Один раз в неделю Роб и Чероки совершали вечернюю прогулку «на цепи», обычно сразу после того, как пес заглатывал свой ужин — второй прием пищи за день.

— Ветеринар говорит, что ему нужно сбросить вес, — сказал Роб. — Но что с ним поделаешь — он вечно такой голодный, что мне жаль его ограничивать.

Как только хозяин снял поводок с крючка, Чероки подскочил к нему и, восторженно запрыгав вокруг него, опрокинул мусорную корзину.

В конце дня, включавшего в себя прогулку в Миллз, утомительную поездку на работу, встречи с клиентами, выступление на процессе и переговоры с представителями федеральной власти, у Роба был усталый вид. Ему явно не хотелось выходить на улицу и тащиться с Чероки по кварталу, но он привык выполнять свои обещания.

— Тише, парень, тише, — бормотал он, пытаясь пристегнуть поводок, — прекрати!

В его голосе слышалось раздражение. Едва он справился с поводком, как Чероки бросился к задней двери и, распахнув ее, выдернул за собой Роба.

— Эй! Эй! — выкрикивал тот, еле успевая за псом, тащившим его по дорожке. — Он так любит гулять…

Несмотря на усталость и раздражение, чувствовалось, что энтузиазм собаки импонирует ему. Роб сказал, что любит эти вечерние прогулки. Возможно, так оно и было, но прогулка с такой собакой едва ли могла доставить удовольствие. Чероки отличался неукротимой энергией. Он поволок хозяина к кустам, затем вытащил обратно на тротуар, унюхал что-то впереди и рванул так, что Роб с трудом устоял на ногах. Раза два в неделю Чероки выволакивал хозяина на проезжую часть, погнавшись за кем-нибудь.

Как-то сосед, направлявшийся домой с нью-йоркского автобуса, не заметил их в сумерках и испугался, когда Чероки прыгнул и уперся передними лапами ему в грудь. Роб, тоже не увидевший мужчину, испугался не меньше.

— Господи! — воскликнул парень.

Роб извинился.

— Ты успокоишься, наконец? Нельзя прыгать на людей! — раздраженно прошипел он собаке.

Когда маленькая Элли прыгала на прохожих, чтобы поздороваться с ними, она едва доставала им до колена. Чероки попадал лапами им в грудь и в живот, пачкал одежду, да к тому же весил килограммов на сорок больше шпица.

В подобной ситуации инструкторы по дрессировке любят давать советы из разряда тех, что легко давать, но невозможно выполнить: «Это вы выгуливаете собаку, а не собака — вас». Но в таких приключениях и заключался для Чероки смысл прогулки.

Роб, как и многие владельцы необученных собак, имел манеру громко выкрикивать команды, надеясь тем самым привлечь внимание Чероки. Убедившись в том, что пес его игнорирует, повторял команды еще громче. За их перемещениями можно было следить по доносившимся громким крикам: «Чероки! Чероки! Ко мне! Ко мне! Ты подойдешь или нет?! Сидеть! Сидеть!! Сидеть!!!»

Сколько раз мне приходилось натыкаться на такие пары, представленные, с одной стороны, человеком, любящим свою собаку, но не имеющим возможности вступить с ней в полноценный контакт из-за отсутствия у нее необходимых навыков. Вторым действующим лицом является собака, которая на первый взгляд, производит впечатление бестолковой, хотя таковой не является. В действительности она накрепко усвоила неверный урок. Собаки любят внимание — пусть даже в форме окрика — поэтому, громко повторяя невыполненные команды, хозяин лишь закрепляет поведение, которое пытается пресечь.

Выписывая зигзаги по тротуару и накренившись под углом в сорок пять градусов, Роб признался, что все равно не будет применять к этому «тяни-толкаю» жесткие методы воздействия:

— Я знаю, что в таких случаях говорят инструкторы: вы должны показать собаке, кто из вас хозяин.

Действительно, книги, посвященные дрессировке, пестрят самыми противоречивыми теориями. Дрессировщики предлагают широкий спектр методик и философий. Одни утверждают, что собака лучше обучается, если вознаграждать желаемое поведение похвалой или лакомством. Другие убеждены в том, что к собакам применима теория стайного поведения.

Однако такие люди, как Роб, склонны к наиболее традиционному подходу: собаке нужно показать, кто является истинным хозяином. Методику позитивной мотивации Роб считал смехотворной и называл «бредом сумасшедшего».

— Мой отец не стал бы этого слушать, — бормотал он себе под нос. — У Чероки есть собственная голова на плечах. За это я его и люблю — робот мне не нужен.

Роб объяснил, что не хочет подавлять стремления собаки к независимости. Он не мог решиться на принуждение по отношению к псу.

На самом же деле Чероки вовсе не был независимым или непокорным. Он просто нуждался в обучении, поскольку не понимал Роба, когда тот обращался к нему, а потому и не мог выполнить то, что от него требовали. Такое поведение собаки некоторые инструкторы называют «отторжением хозяина». Пес редко смотрел Робу в глаза за исключением тех случаев, когда хотел получить угощение или выйти на прогулку.

Несмотря на любовь к собаке, Робу не удалось построить прочных отношений с Чероки.

Их отношения были однобокими с перекосом в сторону Роба. Чероки же, казалось, почти не обращал на Роба внимания и не воспринимал всерьез его нравоучений. Из-за его полной невосприимчивости к командам, которые хозяин выкрикивал без видимого эффекта, создавалось впечатление, что пес существует сам по себе, вне всякого контакта с людьми и даже с Робом.

Зная слабость Чероки, который был большим любитель поесть, Роб мог бы построить обучение на вознаграждении лакомствами и научить собаку командам «сидеть», «лежать» и «рядом». Скомандовав «лежать» при виде приближающегося пешехода, Роб мог бы пресекать попытки пса прыгать на людей. Но Роб отвергал все мои доводы:

— Я не хочу, чтобы моя собака делала что-то ради еды. Он должен делать это ради меня и наших отношений. Я хочу, чтобы он слушался меня.

В итоге крупный энергичный лабрадор стал жертвой «уловки 22» — этот пес должен был выполнять все, что от него требовали, во имя отношений, построить которые он не имел возможности. В каком-то смысле эти двое действительно любили друг друга. С другой стороны, у Чероки не было шансов улучшить свое поведение.

Роб категорически отказывался носить с собой лакомства для собаки и бесконечно удивлялся тому, что я постоянно применяю вознаграждение — от вяленой говядины до печенья, — воспитывая одного из своих непослушных бордер-колли.

— В детстве у меня не было какой-то особой диеты, — вспоминал он, — мы ели то, что было на столе, иначе отец тут же отправил бы нас в постель. Так неужели же я буду таскаться по улице с деликатесами для собаки!

Келли — первый лабрадор Роба — был общим любимцем и прожил в семье двенадцать лет. Однажды Син, вернувшись из школы, не закрыл ворота на заднем дворе, — это случилось четыре года назад, — и Келли выбежал на улицу и попал под машину. Роб примчался из города прямо в ветеринарную клинику, но собака уже умерла.

— Это было ужасно, и не только из-за собаки, — рассказывал он как-то вечером после прогулки с Чероки. — Моего сына до сих пор преследуют кошмары. Мальчик снова видит, как собаку сбивает машина. Его мучает чувство вины.

А как же Роб? Как он перенес эту утрату?

Роб сидел, опустив глаза в пол:

— Помню, как Келли лежал на столе в клинике, мертвый. Я не могу об этом говорить, просто не нахожу слов, — это было словно обухом по голове.

А у меня тогда был в самом разгаре процесс. Не мог же я сказать судье и своим клиентам, что едва сдерживаю слезы, потому что у меня погибла собака. Но это было тяжело, чертовски тяжело.

Меня удивило напряжение, звучавшее в его голосе, — обычно Роб не позволял себе открыто выражать эмоции. Его лицо исказилось от боли.

Отношения с Чероки с самого начала складывались по-другому.

— Келли был нашей общей собакой. Я купил его для детей. Джуди познакомилась с заводчиком через наших общих друзей, и дети так просили собаку, да и мы загорелись. Я любил этого пса. Он был приветливым, ласковым, спал в ногах у нашей постели, — все время, пока мы жили в Мичигане, потом в Бруклине, — тогда я только начинал карьеру. И Джуди не возражала.