— Я тебе доверяю, — сказал он напыщенно. — Отвезу так. А оно… очень дорогое?

— Не расплатишься, — фыркнул Начальник Писцов. — Но исчезать вместе с ним не советую — никто у тебя его не купит. Гнев Суббахи настигнет святотатца, где бы он ни был.

— Неужели ты подозреваешь меня в столь низких мыслях? — возмутился Бар-Аммон. — Я всего лишь интересуюсь, не может ли столь редкая вещь привлечь внимание разбойников, которых, как я слышал, в предгорьях немало.

— Разбойников привлекут твои кони, — перебил его Обэ. — И это произойдет наверняка, так что подготовь парочку боевых заклинаний помощнее. Что же касается кольца… я уже говорил тебе — лучше спрячь его до поры хорощенько. А когда придет время надеть его на пальчик принцессы, постарайся сделать это без свидетелей. В Снежной Твердыне, видишь ли, полно тех, кто считает Суббахи… как бы это помягче… чем-то вроде омерзительного демона.

Лэн тяжело вздохнул. Профессия сделала его агностиком, и он не верил в богов, хотя признавал, что в мире достаточно всевозможных сверхъестественных сил. И все же, сталкиваясь с очередным проявлением религиозного фанатизма, он неизменно чувствовал себя участником парада дураков.

— А кому поклоняются в Снежной Твердыне? — из вежливости спросил маг, пряча коробочку с кольцом в потайной карман своего хитона.

На грубом лице господина Обэ мелькнула гримаса отвращения.

— Карсую Карлису, — он словно выплюнул застрявшую в горле рыбью косточку.

Лэн поднял брови:

— А кто он такой?

— Господин Льда.

Лэн пересек долину за неделю. Начальник Писцов не обманул — кони действительно оказались великолепные. Путешествовать по безопасным дорогам княжества было сущим удовольствием — постоялые дворы располагались в пределах половины дневного перехода один от другого, и на каждом подорожная грамота Замурру открывала перед магом двери лучшего гостевого покоя. Увесистый мешочек с золотом, полученный от господина Обэ, позволял заказывать в харчевнях лучшие блюда и не разбавленное водой вино. Настроение Лэну портили только горы, неумолимо выраставшие на горизонте по мере того, как он продвигался все дальше на восток. Желто-коричневая плодородная равнина, по которой протекала река, постепенно переходила в каменистые возвышенности, на которых не росло ничего, кроме чахлого кустарника и жесткой травы, похожей на пучки обломанных стрел. Землю здесь уже никто не обрабатывал; кое-где взгляд натыкался на поднимающиеся к серому небу ниточки дыма далеких костров — то были поселения рудокопов, добывавших в этих негостеприимных местах медь и серебро. На душе у Бар-Аммона становилось все тревожнее. На восьмой день он не обнаружил на дороге постоялого двора и был вынужден заночевать под открытым небом. Кони беспокойно всхрапывали, заставляя Лэна каждый раз вскакивать и до боли в глазах всматриваться в окружающий мрак. Ему казалось, что он различает мерцающие во тьме рубиновые огоньки, слышит чье-то приглушенное рычание и шорох земли, осыпающейся под тяжелыми мягкими лапами… но все это, по-видимому, объяснялось простой игрой воображения, К концу следующего дня горы превратились в гигантскую крепостную стену, перечеркнутую длинными закатными тенями; выдававшиеся вперед скалы-контрфорсы нависали над дорогой угловатыми темными громадами, проходить под которыми было страшновато. Лэна не оставляло ощущение, что за ним наблюдают чьи-то недобрые глаза; один раз он заметил, как шевелится кустарник на гребне далекого утеса, хотя в воздухе не чувствовалось ни малейшего ветерка. Чем сильнее сгущались сумерки, тем враждебнее казался магу окружающий пейзаж. Наконец, когда в равнодушном фиолетовом небе зажглись первые колючие звезды, Бар-Аммон увидел сбоку от дороги помаргивающий сквозь наплывы вечернего тумана огонек. Разумеется, это могла быть ловушка — на предгорья власть Замурру почти не распространялась, и лихие люди стекались сюда со всего княжества, — но Лэн предпочитал провести ночь в разбойничьем логове, лишь бы не оставаться наедине с черной, населенной призраками тьмой. Впрочем, подъезжая к спрятавшейся за туманом хижине, он не забыл извлечь из заплечной сумы все свои многочисленные амулеты и талисманы. На не искушенных в магии людей эти побрякушки, как правило, действовали лучше всяких охранных грамот.

Хижина, к которой он подъехал, выглядела такой маленькой, что вместила бы в лучшем случае троих разбойников, причем одному из них пришлось бы служить другим в качестве скамьи. Она была сложена из необработанных камней, кое-как скрепленных черным варом, и крыта соломой. За те два месяца, что Лэн провел в княжестве, он впервые увидел строение, построенное без помощи глины.

Бар-Аммон спешился на достаточном расстоянии от дверей, и, ведя коней в поводу, осторожно подобрался к хижине и заглянул в окошко. Оно представляло собой простую дыру в каменной стене, и Лэн сразу же ощутил сильную вонь прогорклого жира, перемешанную с ароматами кислого пива и давно не мытого тела. За кривым скособоченным столом сидел мощного сложения мужчина, строгавший широким ножом толстую, матово поблескивавшую рыбу. Вторая рыбина, наполовину засунутая в кувшин с узким горлом, служила мужчине лампой — изо рта у нее торчал зажженный фитиль, и света она давала вполне достаточно. В углу комнаты к стене прислонился устрашающих размеров меч, тяжелый и не слишком удобный с виду двуручник, которым при необходимости можно было без особого труда поделить человека пополам. У другой стены в сложенном из крупных булыжников очаге пылал огонь.

Один из коней — Кусака — громко всхрапнул прямо над ухом Лэна. Мужчина вскинул голову и, развернувшись к окну, выставил нож перед собой.

— Эй, добрый человек, — позвал Лэн, предусмотрительно держась сбоку от проема, — не пустишь ли погреться?

Рыбоед поднялся, отбросив в сторону грубо сколоченную скамью. На стене комнаты заплясала чудовищная горбатая тень.

— Может, и пущу, — прозвучало это не слишком гостеприимно. — Да только скажи сначала, кто ты таков и откуда здесь взялся?

— Зовут меня Тир ар-Валлад, — солгал Бар-Аммон. — Я странствующий повелитель духов и направляюсь прямиком в Снежную Твердыню.

Имя, названное им, принадлежало одному покойному магу из Эпидафнии, но Лэн без зазрения совести пользовался им в своих странствиях, поскольку резонно предполагал, что старику уже все равно, а ему как-то спокойнее.

— Ты один? — подозрительно осведомился хозяин хижины.

— Со мной мои кони. Я бы напоил их, с твоего позволения…

— Колодец за домом, — буркнул мужчина. — Там же и коновязь.

— Благодарю тебя, добрый человек!

Лэн привязал коней хитрым узлом, которому научили его моряки Тидона, — такой узел ни за что не развязать тому, кто не знает секрета, а вот посвященному на это потребуется лишь одно мгновение, — взвалил на спину мешки с подарками для горской принцессы и вернулся к хижине.

— Заходи уж, раз пришел. — Тепла в голосе человека с ножом не прибавилось. — Торбы свои на пол ставь, не бойся, красть здесь некому… Маг, говоришь?

— Повелитель духов, — с достоинством поправил Бар-Аммон, расправляя плечи. — Странствующий.

— Это я вижу. — Мужчина многозначительно посмотрел на нож в своей руке, положил его на столешницу и подхватил из миски отрезанный кусок рыбы. — Есть хочешь?

— Не откажусь. — Лэн огляделся вокруг, пытаясь понять, есть ли в комнате что-нибудь похожее на стул или ему придется сидеть на полу. — А ты не назовешь себя, прежде чем мы преломим хлеб?

Незнакомец диковато взглянул на него и вдруг расхохотался.

— Ты за кого меня принимаешь? За идиота?

— Твоя вера запрещает тебе называть свое имя первому встречному? — предположил Бар-Аммон. Это вызвало новый приступ смеха.

— Ты хочешь сказать, что не знаешь, куда попал? — икая, спросил мужчина. — Не понимаешь, кого просишь о ночлеге?

В желудке Лэна зашевелился омерзительный холодный червячок.

— Я нездешний, — сказал он, пытаясь придать голосу твердость, — и о местных героях никогда не слышал.