«Не говори, — хмыкнул Савва, — но мы-то с тобой не признаем масок! Я бы назвал этот час преддверием эпохи гомункулусов. Ведь давным-давно известно: как только люди перестают размножаться, их начинают замещать… гомункулусы.»

«Я знаю, — вздохнул Никита. От гомункулусов было не скрыться. Они настигали его везде. — Но ведь они… маленькие, светящиеся, и не могут надолго покидать свои реторты»…

«Ошибаешься, — страдальчески улыбнулся Савва. — Их цивилизация существенно продвинулась вперед со времени Средневековья. Теперь они внешне ничем не отличаются от людей, наоборот, даже красивее и совершеннее их».

«А как же тогда различать?» — встревожился Никита.

«А по неадекватной — нечеловеческой — реакции, — объяснил Савва. — Где нормальный человек стыдится, гомункулус гордится, где нормальный плачет, гомункулус смеется, где нормальный жалеет, гомункулус рассуждает о политической целесообразности и экономической реформе».

«Тогда нами уже давно правят гомункулусы», — загрустил Никита.

«В принципе, чтобы окончательно победить им осталось всего-ничего, — сказал Савва, — разладить машину воспроизведения людей».

«Что-то не получается, — возразил Никита. — Вон СПИД косит людей, а их все равно больше шести миллиардов».

«Разладить отнюдь не означает остановить, — ответил Савва, — напротив, можно заставить одни агрегаты работать на сверхповышенных оборотах, в других же, допустим, предельно снизить давление масла. Что происходит с машиной, мотором, когда внутри возникает противоречие? Машина, мотор стремительно, как банкнота на ветру, изнашивается, выходит из строя. Хорошо еще, если по-тихому, без взрыва. Гомункулусы, — внимательно посмотрел по сторонам Савва, как если бы эти губители человеческого племени были еще и невидимыми, — только того и ждут».

«Люди устроены таким образом, — возразил Никита, — что в какое бы время и в каком бы веке они не жили, оно всегда им кажется предельным, максимально приближенным к концу света. Каждое поколение в каждой стране проходит через искушение концом света. Глубочайшее, неизбывное разочарование — такая же составная часть существования, как глубочайшая, неизбывная надежда на лучшее. Бывали в человеческой истории времена и похуже нынешних».

«Бывали, — с готовностью согласился Савва, — но жизнь как бы протекала в русле некоей игры-реки, правила которой были более или менее известны. Другое дело, что многие им не следовали, но они существовали. Евангелие было воистину живой книгой, к которой тянулись даже самые закосневшие в грехе грубые души. Нынче же правил нет, а люди… в массе своей остались прежними. Вот почему, — схватил за руку Никиту Савва, — надо им помочь!»

«Как?» — воскликнул Никита.

«Придумать новые правила, — спокойно произнес Савва. — И сделать так, чтобы люди уважали эти правила. Казалось бы, такие простые вещи, но если их не будет, не будет… ничего».

«Да почему?» — Меньше всего на свете Никите хотелось жить по каким-то неведомым правилам, которые кто-то для него установит. Он заранее ненавидел этого «кто-то». И был уверен, что точно так же (изначально) его ненавидит добрая половина граждан России. Если, конечно, Савва планировал ввести правила на территории одной только России. А другая — тоже добрая — половина (изначально, как Никита ненавидит) любит этого неведомого «кого-то». И согласна жить по его (любым) правилам.

«Потому что жизнь без правил ведет в никуда и превращает людей в ничто, — просто ответил Савва. — Стирает их в виртуальную, клипово-интернетно-политтехнологическо-информационную пыль. Такое положение дел далее терпеть невозможно, — строго посмотрел на Никиту. — И, — добавил со значением, — долго оно не продлится!»

«Что же такое случится?» — Никите вдруг стало бесконечно грустно. Как если бы пришла пора умирать, а он так и не дочитал до конца интереснейшую книгу. Странным образом любые — даже на весьма отвлеченные темы — споры в России заканчивались когда высказываемой, а когда и не высказываемой, но как бы присутствующей в атмосфере мыслью, что «кто-то», оказывается, знает, как надо жить, а главное, уже (изначально) готов наказать тех, кто не хочет его слушаться. Никита подумал, что этот «кто-то» (изначально) сильнее, к примеру, его, Никиты, а также всех тех, кто не знает как надо жить. В особенности же тех, кто (не суть важно) знает или не знает, но в любом случае не собирался навязывать свое знание (незнание) другим.

Во всем, что происходило в этот вечер в здании Фонда «Национальная идея» («часы истории», разговоры с Саввой, иллюзии, аллюзии, аберрации, экскурсы в прошлое и будущее, эзотерические теоретизирования, намеки на некую «социальную» магию, воинствующее, вульгарное безбожие под видом почтительного разгадывания — расшифровывания — Божьего промысла и т. д. и т. п.) смысл был и одновременно смысла не было. Дело и впрямь обстояло так, как если бы Никиту позвали на травяное поле играть в футбол, он вышел в маечке и в трусах, а здесь играли в хоккей на льду, но при этом еще и в водное поло в бассейне, а некоторые в белых рейтузах и лаковых сапогах ездили на лошадях, другие же проносились с дикой скоростью на напоминающих огромных клещей машинах «формулы-1». И все при этом орали Никите, что он нарушает какие-то неведомые правила.

Никита знал, что последний (когда другие не действуют) самый верный компас находится в душе. Вот и сейчас он мучительно вглядывался в него, пытаясь определить, куда идти.

Но не видел.

Похоже, само вещество души становилось непрозрачным под жестким излучением современной жизни. В том сегменте души, где предположительно находился компас, теперь наблюдалось лишь неясное свечение, высвечивающие проблемы по остаточному или шкурному принципу, но совершенно не способное указать точный маршрут. Как если бы человек вмиг разучился читать, и тупо смотрел на текст, как на незнакомый витиеватый орнамент, не представляя, что это такое, но при этом мучаясь воспоминанием, что когда-то он ощущал себя в этом тексте (орнаменте) как рыба в воде.

«Мы задавим гомункулуса!» — вдруг взревел, выпучив глаза, Савва, и Никита подумал, что брат уже практически вжился в новую, известную пока только ему, роль. В ней, видимо, было место и для бессмысленных заявлений: «Мы задавим гомункулуса!», и для опережающе победительного (ведь мифический гомункулус еще отнюдь не задавлен) рева.

«Мы?» — удивился Никита.

«Что ты знаешь о законе возмещения реальности?» — надменно осведомился Савва, явно не торопясь выходить из роли.

«Ровным счетом ничего», — Никита вдруг почувствовал, как устал, как отвратительна ему новая Россия, где одни живут в нищете, а другие дико, как если бы собирались жить вечно и доллар бы был вечной валютой, а не зеленой, мгновенно ветшающей на ветру резаной бумагой, воруют, третьи же — как Савва — сходят с ума, обслуживая уставших воровать воров.

Когда воры устают воровать, подумал Никита, приходит час грандиозных, пересматривающих все и вся идеологий.

«Если девки не хотят рожать сейчас, по доброй воле, они начнут, точнее мы их заставим рожать чуть позже, но уже в соответствии с нашим великим планом восстановления. Мы загоним их на специальные фермы и подвергнем искусственному осеменению. Не хотят сейчас любить мужиков — полюбят… пробирки из холодильника… потом».

Некоторое время Никита молчал, вспоминая в какой антиутопии он про это читал.

«Конечно, это фантазия, — вышел из роли, как оторвался от зеркала, в котором он был могуч, решителен и великолепен, Савва. — Лезет в голову разная ерунда. Но ты должен понять, что каждый час в моих часах, это час “в себе”, то есть час, бесконечно распространяющийся как в минус, так и в плюс бесконечность. В чем беда человечества? — спросил Савва, не давая Никите и рта открыть. — В настоящем времени не происходит события, относительно которого не было бы сделано пророчества в прошлом. Вот только автоматически принимать к сведению эти пророчества почему-то никак не удается. Поэтому, когда говорят, что дьявол скрывается в типографской краске, в подробностях, деталях, Интернете и так далее — это все чепуха. Дьявол скрывается… Хотя почему скрывается? Уже давно не скрывается! — в ложных пророчествах! На каждое истинное — от Бога — пророчество, дьявол отвечает сотней собственных ложных пророчеств. При этом он не только знает как заставить людей верить в ложные пророчества и при этом не просто не замечать, но всячески высмеивать пророчества истинные, но и… обучает этой технологии целые профессиональные сообщества, так сказать, готовит, воспитывает кадры. Вот почему в настоящее время любое истинное пророчество не имеет шансов на серьезное к себе отношение, сколько-нибудь широкое внимание со стороны общественности».