Томас Стернз Элиот Популярная наука о кошках, написанная Старым Опоссумом 1. Знанье кошачьих имен Знанье кошачьих имен — не шутка, Их нельзя угадать на пари; Поверьте, я не лишаюсь рассудка, Говоря, что ИМЕН НЕПРЕМЕННО ТРИ. Во-первых, простое домашнее имя: Питер, Огастес, Алонсо, Адам, Виктор, Сесили, Бесси и Джимми — Мое почтенье таким именам! С ними в ряду имена посложнее Как для джентльменов, так для дам: Платон, Антигона, Адмет, Ниобея — Мое почтенье таким именам! Но нужно и что-то, что уникально, Отдельно и полно особой красы, А то не удержится хвост вертикально И с важностью не распушатся усы. И вот вам примеры второго рода: Приманкус, Мяукса, Корикоплут, Бомбалурина и Джеллимода — Дважды таких имен не дают. И есть чрезвычайное имя: третье — Сколько б вы ни положили труда, Оно пребывает в таком секрете, Что КОТ НЕ ОТКРОЕТ ЕГО НИКОГДА. И, если вы видите, кот поглощен Раздумьями вроде бы не земными, Знайте, что он погружен, как в сон, В мысли про мысли о мыслях про имя, Сказа — несказанное, Несказанное — анное, Непроизносимое тайное Имя. 2. Кошка Гамби  Из кошек гамби наугад возьмем хоть Пусси-Пестрый-Нос; ПУШИСТ, богат ее наряд, львинопятнист, тигрополос. Весь день на коврике она, в дверях иль на ступеньке, — ведь На то и гамби, чтобы так сидеть, сидеть, сидеть, сидеть! Когда же дневная сошла суета, У гамби работа едва начата. Лишь только последний в семье задремал, Она ускользает неслышно в подвал. Ей грустно, что дурно воспитаны мыши, Которым вести бы себя бы потише. Она говорит им слова назиданья И учит их музыке и вышиванью. Из кошек гамби наугад мы взяли Пусси-Пестрый-Нос; Кто-кто на свете больше рад в тиши угреться — вот вопрос. Весь день она у очага, на солнце иль на шапке — ведь На то и гамби, чтобы так сидеть, сидеть, сидеть, сидеть! Когда же дневная сошла суета, У гамби работа едва начата. Она все мышиные плутни на свете Приписывает нездоровой диете. И, веря, что все еще можно исправить, Она принимается жарить и парить. И мыши питаются хлебным бульоном И жареным сыром со сладким беконом. Из кошек гамби наугад мы брали Пусси-Пестрый-Нос; За шнур от штор, как за канат, она потянет, как матрос, И вмиг на подоконник прыг и целый день в окошке — ведь На то и гамби, чтобы так сидеть, сидеть, сидеть, сидеть! Когда же дневная сошла суета, У гамби работа едва начата. Она полагает, что все тараканство Вот-вот очумеет от лени и пьянства. Она из разболтанных тараканят Бойскаутский организует отряд И к добрым деяньям ведет тараканов Под тихо шуршащую дробь барабанов. Всем гамби хвалу троекратно споем: Без них невозможен порядочный дом! 3. Последний бой Тигриного-Рыка  Тигриный-Рык — убийца, вор — повсюду cеет страх, От Грейвзэнда до Оксфорда кочуя на баржах. Его холодный злобный взгляд скребет шершавей пемзы; Он даже счастлив, что его зовут Проклятьем Темзы. Грубей, наглей, скверней, гнусней на свете нет шпаны: Мешками под коленями повыбиты штаны, На шкуре драной, вытертой, сомнительные пятна, И ухо — видите — одно (другое где, понятно). У ротерхайтских фермеров заметна дрожь колен, А в Патни по курятникам идет проверка стен, А в Хэммерсмите глупых птиц с утра на ключ замкнули, По берегам пронесся слух: ТИГРИНЫЙ-РЫК В ЗАГУЛЕ! Эй, чиж, не вздумай упорхнуть, ты в клетке поцелей; Эй, бандикут, не удирай с заморских кораблей! Пекинка, дома посиди — погибнешь в буйстве диком, Как те коты, кого судьба столкнет с Тигриным-Рыком! Всех ненавистней ему кот ненашенских пород — Кот-иностранец, кот-чужак, иноплеменный кот. С персидскими, сиамскими — сейчас же заваруха (Из-за сиамца в отрочестве он лишился уха). Однажды летом, когда ночь заполнила луна, И в Молси ласково баржу баюкала волна, Нежданно умягченный романтическим моментом, Тигриный-Рык выказывал нечуждость сантиментам. На берег улизнул его помощник Шкурогром, Чтоб в «Колоколе» хемптонском заправиться пивком; И боцман Тыкобрутус внял душевному порыву И ныне во дворе за «Львом» выискивал поживу. В каюте на носу Тигриный-Рык был увлечен Беседой с обольстительною леди Грызотон, Внизу по койкам моряки валялись, как чурбаны, — В тот миг сиамцы погрузились в джонки и сампаны. Тигриный-Рык натруживал свой зычный баритон И видел, слышал лишь себя и леди Грызотон, — Да кто б подумал в этот миг про мерзких иностранцев? Меж тем луна сверкала в голубых глазах сиамцев. Ни шороха, ни скрипа, ни плесканья, а уже Их джонки и сампаны приближаются к барже. На ней влюбленные поют, поглощены собою, Не зная, что окружены китайскою ордою. И тут была ракета как призыв на абордаж. Монгольцы вмиг задраили храпящий экипаж; Внизу остались моряки, враги же в шуме, в гаме Рванулись вверх с трещотками, с крюками и ножами. Ну кто бы леди Грызотон решился осудить За то, что с воем унеслась во всю кошачью прыть И, пролетевши над водой, слилась с туманной далью? Зато Тигриный-Рык был окружен смертельной сталью. Заклятый враг упрямо шел вперед за рядом ряд; Тигриный-Рык был изумлен, что шагу нет назад. Он в жизни стольких утопил со зла иль для порядка, Да самому теперь пришлось: на дно, буль-буль и гладко. До полдня Уоппинг пил и пел от новости такой, Весь Мейденхед и Хенли танцевали над рекой, Громадных крыс на вертелах пекли в Виктория-Доке, И даже нерабочий день объявлен был в Бангкоке. |
