Диабетий. Кто это сказал? Где это написано? Ничего подобного. Я решил сам казнить царя. (Пытается казнить царя, но оказывается – меч бутафорский.)
Царь. Отстань… Ты, двинутый!.. Хватит… Щекотно же!
Врач. (щупает пульс у Зевса). Увы… Надо бы убрать его отсюда.
Хор. Наше дело сторона. (Идут за кулисы, подхватив Зевса.)
Диабетий. Раб решил стать героем! (Бросается на стража; хорошо, что меч бутафорский.)
Страж. Ну что, правда рехнулся?
Дорис. Я люблю тебя, Фидипид.
Он целует ее.
Пожалуйста… я сейчас не настроена.
Гепатитий. Моя пьеса, моя пьеса! (Вслед хору.) Вы куда?
Царь. Лично я пошел звонить моему агенту, Солу Мишкину. Он всегда что-нибудь придумает.
Гепатитий. Я написал очень глубокую пьесу. Я вложил в нее серьезный посыл. Если мы не сыграем до конца, он не дойдет до зрителей.
Женщина. Театр создан для развлечения. Знаешь старую поговорку? Хочешь послать – сходи на почту.
Почтальон. (въезжает на велосипеде) Телеграмма зрителям. Авторский посыл.
Диабетий. Кто это такой?
Почтальон. (спешивается, поет) «Хэппи бёрсдэй ту ю…» и так далее.
Гепатитий. Но это не мой посыл!
Почтальон. (читает телеграмму) Прошу прощения. Вот ваш. «Скорбим потерей Зевса Тчк Полагайтесь на себя Тчк» Подписано: «Бильярдная компания „Гурвиц и сыновья“».
Диабетий. А что? Чего не бывает! Я вот теперь даже стал героем.
Дорис. А я теперь знаю, что когда-нибудь обязательно испытаю оргазм. Я верю в это!
Почтальон. (читает дальше) «Дорис Левайн обязательно испытает оргазм Тчк Если очень захочет Тчк» (Обнимает Дорис.)
Дорис. Тчк, тчк!
В глубине сцены появляется здоровенный детина.
Стенли. Стелла! Стелла!
Гепатитий. Всё, реальности больше не существует. Абсолютно никакой!
По сцене, преследуя Бланш, пробегает Гручо Маркс. Из-за кулисы выходит врач, быстро закуривает.
Дорис. Доктор?..
Врач. Дали камфару. (Делает две затяжки и стремительно уходит.)
В зале поднимается мужчина.
Мужчина. Ну, если теперь все возможно, я поехал к себе в Форест-Хиллз! Довольно! Хватит батрачить на Уолл-стрит! Пропадите вы пропадом со своим Доу-Джонсом! (Бросается на соседку, срывает с нее кофточку, гонится за ней по проходу. По желанию может бросаться на билетершу.)
Гепатитий. Моя пьеса…
Все покидают сцену, кроме главных героев, актера и автора.
Моя пьеса…
Диабетий. Пьеса хорошая. Единственно что – не хватило финала.
Гепатитий. Но что все это значило?
Диабетий. Ничего. Совсем ничего.
Гепатитий. В каком смысле?
Диабетий. Никакого смысла. Многоточие.
Гепатитий. В финале.
Диабетий. Ну да. О чем мы говорим? Мы же говорим о финале.
Гепатитий. Мы каждый раз говорим о финале.
Диабетий. Потому что он не оставляет надежды.
Гепатитий. Ну… я допускаю, что он не вполне убедителен.
Диабетий. Неубедителен? Он неправдоподобен! А штука в том, что пьесу надо сочинять с конца. Делаешь сильный финал и потом идешь к началу.
Гепатитий. Пробовал. Получилась пьеса без начала.
Диабетий. Ну, это уже абсурд.
Гепатитий. Абсурд? Что значит абсурд?
Затемнение.
Приговоренный
Бриссо спал на спине. Угрюмая громада живота, застывшая на губах улыбка – в лунном свете казалось, это не человек, а что-то неживое, неодушевленное, бессмысленное – вроде футбольного мяча или двух билетов в оперу. А через мгновение, когда Бриссо повернулся и тени легли иначе, он стал точь-в-точь похож на сервиз столового серебра из двадцати семи предметов, включая супницу и салатник.
«Он спит и видит сны, – думал Клоке, глядя на спящего и сжимая в руке пистолет. – Он видит сны, а я существую в действительности.»
Клоке ненавидел действительность, но сознавал, что больше негде рассчитывать на хорошую отбивную.
Никогда прежде ему не приходилось убивать человека. Был случай – он пристрелил бешеного пса, но сначала получил заключение от консилиума психиатров, что животное безумно. (Пес попытался откусить Клоке нос и стал безостановочно смеяться. Диагностировали маниакально-депрессивный психоз.)
Спящему снилось, что солнечным утром он бежит по пляжу навстречу мамочке, она плачет и протягивает руки, радость переполняет Бриссо, но когда он пытается обнять седую женщину, она превращается в двойную порцию ванильного мороженого.
Бриссо застонал, и Клоке опустил пистолет. Два часа назад он проник сюда через окно и с тех пор стоял над спящим, не в силах нажать на спусковой крючок. Один раз он уже было взвёл курок и вставил дуло в правое ухо Бриссо. Но тут послышались шаги, и Клоке отпрянул в тень между бюро и комодом.
Вошла мадам Бриссо в цветастом халате. Она зажгла ночник и заметила пистолет, торчащий из уха супруга. Вздохнув совсем по-матерински, мадам Бриссо осторожно вынула пистолет и положила под подушку. Потом поправила сбившееся одеяло, потушила ночник и ушла.
Клоке очнулся через час. Пока к нему возвращалось сознание, он вдруг вообразил себя ребенком на песках Ривьеры. Однако прошло еще четверть часа, Клоке не встретил ни единого пляжника и понял, что по-прежнему прячется за комодом у Бриссо. Он вернулся к кровати, вытащил из-под подушки пистолет, направил в голову спящему, но так и не смог выстрелить и навек оборвать бесславную жизнь фашистского осведомителя.
Гастон Бриссо вырос в состоятельной буржуазной семье и с детских лет решил стать стукачом. В юности он брал уроки у логопеда, чтобы донесения звучали более четко. Однажды он сам признался Клоке: «Ах, боже мой, если бы ты знал, до чего я люблю закладывать людей!»
– Но почему? – спросил тогда Клоке.
– Сам не понимаю. Сдавать их фрицам, клепать доносы…
Бриссо предавал товарищей просто ради удовольствия. Какая дьявольская, какая непростительная низость! Клоке вдруг вспомнил одного знакомого алжирца: тот любил хлопнуть человека по макушке, а потом говорил «это не я» и улыбался. Неужели все люди делятся на хороших и плохих? Хорошим лучше спится, подумал Клоке, зато плохие с большим удовольствием просыпаются по утрам.
Они с Бриссо познакомились давным-давно при весьма драматических обстоятельствах. Как-то раз, напившись в «Дё маго»,[57] Бриссо забрел на набережную Сены. Здесь он решил, что уже дома, разделся и бухнулся в кровать, то есть упал в реку. Попытавшись натянуть одеяло на голову, он только зачерпнул ледяной воды и заплакал. Клоке, который как раз в эту минуту гнался за своим шиньоном по мосту Понт-Нёф, услышал, что внизу кто-то плачет и зовет на помощь. Ночь была темной и ветреной, времени на размышления не оставалось. Рисковать или не рисковать жизнью ради незнакомца? Клоке не хотел принимать судьбоносного решения на пустой желудок, он поспешил в ресторан и хорошенько поужинал. Потом, мучимый угрызениями совести, бросился в рыболовный магазин, купил кое-какие снасти и помчался к реке, надеясь выудить Бриссо. Сначала попробовал на мотыля, но Бриссо был, конечно, не столь наивен. Тогда Клоке сообразил подманить его к берегу, обещая бесплатные уроки танца, а потом сетью вытащил из воды. Пока он обмерял и взвешивал улов, они подружились.
