Густой сине-золотой свет позднего майского дня лился в открытые высокие окна церкви, чьи устремленные ввысь белые стены напоминали парусный корабль. Пат лежала в нежно-лиловом платье с так и не исчезнувшей улыбкой на губах, и легкий ветер, прилетавший откуда-то сверху, шевелил каштановую прядь над высоким лбом и колебал языки свечей в изголовье, делая улыбку еще явственней. И казалось, что эта улыбка говорит собравшимся, что смерти нет в этом мире… И, увидев ее, Джанет нежно и горько улыбнулась в ответ – всем своим залитым слезами лицом. Нет, человеческий путь не заканчивается пулей в висок… Под суровые звуки протестантских молитв это остро осознал каждый из стоявших здесь: и опирающийся на руку сопровождавшего его врача Стив – тот, кто, как заботливый и опытный садовник, помогал расти гордой и честной душе Пат и видел щедрые плоды; и непохожая сама на себя от слез Жаклин, так необъяснимо трагически связанная с лежавшей здесь женщиной; и даже маленький Фергус, не верящий в смерть вообще, а в смерть красивой доброй Патриции и подавно; и Милош, для которого она когда-то открыла двери в трагический мир плоти, и Кейт Урбан, видевшая, до каких высот в таинственном деле влияния на многомиллионную аудиторию поднялась ее давнишняя робкая ученица… Это осознали все собравшиеся: и те из них, кто работал на Си-Эм-Ти – канале, созданном Стивеном Шерфордом, но одушевленном ею, недосягаемой Патрицией Фоулбарт, и те, кто вместе с ней совершал святое дело помощи женщинам, не сумевшим выйти победительницами в повседневной жизненной борьбе.

И потому в церкви царила торжественная скорбь, которая, следуя великой правде жизни, всегда переходит затем в деятельное добро.

Отпевание закончилось, и все медленно направились к выходу, когда Джанет снова увидела устремленные на нее нездешние зеленые глаза. Она невольно провела рукой по лицу, словно стирая наваждение, но вдруг увидела, что к обладателю кошачьих глаз медленно приближается Стив и, останавливаясь возле него, приветствует его низким наклоном головы. Джанет удивилась: Стив Шерфорд, конечно, всегда славился демократичностью поведения, но сейчас, после отпевания Пат, сам еле передвигающий ноги!..

И, уже сидя в машине, она не удержалась от вопроса:

– Папа, кто этот человек в камуфляже, с которым ты сейчас разговаривал?

– Это Паблито, учитель.

Какой учитель? Джанет очень хотелось расспросить подробнее, но, поглядев на мертвенно-серое лицо Стива, она устыдилась своего неуместного любопытства и замолчала.

__________

Панихида была устроена в нижнем холле телецентра, и Джанет с тоской представляла себе, как вынесут она и едва державшийся на ногах Стив эти бесконечные и зачастую обязательные речи. Но ее опасения не оправдались: ни один человек не позволил себе фальшивого или формального слова. Снова и снова они выходили к гробу – режиссеры и продюсеры, плохо говорившие по-английски женщины из европейских кризисных центров и блиставшие красноречием сценаристы – люди, для которых передачи Патриции Фоулбарт и ее общественная деятельность открыли дорогу к собственной душе. И все они так или иначе говорили о ее высокой жертвенности, жертвенности, благодаря которой был реально спасен человек.

– Патриция обладала редчайшим даром не спускаться к людям, а поднимать их до своего уровня, – говорила совсем постаревшая, но с по-прежнему летящими жестами рук Кейт Урбан. – Она делала это потому, что верила: в каждом человеке горит огонь добра и творчества…

А Стив стоял, держась только силой воли, и перед его прикрытыми глазами стояло лицо юной Пат, впервые пришедшей в его кабинет и твердо заявившей, что телевидение – это все… И всегда потом, в самые трудные и больные минуты их жизни, под любой маской он видел это молодое, счастливое верой в избранность своего дела лицо – и прощал ей несправедливости и ошибки.

Неожиданно у входных дверей раздался какой-то шум, и все взгляды невольно обратились туда, умолк даже говоривший у гроба Ловендусски. Через толпу, яростно сопротивляясь пытавшейся остановить ее охране, прямо к гробу прорывалась белокурая женщина с младенцем на руках.

– Брикси… Брикси Шерс, – поползло по толпе, не сумевшей за эти долгие годы забыть когда-то первую красавицу телецентра.

Подбежав к гробу, Брикси прижала ребенка к груди и надолго припала щекой к восковой щеке Пат.

– Благодарю тебя, Господи, – прошептала она. – Пат, Пат! – Затем она решительным жестом вскинула красивую голову, и волосы наполовину закрыли ее лицо с блестящими синими глазами и ярким искусанным ртом.

– Да, это я, Брикси Шерс, – почти крикнула она в напряженную тишину. – На месте Пат должна была лежать я! Но она спасла не только меня, она спасла вот эту мою тогда еще не рожденную дочь! И я счастлива, да, я счастлива, – еще возвысила голос Брикси, – не только тем, что, живая, родила ее, живую, но и тем, что успела прилететь сюда, чтобы увидеть Пат и показать всем мою дочь! – Она высоко подняла сверток с заплакавшим ребенком. – Я назвала ее Патрицией!

И больше ни на кого не обращая внимания, Брикси прижала ребенка к себе и пошла к выходу.

Самолет в Англию улетал ночью, но Джанет прожила эти дни в таком напряжении душевных сил, что теперь ей казалось, что она может выдержать вообще что угодно, не говоря уже о таких вещах чисто физического порядка, как усталость или отсутствие сна. Она послала отдохнуть Симсона, который падал с ног от непрерывных интервью, звонков и встреч, и сама следила за тем, как погружали гроб в бездонное брюхо лайнера. Погрузкой занимались все те же люди в пятнистой полувоенной форме, прибывшие из Лимы. Восхищенные мужеством Пат, они попросили у Симсона разрешения и дальше сопровождать гроб. Глядя, как то, что было ее мамой, теперь медленно и плавно въезжает по рельсам в багажный отсек, Джанет потеряла ощущение реальности окончательно: шумы огромного аэропорта, не сдерживаемые, как в здании, звукопоглощающими стеклами, вихрились в черной звездной ночи. Джанет стояла прямо на взлетной полосе, обвеваемая то холодом, то жаркой волной от ревущих двигателей. На какое-то мгновение она испытала странное, захватывающее дух ощущение того, что она всего лишь мельчайшая незримая пылинка мироздания и одновременно – самый центр Вселенной, вокруг и ради которого вращается жизнь. У нее слегка закружилась голова, но когда она, пошатываясь, направилась в сторону пилотской кабины, чтобы передать оставшиеся у нее документы, чья-то рука взяла ее под локоть, вернее, просто позволила на себя опереться, и идти стало значительно легче. Джанет благодарно повернула голову и тут же невольно отшатнулась: на нее снова в упор смотрели те самые желто-зеленые кошачьи глаза, и красное пламя сигнальных огней самолета плясало в них свой дикий бесконечный танец. Видимо, на лице девушки отразился испуг, потому что низкий, глухой, идущий словно из каких-то глубин тела голос тут же произнес:

– Почему вы боитесь?

«Действительно – почему? – удивилась самой себе Джанет. – Вероятно, я просто очень устала и мне мерещится неизвестно что». Она снова заставила себя посмотреть на говорившего: никаких горящих глаз и вообще ничего сверхъестественного – перед ней, держа свою руку под ее локтем, стоял среднего роста смуглый мужчина, явно латиноамериканского происхождения, и улыбался, показывая прекрасные зубы цвета слоновой кости.

– Благодарю, – почему-то почувствовав себя маленькой девочкой, прошептала Джанет, но, снова удивляясь себе, поспешила добавить: – Все уже прошло, дальше я пойду сама.

– Хорошо, – согласился мужчина, и его рука под ее локтем мгновенно превратилась из твердой в бесплотно-мягкую, а потом исчезла вовсе. – Хорошо, – еще раз повторил он еще более низким голосом и отошел в сторону.

Не считая нескольких настырных репортеров, Джанет провожала только Жаклин.

– Пойдем, пока есть еще полчаса, выпьем коньяку, иначе ты не долетишь, – предложила она, беря Джанет за руку и ведя за собой, как послушного ребенка. – Видишь, ты и так еле двигаешься.