим организоваться для защиты своих интересов от эксплуатации капиталистов и грабящего и душащего народ чиновничьего правительства.

Повели и поклянись исполнить их, и ты сделаешь Россию и счастливой, и славной, а имя твое запечатлеешь в сердцах наших и наших потомков на вечные времена. А не повелишь, не отзовешься на нашу мольбу – мы умрем здесь, на этой площади, перед твоим дворцом. Нам некуда дальше идти и незачем. У нас только два пути: или к свободе и счастью, или в могилу. Пусть наша жизнь будет жертвой для исстрадавшейся России. Нам не жаль этой жертвы, мы охотно приносим ее».

Последние слова «великого прошения» оказались великим пророчеством: царь не отозвался на их просьбу, ответив ружейным огнем, и многие из них умерли здесь, на этой площади, перед его дворцом, и их жизни стали жертвой для исстрадавшейся России…

…В воскресенье, 9 января 1905 года, в 10 часов утра у Нарвского отдела гапоновского Общества собралось около 20 тысяч человек. К ним, в рясе, с обнаженной головой, с крестом в руке вышел отец Георгий. Напутственное слово произнес инженер-путиловец, эсер П. М. Рутенберг. Около 11 часов рабочие, празднично одетые, с разнаряженными по-праздничному женами и детьми спокойно и медленно двинулись к центру города, неся флаги, хоругви и портреты царя и царицы. Рабочие пели церковные гимны, и, увидев все это, первые полицейские пикеты, сняв шапки, примкнули к манифестантам, а два полицейских офицера пошли впереди колонны.

Не доходя двух метров до Нарвских ворот, идущие увидели солдатские цепи и впереди них ряды кавалеристов с обнаженными саблями в руках. Толпа, не останавливаясь, шла вперед, как вдруг, без всякого предупреждения, конники сорвались с места и стали топтать и рубить людей. И тут же затрещали винтовочные залпы пехоты. Одними из первых пали полицейские офицеры, а вскоре, раненный в плечо и в руку, почти обезумевший Гапон бежал вместе с Рутенбергом, крича: «Нет у нас больше царя!» Рутенберг увел Гапона к одному из своих друзей и спрятал его там.

Манифестанты, кроме Нарвского отделения, собрались и еще в трех других – на Петербургской стороне, на Васильевском острове и на Шлиссельбургском тракте. И все они были так же расстреляны и порублены, как и манифестанты, шедшие к Нарвским воротам.

Всего было убито и ранено более четырех тысяч человек. К вечеру в разных местах города стали возникать баррикады, но войска и полиция быстро сносили их, расстреливая и арестовывая сопротивляющихся.

Через три дня в Петербурге наступило затишье, но это воистину было затишье перед бурей. А она уже началась, всколыхнув Великий, но отнюдь не Тихий океан, в который за один-два дня превратилась Россия.

А сейчас, немного забегая вперед, расскажем о судьбе вдохновенного вождя петербургских рабочих – отца Георгия, рыцаря без страха и упрека в глазах сотен тысяч его сторонников и приверженцев.

Эсер Рутенберг, спасший его 9 января, вскоре нелегально, под чужим именем переправил Гапона через русско-германскую границу в Тильзит. Оттуда отец Георгий добрался до Берлина и в конце концов оказался в Женеве. Вся радикальная и социалистическая Европа бурно чествовала его. И только известный австрийский социалист Виктор Адлер не в унисон со всеми сказал, что имя Гапона было бы лучше числить в списке погибших героев, как до сих пор, чем продолжать иметь с ним дело как с вождем. И вскоре все признали правоту Адлера, ибо отец Георгий внезапно превратился в кутилу, мота, бабника и игрока.

В ноябре 1905 года, после объявления амнистии, он вернулся в Петербург и попытался воссоздать свою старую организацию, но к нему никто не пошел, и он оказался генералом без армии, даже генералом в отставке, но без пенсии. А изменить образ жизни он уже не мог и охотно пошел в тайные полицейские осведомители. Гапон попытался вовлечь в свои сети Рутенберга, связанного с Боевой организацией своей партии, но тот сразу же почуял неладное и, для вида согласившись с Гапоном на сотрудничество, тут же все рассказал Азефу.

ЦК партии эсеров поручил Рутенбергу убить Гапона.

28 марта 1906 года Рутенберг привез Гапона на уединенную пустую дачу под Петербургом, в одной из комнат которой за тонкой дощатой перегородкой засела группа эсеров-боевиков. Они должны были стать свидетелями откровенного разговора Гапона с Рутенбергом.

Разговор начался с того, что Рутенберг назвал сумму – 25 тысяч рублей, – которую ему предложили жандармы за выдачу террористов. И тут же добавил, что это – ничтожно малая сумма.

– Чего ты ломаешься, 25 тысяч – хорошие деньги! – говорил Гапон.

– Но меня еще и совесть мучает, – сказал Рутенберг, – ведь если их арестуют, то обязательно всех и повесят.

– Ну, что же! Лес рубят – щепки летят.

Когда разговор был закончен, Рутенберг открыл дверь, и в комнату ворвались боевики. Среди них Гапон узнал и нескольких близких к нему рабочих-активистов.

Гапон, встав на колени, молил их простить его, но разъяренные боевики накинули ему на шею петлю и повесили на заранее вбитом крюке…

На пост генерал-губернатора Петербурга и губернии вместо великого князя Владимира Александровича был назначен генерал-майор Дмитрий Трепов.

На место Московского генерал-губернатора – великого князя Сергея Александровича – был назначен его помощник Сергей Булыгин.

Великий князь остался командующим Московским военным округом.

Главным виновником расстрела петербургских рабочих Москва, как и вся Россия, считала царя, его родственников и высшую бюрократию империи. Дядя царя воплощал собою обе эти напасти: он был членом семьи Романовых и главнокомандующим Московским военным округом. На Сергея Александровича, к тому же повинного в Ходынке, в охоте за революционерами и антисемитизме, в потворстве казнокрадам и взяточникам, стали готовить покушение московские террористы-эсеры – идейные наследники Халтурина и Желябова.

Покушение было поручено Каляеву и Куликовскому. Они, изучив маршруты, по которым ездил Сергей Александрович, устроили засады, причем Каляев ждал Великого князя на крыльце Городской думы. Было это вечером 2 февраля.

В 8 часов Каляев увидел, как из Никольских ворот Кремля выехала великокняжеская карета со множеством ярких белых фонарей, что отличало ее от других московских экипажей. Каляев бросился наперерез карете, но, подбежав, увидел, что внутри, кроме великого князя, сидят Елизавета Федоровна и двое детей. (Это были их воспитанники Мария и Дмитрий – дети Павла Александровича.) Каляев тут же отошел в сторону – он не мог убить женщину и детей, но великий князь получил лишь кратковременную отсрочку – не больше.