Сергей Булыга
Тюрем-тюремок
Тюрем-тюремок
Летел по небу грач, смотрел, где, что и как лежит. Вдруг видит – на опушке тюрем-тюремок виднеется. Грач подлетел к нему, сел на крыльцо, в дверь клювом постучал, спросил:
– Тук-тук, кто в тюреме живет?
– Я, мышка-ворушка, – ему отвечают. – А ты кто?
– Я грач-щипач. Открой, коллега!
Мышка открыла, грач в тюрем влетел – и стали они вместе жить, на дело ходить да добычу делить. Вольготно, хорошо им, весело. И вдруг…
Осенним темным вечером…
Бух в двери! Бух! Испугались друзья, под стол залезли, спрашивают:
– Кто там?
А им в ответ:
– Это я, бобёр-рекетёр! Открывайте скорее, не то порешу!
Делать нечего, открыли. Вошел бобер и говорит:
– Не бойтесь, я вас не подставлю. Сам такой! – и лег на печь.
Стали они втроем жить, в большую силу вошли, никого не боятся. И вдруг…
Зимой, в мороз…
Глядят в окно – идут по лесу двое, большой и маленький, а кто – не разобрать. Вот подошли они к тюремку, постучались. Бобер к двери подкрался, свинчатку в кулаке зажал, кричит:
– Кто там? Зачем пришли?
В ответ – молчание. Потом…
– Я зайка-домушник, – один из незнакомцев скромно отвечает.
– Так, хорошо! – кричит бобер. – А кто с тобой?
И… рев в ответ:
– Медведь-мокрушник!
А после бах-бабах! – и дверь с петель снесли. А после – тра-та-та! – на полрожка…
И стали мишка с зайкой в тюрем-тюремке поживать да чужое добро проживать.
Соня и три медведя
Жили-были в лесу три медведя. Вот как-то раз пошли они на просеку в малинник, весь день там проработали – корзины у народа отнимали, деньги, украшения, – а после, уже в сумерках, вернулись…
И видят – в доме непорядок. Осерчали медведи, нахмурились.
– Кто, – строго говорит медведица, – весь пол так затоптал? Кто в зеркало смотрелся и плевался?
А медвежонок к себе в угол заскочил – и тоже возмущается:
– Кто листал мою книжку-раскраску и всю раскрасил ее? Кто обложку порвал?
Ну а папа-медведь, тот и вовсе взревел:
– Кто из моей тарелки ел и всё мясо из нее повылавливал? Кто ковырялся моей зубочисткой? Поймаю – задавлю! – и грозно озирается.
Да только вот нет в доме никого! А после вдруг в углу… Как будто шорох… Или это кажется? Медведь на цыпочках к стене подходит, двуствольное ружье с гвоздя снимает и только стал курки взводить…
Как тут вдруг кто-то из-за шкафа – шасть в окно, и поминай его как звали! Испугались медведи, опешили. А после видят – это ж маленькая девочка! Бежит, между елками мелькает. Тьфу, вот те на! Нашли, кого бояться! Повеселели косолапые, включили свет…
И обнаружили пропажу одиннадцати серебряных чайных ложечек, двух комплектов льняного с ручной вышивкой постельного белья, початой бутылки армянского коньяка и пачки акций нефтяной компании на весьма кругленькую сумму. Вот дела!
А девочка, когда выросла, уехала в веселый южный город Одессу и там прославилась как знаменитая налетчица по прозвищу Сонька Золотая Ручка.
Коломбок
Отсидел Коломбок от звонка до звонка, отвалился. Взял справку, получил расчет и вышел за ворота. Весна на воле, воробьи чирикают…
Ну, и пошел он напрямик. Идет, перо в кармане греет. Навстречу ему заяц попадается. Коломбок его за уши взял, в угол прижал и говорит:
– Ну что, косой, допрыгался? Вот я тебя сейчас пощекочу! – и достает перо.
Испугался косой, завизжал:
– Не режь меня, пахан, я чист!
И раскололся, сдал медведя.
Медведь в берлоге спал. Закатился к нему Коломбок, перо под дых приставил, говорит:
– Хмырь! Настучал! Я срок мотал, а ты…
– Пахан, ты что?! – ревет медведь. – Да я ни сном, ни духом! Это рыжая! Вот век свободы не видать!
Побледнел Коломбок, зачерствел.
– Эх! – говорит. – Вот от кого никак не ожидал! – и выкатился вон…
И тотчас же лиса ему навстречу. Зовет:
– Пахан! За мной!
Подрастерялся Коломбок.
– Куда? Зачем?
– На хазу! К деду с бабой! Это они, курки, тебя зарыли!
Почернел Коломбок, заорал:
– Врешь, рыжая! Вот я тебя! – и за перо, и за лисой; через пустырь, через забор, в окно…
И прямиком на стол упал, в тарелку. Лежит, все потроха отбил и встать не может. А над ним…
Дед, баба, заяц, медведь да лиса сидят голодные, вилки грызут. Вот дед и говорит:
– Ха! Крутая закуска! Эй, баба, раздели на пять частей!
И скушали болезного, не пощадили.
Паштет из топора
Вот, шел солдат-омоновец с войны, проголодался. Заходит в дом. А там старая баба сидит. Омоновец ей говорит:
– Хозяйка, накорми защитника!
А баба отвечает:
– И-и, милок! Сами с голоду пухнем.
Омоновец тогда:
– А ты меня хоть чем попотчуй. Так голоден – сил нет терпеть.
А хозяйка опять за свое:
– Ничего у нас нет.
– Ну а топор хоть есть?
– Есть, как не быть.
– Тогда давай топор, мы из него паштету сварим.
– Чего-чего?
– Паштету, говорю. Такая южная похлебка. Я же только что оттудова, с югов, я в Кавказских горах воевал, и там много чему научился. Увидишь – пальчики оближешь.
Баба и согласилась. Взяли они топор, чистой тряпочкой его вытерли, в чугунок опустили, водой ключевою залили и поставили в печь на огонь. Сидят и ждут. И вот вода уже кипит! Омоновец забеспокоился, спросил:
– А соль у вас найдется? Паштет без соли очень нехорош.
Соль нашлась. Посолили. Тогда, чуток повременив, омоновец опять:
– Эх, а теперь бы еще и крупы! Ну хоть одну щепотку.
Повздыхала баба, поохала, по сусекам поскребла, нашла маленько и крупы. Омоновец крупу в чугунок забросил, языком прищелкнул, говорит:
– Ну, баба, нынче попируем!
А та и рада, ждет. И кавказский герой притаился. Но вскоре снова подскочил и всяким ловким обхождением ложку масла у доверчивой бабы выпросил, в паштет забросил, размешал, как следует…
Дух по избе пошел – густой, питательный! Омоновец и говорит:
– Готово!
Достали они чугунок из печи, поставили на стол и принялись есть. Знаменитый паштет получился! Баба его за обе щеки уплетает и омоновца нахваливает:
– Ну ты и мастер, служивый!
А омоновец не столько ест, сколько удивляется. Ведь в том паштете не только масло да крупа присутствуют, но, глядишь, и мясо попадается, и кости, и капустный лист, и чернослив, и даже кардамон. А топора не видно! Что за чудо?! Привстал он над столом и ну ложкой по чугунку рыскать, по дну скрежетать, топор искать…
Как вдруг открывается дверь и входит дед, бабин хозяин. Остановился он в пороге, носом повертел, принюхался… и осерчал, да и как закричит:
– Что, вредная баба, опять ты за свое? Опять ты мой топор сварила! А с чем я завтра в революцию пойду?! Эх, опять нас омон обездвижил!
Жарь-птица
Три года Иван-царевич дома не был, но уж зато вернулся он не с пустыми руками – жарь-птицу привез! Обрадовался царь, обрадовалась царица, а вкупе с ними и весь их народ. Одна лишь царская невестка, а Иванова любимая жена Василиса Премудрая, горько кручинится и говорит…
Да только по случаю всеобщей радости слушать ее не стали, а расставили столы длиннющие, накрыли их скатертями хрустящими, яств да питв нанесли – и зашумел, заплясал, заорал пир горой! А заморская волшебная жарь-птица – ее в палисандровую клетку посадили да под самый потолок для всеобщей потехи повесили – а птица на всё это безбедное застолье завистливо поглядывает да клювом жадно пощелкивает. А Василиса Премудрая любезного мужа за рукав подергивает и шепчет ему, шепчет, шепчет…
Но кто же это в пиру шепчет? В пиру нужно кричать! И посему опять никто Василису Премудрую не расслышал, а отпировали они, отгуляли, а после где кого судьба настигла, там и полегли. Ночь наступила. Месяц выглянул. И вдруг…
